Рекс Стаут - Познакомьтесь с Ниро Вульфом

– В столовой.

Девушка приблизилась к дверям, и я вышел из укрытия.

– Привет, Анна. Миссис Риччи велела мне подождать здесь, пока ты не спустишься.

– Ой! Мистер Арчи.

– Кто же еще? Я приехал за тобой. Отвезу на прогулку. Миссис Риччи разозлилась, что я явился за тобой, но помнишь, в среду я дал ей доллар? Сегодня дал два, и она согласилась. Но поспеши, я обещал вернуться до полудня. – Я схватил Анну за руку, но она выдернула ее.

– В той же машине, что и позавчера?

– Ну да. Пошли же.

– Моя жакетка наверху, и только посмотрите на мое платье.

– Для жакетки слишком тепло. Живей. Вдруг миссис Риччи передумает? Мы можем купить тебе что-нибудь… Давай же.

Решительно взяв девушку за руку, я потащил ее из столовой по коридорчику ко входным дверям. Однако мне вовсе не хотелось выглядеть обеспокоенным на улице. Наперед не угадаешь, сколь важным мог возомнить себя тот коп. Любое его вмешательство способно все испортить. Поэтому я распахнул дверь и объявил:

– Иди садись, а я попрощаюсь с миссис Риччи.

Я выждал лишь две секунды и последовал за ней. Она еще только открывала дверцу. Я обошел машину, сел за руль, нажал на стартер, помахал рукой фараону и рванул с места по Салливан-стрит, чтобы окрик из верхних окон потонул в реве двигателя и не потревожил ушей Анны.

Она, определенно, была пугалом. Платье ее имело тот еще вид. Но я нисколько не стыдился такого соседства, когда по дороге домой объезжал Вашингтон-сквер и выруливал на Пятую авеню. Ничуть. Часы на приборной панели показывали двадцать минут одиннадцатого. Анна поинтересовалась:

– Куда мы едем, мистер Арчи?

– Видишь, сиденье такое низкое, что можно не волноваться о платье, – ответил я. – С улицы видно только твое лицо, а с ним все в порядке. Что скажешь, если мы прокатимся по Центральному парку? Утро просто чудесное.

– О да.

На протяжении десяти кварталов мы оба не проронили ни слова, а потом она снова произнесла:

– О да.

Несомненно, она здорово проводила время. Я проехал по Пятой авеню и на Шестидесятой улице свернул в Центральный парк. На западной стороне по Риверсайд-драйв доехал до Сто Десятой улицы и затем до Национального мемориала генерала Гранта, где сделал круг и повернул обратно. Не думаю, что она хоть раз взглянула на деревья, траву или реку. Объектом ее внимания были люди в других машинах. Было без пяти одиннадцать, когда я остановился перед фасадом дома Вульфа.

Миссис Риччи звонила уже дважды. Вид у Фрица был презабавный, когда он сообщил мне об этом. Я немедленно позвонил ей и отчитал, потребовав не чинить препятствий правосудию. Не знаю, многое ли она услышала из-за своих воплей, но вроде бы такой подход сработал. Больше она не тявкала до полудня, когда я повез Анну домой.

Вульф явился как раз во время моего звонка миссис Риччи. Я наблюдал, как по пути к своему столу он остановился пожелать девушке доброго утра. С женщинами он вел себя галантно. Он имел о них какое-то извращенное представление, в котором я так и не разобрался, но каждый раз, когда я видел его с одной из них, он неизменно был сама галантность. Я не смог бы описать его поведение при этом, ибо сам его не постигал. Конечно же, трудно представить себе, как может быть галантной эта глыба складчатой плоти, но что было, то было. Даже когда он угрожал какой-нибудь дамочке, как в тот раз, когда выжимал из Нюры Пронн правду о деле Дипломатического клуба. Я тогда получил наглядное представление о том, что значит «выжать как губку».

С Анной Фиоре он начал мягко. Бегло просмотрев почту, повернулся к ней и молча смотрел почти минуту, прежде чем сказал:

– Нам больше не нужно строить догадки относительно местонахождения вашего друга Карло Маффеи. Примите мои соболезнования. Вы видели тело?

– Да, сэр.

– Прискорбно, весьма прискорбно, ибо он не стремился к насилию, а лишь случайно оказался на его пути. Достойно удивления, на какой тонкой ниточке может висеть судьба человека. Например, мисс Фиоре, судьба убийцы Карло Маффеи зависит от того, когда и при каких обстоятельствах вы видели клюшку для гольфа в комнате вашего жильца.

– Да, сэр.

– Ну вот, теперь вам будет легко рассказать нам все. Возможно, позавчера мой вопрос воскресил в вашей памяти тот случай.

– Да, сэр.

– Так воскресил?

Девушка открыла было рот, но ничего не сказала. Я внимательно наблюдал за ней, и она показалась мне какой-то странной. Вульф вновь спросил:

– Так воскресил?

Она молчала. Не нервничала, не боялась, насколько я мог видеть. Просто молчала.

– Когда я спросил вас об этом позавчера, мисс Фиоре, вы показались немного расстроенной. Я сожалею об этом. Не скажете ли, почему вы расстроились?

– Да, сэр.

– Быть может, вас расстроили воспоминания о чем-то неприятном, происшедшем в тот день, когда вы увидели клюшку?

Снова молчание. Я видел: что-то неладно. Последний вопрос Вульф задал так, словно тот ничего не значил. Мне, знакомому с оттенками его интонаций, было ясно, что это и впрямь не слишком его занимает. По крайней мере, пока. Что-то увлекло его по другому следу. Почти сразу же он выстрелил в нее следующим вопросом, и тон его был уже другим:

– Когда вы решили отвечать «да, сэр» на все, что бы я ни спросил вас?

Ответа не последовало, но Вульф продолжил, не ожидая его:

– Мисс Фиоре, я хотел бы, чтобы вы поняли следующее. Мой последний вопрос не имеет никакого отношения ни к клюшке, ни к Карло Маффеи. Вы разве не заметили? Что ж, если вы решили на все мои вопросы о Карло Маффеи отвечать только «да, сэр», так тому и быть. Вы имеете на это полное право, раз уж так решили. Но если я спрашиваю вас о чем-то другом, вы уже не вправе отвечать «да, сэр», потому что ничего такого вы не решали. Обо всем прочем вы должны отвечать так же, как отвечал бы любой другой. Итак, когда вы решили говорить мне только «да, сэр», было ли это продиктовано каким-то поступком Карла Маффеи?

Анна не отрываясь смотрела ему в глаза. Было очевидно, что она не подозревает его в чем-то и не бросает ему вызов – просто пытается его понять. Так они и смотрели друг на друга. Наконец через минуту она ответила:

– Нет, сэр.

– А! Хорошо. Это не было продиктовано каким-то его поступком. Значит, это не имело к нему отношения, и вы вполне можете ответить на любой мой вопрос об этом. Вы должны это понимать. Раз уж вы решили ничего не говорить мне о Карло Маффеи, спрашивать вас я не буду. Но это другое дело. Решили ли вы отвечать «да, сэр» мистеру О’Грэйди – человеку, который приходил и допрашивал вас вчера утром?

– Да, сэр.

– Почему вы так поступили?

Она нахмурилась, но ответила:

– Потому что кое-что произошло.

– Хорошо. Что же произошло?

Она покачала головой.

– Давайте же, мисс Фиоре. – Вульф сохранял спокойствие. – Ничто не мешает вам мне ответить.

Она повернула голову, посмотрела на меня, затем снова на него и наконец произнесла:

– Я скажу мистеру Арчи.

– Хорошо. Скажите мистеру Арчи.

Она обратилась ко мне:

– Я получила письмо.

Вульф бросил на меня быстрый взгляд, и за расспросы принялся я:

– Ты получила письмо вчера?

Она кивнула:

– Вчера утром.

– От кого?

– Не знаю. Имени не было. Оно отпечатано на машинке. На конверте только мое имя, Анна, и адрес, никакой фамилии. Почту из ящика достает миссис Риччи. Она принесла мне письмо, но я не захотела открывать его рядом с ней, потому что никогда не получала писем. Я спустилась вниз, где сплю, и открыла его.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Родстер – двухместный автомобиль с открытым кузовом и откидным верхом. – Ред.

«Нидикс» – сеть дешевых ресторанчиков быстрого питания, где подавали кофе с пончиками, а позднее хот-доги с фирменной горчицей. Долгие годы была одной из характерных примет Нью-Йорка. – Ред.

Национальное управление экономического восстановления – одно из федеральных ведомств, проводивших в жизнь рузвельтовский «Новый курс», который был призван вывести США из Великой депрессии. – Перев.

Это написанное в 1912 году полотно французского художника Поля Эмиля Шабаса (Шаба, 1869–1937) приобрело скандальную известность в США благодаря протестам Нью-Йоркского общества по искоренению порока, объявившего его безнравственным. Репродукции продавались так бойко, что со временем стали расхожим примером китча. – Ред.