Колин Декстер - Тайна Пристройки 3

— Вы обратили внимание, что за пристройкой обрезали деревья, Макс?

— Нет.

Морс отпил джина.

— Кажется, я пристрастился к этому.

— Думаете, что воспользовались веткой или чем-то подобным?.. Полагаю, это возможно. Около полуметра длинной, удобная, толщиной сантиметров десять.

— Вы не видели щепок?

— Нет.

— А бутылка?

— На его лице не было разбитого стекла, насколько я мог видеть.

— Трудная работа, трудная. Для тех, кто разбивает бутылки шампанского при спуске военных кораблей на воду. Им, наверное, очень трудно.

— Может, еще отыщется что-нибудь, Морс.

— Когда можете прислать мне доклад?

— Не этим вечером.

— Вероятно, было много крови?

— Достаточно. Несмотря на то, что не было сильных брызг.

— Не очень уместно было расспрашивать гостей, видел ли кто-то разгуливающих с пятнами крови на праздничной одежде?

— А что, если это была жена, Морс? С кровью на элегантном корсаже?

— Возможно все, полагаю.

Врач покачал недоверчиво головой и посмотрел на огонь: — Несчастный человек… Вы когда-нибудь думаете о смерти? Mors, mortis[8] — женского рода, помните?

— Неужели думаете, что я могу забыть подобное слово? Оно почти как мое имя…

Врач усмехнулся этой констатации и осушил свой бокал.

— Давайте допьем бутылку, Морс. А после вернемся и снова осмотрим место преступления.

— Уже без тела?

— А вам вроде очень не нравится вид крови?

— Нет. Не надо было мне идти в полицию.

— Кровь всегда меня возбуждала — еще подростком.

— Но это ненормально!

— Почему это? — спросил врач, взяв еще два бокала. — А вас что возбуждает?

— На прошлой неделе меня о том же спросили в «Оксфорд таймс», Макс. Трудно это, знаете ли, когда вам задают подобные вопросы просто так.

— А что вы ответили?

— Сказал им, что меня всегда возбуждало слово «расстегивать».

— Умно.

— Не особенно. Это из одного стихотворения Ларкина[9]. Мы, в сущности, очень мало знаем о прелестях жизни…

Но врач, очевидно, его не слышал, так как уже стоял возле бара и нетерпеливо постукивал пустым бокалом по стойке.

Под надзором врача санитары с замерзшими носами, наконец, отвезли прикрытый белым покрывалом труп в морг на Олд-Редклиф — это было в 23:30, и Льюис порадовался, что предварительная работа закончена. Двое мужчин, снимавших отпечатки, уехали сразу после одиннадцати, а десятью минутами позже двинулся и молодой фотограф. Сам врач уехал на своем черном «форде» без четверти двенадцать. Отель выглядел странно притихшим, когда Льюис проследовал за Морсом по слякотному и почерневшему снегу в комнату, называемую Пристройкой 3. Оба были в ней во второй раз за этот вечер, но теперь пытались глубже вникнуть в ситуацию.

Непосредственно слева в просторной комнате (около шесть на четыре с половиной метра) находился встроенный гардероб цвета белого дерева, в котором висели девять пластмассовых вешалок. Возле него была тумбочка, ящички которой (как мы уже видели) были совершенно пусты, а на ней лежала рекламная брошюра отеля и карточка, на которой от руки было написано: «Добро пожаловать — Ваша комната приготовлена горничной Мэнди»; в углу стоял цветной телевизор, а между ним и тумбочкой — этажерка высотой с метр, на ней поднос с печеньем в упаковке, две чашки с блюдцами, пакетики несс-кафе, чая, сахара и маленькие тюбики с молоком. У противоположной стены стоял длинный радиатор высотой точно до такого же длинного трехстворчатого окна. Средняя его часть была закрыта, а две других открыты наружу, так что темно-зеленые шторы были опущены только наполовину. Повсюду у окна был рассыпан порошок для снятия отпечатков, а некоторые места были обведены черным фломастером — как вероятные источники информации.

— Может быть, — сказал Морс, — предпримем первые положительные шаги в данном деле, а Льюис? Давайте закроем эти проклятые окна! И включим радиатор!

— Вас не беспокоят отпечатки, сэр?

— Едва ли они нам помогут при аресте убийцы, если окажемся в отделении интенсивной терапии с пневмонией.

(В этот момент Льюис почувствовал себя несомненно счастливым.)

Кровати-близнецы занимали в комнате большую часть площади, их изголовья опирались на правую стену. В длинной рамке из бежевой пластмассы находились кнопки для включения телевизора, радио громкоговорителя, ламп, а также звонка: и все это сопровождалось инструкциями, напугавшими Льюиса полной неразборчивостью. На маленьком столике у кроватей находился телефон с кнопками, на полочке под ним — Библия, как будто специально положенная ангелами-хранителями. Стены и потолок были окрашены в бледно-зеленый цвет, а пол целиком покрыт ковром в серо-зеленых квадратах.

Все было прибрано, чисто и очень приятно, не считая одного неприятного — засохшего пятна крови на дальней постели.

Осматривая номер, двое мужчин подошли к ванной, размером два на полтора метра, дверь которой была расположена справа от входа в Пристройку 3. Точно напротив двери находился унитаз, блестящая белизна которого подчеркивала усилия, приложенные старательной Мэнди, левее — умывальник с полочкой, на ней два стаканчика и небольшой кусок мыла в розовой упаковке с маркой «Хауорд» (нераспакован); справа была ванная, маленькая и с душем, а на стене еще полочка со вторым куском мыла (тоже нераспакованным). На стене напротив умывальника располагалась вешалка с мягкими белыми махровыми полотенцами (неиспользованными) и с подставкой для бумаги и салфеток. Стены облицованы светло-зеленой плиткой, а покрытие на полу более темного цвета в тон.

— Кто бы они ни были, похоже, ничем не пользовались, сэр.

— Нет, — Морс снова вернулся в комнату и встал там, вертя головой. — Хорошо. Я удивлен… — Он потыкал в некоторые кнопки, которые должны были включить телевизор, но безрезультатно.

— Включить его, сэр?

— Хотите сказать?.. — Морс снова задумался. Изображение из не ясного стало четким и диктор, передавая поздние новости, сообщил, что в Бейруте шииты и христиане начали Новый год с такой же взаимной непримиримой ненавистью, с какой закончили старый.

— Странно, Льюис… Выключи это! Если рассуждать логично, они должны были использовать, хоть что-то из этих вещей так ведь? Покрывало на кровати измято, но простыней не касались, не считая следов от трупа, который находился сверху. То же и на второй кровати — может кто-то и сел на нее ненадолго, но совершенно очевидно, что ни на одной из них сильные страсти не бушевали.

Льюису, который вышел из ванной комнаты, удалось найти единственное свидетельство о недавних обитателях в корзине для мусора: смятую бумажную салфетку, испачканную коричневыми пятнами.

— Вроде бы, это единственное, что они оставили, сэр.

— Надеюсь, это не кровь?

— Думаю, краска от грима.

— Ну, хоть какой-то след, Льюис.

Прежде чем покинуть помещение, Морс еще раз приоткрыл дверцы гардероба (их петли были хорошо смазаны) и бросил внутрь последний взгляд.

— Наверняка ваши ребята не обнаружили здесь отпечатков.

Льюис посмотрел на следы от порошка, которым были посыпаны некоторые места на белых дверцах:

— Не сказал бы, сэр. Скорее…

— Я имел в виду внутри, — сказал Морс тихо.

Сара Джонстон легла уже после полуночи и только к утру заснула неспокойным сном. Мысли ее возвращались к странно беспокоившему ее главному инспектору; неприязнь к нему постоянно возрастала — к тому, как он ее расспрашивал, расспрашивал, расспрашивал. В те моменты, когда он выслушивал ее ответы, он как будто бы не хотел видеть ее наивность, а пропуски в памяти рассматривал как не прощаемые грехи. И она все время возвращалась к его упорному требованию попытаться вспомнить что-нибудь необычное, что-нибудь необычное, что-нибудь необычное… Слова всплывали в ее сознании и беспокоили ее именно потому, что нечто необычное было, нечто необычное… И все же это «нечто» продолжало ускользать от нее; иногда ей казалось что она вот-вот ухватит это, но опять упускала его, как скользкое мыло.

Морс решил, что необходимо хотя бы на несколько дней создать временный штаб по расследованию убийства in situ[10], и прямо с утра следующего дня комната в задней части пристройки — помещение с большими окнами, которое идеально подошло бы школьному классу — было Льюисом и Морсом изъято под официальный «Оперативный штаб».