Джорджетт Хейер - Так убивать нечестно! Рождественский кинжал (сборник)

Сержант вздохнул, терпеливо ожидая продолжения.

– Сегодня утром, когда я, словно бойскаут, исследовал закоулки дома, у меня было достаточно времени, чтобы все обдумать. – Инспектор поддел на вилку кусочек сыра и поднес ко рту. – Сопоставив одни обстоятельства с другими, смешав их с моими познаниями в психологии и добавив щепотку интуиции, я пришел к выводу, что все это время меня водили за нос. А я очень не люблю, когда меня водят за нос. Больше того, не любит и мое начальство.

Он отправил кусочек сыра в рот и тщательно прожевал.

– Кто водил вас за нос, сэр? – удивился сержант.

Хемингуэй запил сыр глотком пива.

– Добрый дядюшка Джозеф, – ответил он.

Уэр нахмурился.

– Вы хотите сказать, что он морочил вам голову насчет Стивена? Но…

– Нет. Он морочил мне голову насчет самого себя.

– Господи, шеф, вы же не думаете, что преступление совершил он?

Хемингуэй посмотрел на него с жалостью.

– У тебя нет интуиции, – вздохнул он. – Для тебя это слишком сложно, и ты все равно ничего не поймешь. Но ты должен владеть хотя бы элементарной арифметикой.

– Я и владею, – возразил уязвленный Уэр. – Смею заверить, сэр, что я, как и всякий другой, могу сложить два и два и получить четыре. А вот пять я получить не могу. Для меня это действительно слишком сложно.

– Ну еще бы, – благодушно отозвался инспектор. – Тут нужно иметь интуицию. А у тебя ее нет.

– Зато я знаю, что это такое. – Сержант позволил себе каплю иронии. – Это, как вы сказали, когда начинает что-то проясняться.

– Когда-нибудь чаша моего терпения переполнится, – произнес Хемингуэй. – И вероятно, тебя понизят в звании.

– Но Джозеф не мог совершить это убийство! – воскликнул Уэр.

– Никто из них не мог этого сделать, если уж на то пошло.

– Да, но он один из немногих, у кого есть алиби на промежуток времени между той минутой, когда Джерард поднялся наверх, и тем моментом, когда его нашли мертвым!

– Теперь, когда ты это говоришь, я удивляюсь, почему я не заподозрил его с самого начала.

Сержант почти в отчаянии крикнул:

– Он говорил с мисс Клэр через дверь в ванной! Вы же не думаете, что она была с ним в сговоре?

– Нет. Я просто хотел сказать, что когда из множества подозреваемых только у одного хватает ума обеспечить себе алиби, за таким человеком нужно хорошо присматривать. Если я этого не сделал, то лишь потому, что ты меня постоянно отвлекал.

Сержант проглотил комок в горле.

– Ну да, конечно, – с горечью промолвил он.

– Вот и отлично, – кивнул Хемингуэй. – А теперь пораскинь мозгами. В этом деле, куда ни посмотришь, всегда виноват Джозеф. Неужели не ясно? Возьми хоть праздник! Чья это была идея? Расспроси людей в Лексэме, все скажут одно и то же: Джозефа. Я не был знаком с Натаниэлем, но достаточно о нем наслышан и уверен, что он не относился к людям, которые любят праздничные застолья. Нет, это наш добрый дядюшка Джозеф решил, что будет здорово устроить настоящее английское Рождество, такое радостное и веселое, когда все забывают про старые обиды, а потом живут счастливо. Стивен был не в ладах с Натаниэлем из-за своей девчонки. Пола мотала ему нервы, выпрашивая деньги для Ройдона. Моттисфонт раздражал его, проворачивая незаконные сделки и торгуя оружием с Китаем. И вот Джозефу приходит в голову блестящая идея собрать в Лексэме всех троих, да еще с теми самыми персонами, из-за которых и разгорелся весь сыр-бор. Ты скажешь, что он хотел добра, но ему не хватало такта? Ради Бога. Но на твоем месте я бы лучше пошире раскрыл глаза и поразмыслил, не мог ли он пригласить их для того, чтобы перессорить друг с другом и устроить себе хорошее прикрытие.

– Но, сэр, он всего лишь старый глупый пень! – запротестовал сержант. – Я таких часто встречал!

– Или он хотел, чтобы ты так думал, – возразил инспектор. – Не забывай: он актер. Я в этом немного разбираюсь. Вернее, я разбираюсь в этом очень хорошо. Джозеф может сколько угодно твердить, что играл Гамлета, Отелло и Ромео: я ему не верю и никогда не поверю. Ему на роду написаны характерные роли. Он был старым бедняком отцом, которого выгоняют за неуплату из дома, скажем, в «Порочном бароне» и «Что случилось с девушками»; он играл в десятках комедий дворецких и лакеев; он был Первым могильщиком в «Гамлете»; он…

– Да-да, я понял, – поспешно согласился Уэр.

– Но, если я не ошибаюсь, – невозмутимо продолжил Хемингуэй, – его самой успешной ролью стал добрый дядюшка из мелодрамы «Рождество в Лексэме, или Кто убил Натаниэля Джерарда?». Должен признать, тут он сыграл просто блестяще.

– Откуда вы все это взяли, сэр? Если бы он уговорил брата оставить ему свое состояние, у нас имелись бы основания подозревать его. Но все вышло наоборот: Джозеф убедил его передать наследство Стивену.

– Потому что он гораздо умнее тебя, мой бедный друг. Джозеф получил юридическое образование, но упустил одну маленькую деталь: завещание должно быть подписано при свидетелях. Казалось бы, не обязательно хорошо разбираться в законах, чтобы понимать такую простую деталь. Ты слышал, как мисс Джерард говорила, что он забыл включить в документ какой-то пункт? Речь идет о «заверяющем разделе». При его отсутствии свидетели должны под клятвой подтвердить, что Натаниэль подписал бумаги в их присутствии, иначе завещание будет недействительно. Так что, даже если бы Стивена не посадили, у Джозефа оставалась в рукаве козырная карта. В нужное время, когда дело было бы так или иначе улажено, вдруг бы выяснилось, что завещание не имеет силы.

– Да, но дело еще не улажено, – возразил сержант. – А правда уже вышла наружу.

– Верно, – согласился Хемингуэй. – Я уже говорил, что сегодня утром события для кого-то начали развиваться слишком быстро. Наш добрый дядя Джозеф не принял во внимание Его Величество Всезнайку. По каким-то причинам, которых я пока еще не выяснил, в доме зашла речь о подтверждении завещания, и Старри проболтался. Вряд ли это обрадовало Джозефа. Он бы предпочел, чтобы дворецкий дождался своей очереди.

Сержант почесал голову.

– Версия звучит убедительно, но мне кажется, все это слишком хитро для такого простака, как Джозеф Джерард.

– Потому что ты до сих пор считаешь его плохим актером с добрейшим сердцем. А в действительности он хороший актер, и совсем без сердца. Вспомни все, что слышали об этой рождественской вечеринке. Ты же сам опрашивал слуг!

– Боюсь, я мало что извлек из их показаний.

– Я тоже мало что извлек из того, что они пытались мне сказать. Зато очень много – из тех мелочей, которым они сами не придавали значения. Как насчет того, что Джозеф развешивал по дому всякую мишуру, пока не наступил удобный момент для убийства?

– А что тут такого?

– Все сходится, – произнес Хемингуэй. – Добрый дядюшка Джозеф из кожи вон лез, пытаясь развлечь и развеселить гостей, которые нуждались в этом не больше, чем сам Натаниэль. Добрый дядюшка Джозеф, если уж на то пошло, ухитрился довести своего брата до белого каления. Он играл у него на нервах, причем мастерски. Упорно делал все, что не выносил Натаниэль, начиная с украшения дома и кончая хлопаньем по больной спине.

– Да, потому что он растяпа и вечно все делает не так, – вставил сержант.

– Именно такого впечатления он и добивался, – подтвердил Хемингуэй. – Подожди, я тебе покажу, что бестактность нашего добряка играет ключевую роль в данном деле. Если собрать вместе все фрагменты мозаики, то что мы увидим?

– Джозеф хотел всех примирить.

– Нет! Он раздувал пламя. Если человек хочет мира, то не приглашает компанию абсолютно несовместимых людей в гости к старому брюзге, который точит зуб на каждого из них.

– Но они утверждают, что он пытался все уладить!

– Да, и делал это так, что каждому хотелось схватиться за топор, – усмехнулся Хемингуэй. – Да что там – у меня самого чуть не сдали нервы. Создав в доме взвинченную атмосферу, когда могло произойти все, что угодно, Джозеф выкинул еще один трюк мнимого миротворца: шепнул блондинке Стивена, будто тот должен унаследовать состояние дяди. Якобы для того, чтобы она его приструнила. С твоей точки зрения, это еще одно доброе дело; с моей – гвоздь в крышку гроба Стивена. На свете нет таких идиотов, которые верят, что девушка может хранить доверенные ей тайны. В действительности он хотел внушить нам мысль, что у Стивена был мотив для убийства.

– Простите, сэр, но это уж слишком! – не выдержал сержант. – Уж если я в чем уверен, так это в том, что он обожает своего племянника. Помните, как Джозеф уверял нас, будто убийство совершил человек со стороны? Как твердил, что его брат сам взял портсигар Стивена и отнес к себе в спальню?

– Помню, – мрачно подтвердил инспектор. – Два глупейших объяснения, которым не поверил бы даже ребенок.

– Но вы не можете отрицать сам факт, что он выгораживал Стивена!

– Конечно, не могу, – согласился Хемингуэй. – Потому что данный факт настойчиво совали мне под нос. Единственное, чего я не заметил, так это хоть сколько-нибудь разумной причины для столь откровенной симпатии. После приезда в дом я часто видел дядю и племянника вместе, и Стивен каждый раз обращался с ним грубо. Молодого человека тошнило от одного вида Джозефа, и он даже не пытался это скрыть. Мне не раз доводилось сталкиваться с грубостью среди родных, но такого поведения, как у Стивена, я еще не встречал. Однако Джозефу все как с гуся вода: ни малейшего смущения, никаких обид; он продолжает преданно любить дражайшего племянника.