Герд Нюквист - Травой ничто не скрыто...

Мы молча прислушались.

— Это стучит о стену дома ветка лохматой ели, которая растет под моим окном, — сказал я. — Я привык к этому стуку, хоть он и неприятен. Но со вчерашней ночи мне как-то не по себе.

— Из-за этих шагов на чердаке?

— Да. Вот ты спрашиваешь, почему, услышав шаги, я ничего не предпринял. Почему продолжал лежать не шевелясь, будто ничего не заметил, и после никому не сказал ни слова. Я сделал это нарочно. Если только Виктория меня не обманывает, значит, кто-то постоянно бродит по чердаку, и я очень хотел бы выяснить, с какой целью. Я бы все испортил, если бы, поддавшись первому побуждению, выскочил в коридор в одной пижаме и с карманным фонарем в руках.

— Ты рассудил правильно, — сказал Кристиан.

Я был удивлен: не так уж часто мой элегантный и непоколебимо самоуверенный брат одобряет мои поступки. Но и Карл-Юрген тоже был удивлен — я это заметил.

— Если ты позволишь, я дам тебе совет: держись как ни в чем не бывало, — сказал Кристиан. — У тебя чуткий сон?

— Раньше он чутким не был, — сказал я. — Раньше я спал как сурок. А теперь вот просыпаюсь от малейшего звука…

— Прекрасно. Заметил ты, что у каждого человека своя походка?

— Конечно. Это нетрудно увидеть.

— На слух это тоже можно определить, Мартин. Ты должен выучиться различать их походку. Вряд ли ночью по чердаку бродит один и тот же человек. Если только Виктория сказала правду — а я думаю, что она не солгала, — тогда по чердаку наверняка бродят все члены семьи. Только всегда в одиночку. Наверно, каждый из них больше всего на свете боится, как бы другие не узнали, что он или она ходит на чердак. Но, наверно, все прекрасно это знают, И с редкой деликатностью притворяются, будто не знают ничего. И каждый ждет своей очереди отправиться на чердак. Я думаю, они днем и ночью следят друг за другом, днем и ночью ищут удобного случая побывать на чердаке без свидетелей. И когда один из них находится на чердаке, другие, как я полагаю, молчат, словно воды в рот набрали, и делают вид, будто ничего не замечают. Хороша семейка!

Прежде распутывал нити дела и делился с нами своими выводами Карл-Юрген. Было очевидно, что сейчас эту роль взял на себя мой брат. Было также очевидно, что Карл-Юрген ничего против этого не имеет.

— Я приглядывался к ночным сестрам в больнице… нет, совсем не в том смысле, Мартин. Во всяком случае, на этот раз. У них очень разная походка. В большой мере это зависит от веса человека. Люси — крупная женщина; даже если она станет красться на цыпочках, шаги ее будут тяжелее, чем у фрёкен Лунде или Виктории. А полковник Лунде, напротив, хоть он и мужчина, может передвигаться почти бесшумно, поскольку у него хорошая военная выучка.

— Но ведь Виктория рассказала мне это сама, — возразил я. — Она… ведь она сама… не думаешь же ты, будто она тоже…

— Я ничего не думаю, — сказал Кристиан. Он к тому же перенял у Карла-Юргена манеру говорить. — Держись как ни в чем не бывало, но прислушивайся к шагам. И тогда, я полагаю, ты обнаружишь, что все Лунде ходят на чердак.

Мы молча продолжали курить. Еловая ветка перестала биться о стену. Снова повалил снег.

— Проклятый снег, — сказал Карл-Юрген. — Он скрыл все следы.

— «Травой ничто не скрыто», — проговорил Кристиан.

Я содрогнулся от мысли, которая вдруг мелькнула в моем сознании.

— Карл-Юрген, — спросил я, — а что, если могила Виктории Лунде пуста?

Скрестив руки на спинке стула, Карл-Юрген снова оперся о них подбородком.

— Этого вопроса я жду уже несколько месяцев. Просто удивительно, что никто не задал его раньше. Нет, Мартин. У меня самого мелькнула эта кощунственная мысль — я ведь обязан думать обо всем, даже о таких нелепых вещах. Я обязан был проверить все, даже это, из-за надписи на могильном камне. Я получил разрешение полковника Лунде. И установил: в могиле госпожи Виктории Лунде покоится урна с ее прахом…

Мне не хотелось спрашивать, как он это установил. Все дело явно принимало слишком зловещий оборот.

— Ты сказал «проклятый снег» потому, что он мешает тебе искать предмет, который я назвал резцом?

— Ну да. На кладбище приходится уже расчищать проходы. Столько снегу, что самые низкие надгробия совсем скрылись под ним.

Мы сидели, глядя, как падает снег. Он ложился на карниз под моим окном.

— Похоже, что перед нами две загадки, — сказал я. — Две загадки, совершенно самостоятельные. Первая: покушение на жизнь фрёкен Лунде. Возникает вопрос: «Зачем?» Загадка вторая: сокровище, спрятанное прабабкой Лунде на чердаке. И опять вопрос: «Зачем?» И какая между ними связь?..

Карл-Юрген задумался.

— Связь должна быть, но, увы, я ее не вижу.

— Связь есть, — сказал Кристиан. — И я догадываюсь, какая. Вам я пока этого не скажу. Кто знает, может быть, я ошибаюсь… но не думаю. Я последую примеру Мартина — буду выжидать.

— И прислушиваться к шагам?

— Это дело Мартина. Я займусь кое-чем другим. Анализом, например.

Карл-Юрген взглянул на него.

— Что же ты будешь анализировать, Кристиан? Душу убийцы?

Снег на подоконнике подтаял, и по стене потекли узенькие струйки.

— Душу убийцы?.. Да. И душу убийцы тоже…

— А я? — спросил Карл-Юрген. — Мне во всем этом отведена хоть какая-нибудь роль?

— Да, — сказал Кристиан. — Первым делом ты должен найти резец и сумку для рукоделия. Может, спустимся вниз к хозяевам? Я должен задать им один вопрос.

И снова на меня повеяло мирным старомодным уютом.

Старомодная гостиная. Фортепиано с двумя стеариновыми свечами в медных подсвечниках по обе стороны пюпитра. Темно-красный плюш кресел. Посредине комнаты стол, под лампой кружевная салфетка. Маленькая фрекен Лунде — на ее лбу под прядью волос мышиного цвета белеет шрам — занята вышиванием. Златокудрая Люси в чересчур короткой юбке восседает в самом лучшем кресле и, изнывая от скуки, листает иллюстрированный журнал. Виктория, с черной челкой над бровями, читает про гражданскую войну в Америке. Полковник Лунде, прямой как жердь, держит в маленьких сильных руках «Норвежский военный журнал».

Полковник Лунде встал.

— Садитесь, прошу вас! Есть какие-нибудь новости?

Он всегда задавал один и тот же вопрос: «Есть ли новости?» Бедный полковник Лунде: он вдруг обнаружил, что жизнь не укладывается в рамки военного устава.

— Нет, — сказал Карл-Юрген.

Мы сели за тот же самый круглый большой стол. Мы — Правосудие, Медицина и Сторожевой Пес. И рядом с нами сидели четыре других человека, и один из них был убийцей. Правда, он потерпел неудачу, но в душе он все равно был убийцей.

— Я хотел бы задать один вопрос… — начал Кристиан.

На лицах наших хозяев не выразилось ничего. Я был рад, что вопросы задает Кристиан, — мне представлялась возможность наблюдать за лицами. Но я ничего не мог на них прочесть и подумал, что семейство Лунде идеально играло бы в покер. Я сидел и гадал: удастся ли Кристиану сорвать с них маску невозмутимости.

— От чего умерла ваша первая жена, полковник Лунде?

Кристиану это удалось.

На всех вопрос возымел столь же сильное действие, что и на меня. Казалось, Кристиан швырнул бомбу на круглый стол из красного дерева с кружевной салфеткой под лампой.

Что же отразилось на лицах?

Легче всего было изучить лицо Люси. Оно выражало только одно: самое неподдельное любопытство. Я перевел глаза на лицо фрёкен Лунде.

На нем читалось странное спокойствие. И еще кое-что: решимость. Я недоумевал.

Я посмотрел на Викторию. И увидел, что ее зеленые глаза-звезды были затуманены слезами.

Лицо полковника Лунде выражало откровенный, непритворный ужас. И тут он вспомнил о Виктории.

— Неужели необходимо, чтобы Виктория?..

— Да, — сказал Кристиан, и я подумал, что голос его звучит излишне сурово. Потом он взглянул на Викторию, и голос его немного смягчился:

— Я знаю, Виктория, что ты любила свою мать. Все любят своих матерей. Но ты уже взрослый человек, и должна слышать все, что здесь будет сказано. Тебе придется остаться с нами.

Она не шелохнулась.

— Повторяю вопрос, полковник Лунде. От чего умерла ваша первая жена?

Полковник Лунде уже успел овладеть собой. Он откашлялся.

— Моя жена умерла от воспаления легких.

— Нет, — сказала маленькая фрёкен Лунде.

На этот раз бомбу на стол с кружевной салфеткой под лампой швырнул не кто иной, как она. И изумила всех вдвойне: ведь маленькая фрёкен так редко высказывала собственное мнение.

— Не могли бы вы пояснить вашу мысль, фрёкен Лунде?

— Могу.

Она слегка выпрямилась на своем стуле. Посмотрела на полковника Лунде, словно умоляя ее извинить, но он даже не обернулся. Он сидел, уставившись на скатерть. Тогда она перевела взгляд на Кристиана. Ведь это он задал вопрос.

— Госпожа Виктория Лунде умерла от туберкулеза, — сказала она. — В этом нет ничего позорного.