Агата Кристи - Врата судьбы

— По такому месту можно определить, в каком году разбивался сад, — заметила она. — У тети Сары в саду было почти точно такое же. И, кстати, у нее там тоже рос лавр.

Еще ребенком она время от времени гостила у тети Сары. Она вспомнила игру, в которую играла, — Речные кони. Для нее требовался хула — хуп. Таппенс, надо сказать, было тогда шесть лет. Ее хула — хуп и являлся конями. Белыми конями с гривами и развивающимися хвостами. В воображении Таппенс они мчали ее через зеленый, довольно густой травяной участок, затем через лужок, усаженный пампасной травой, взмахивавшей в воздухе пушистыми головками, по точно такой же тропинке, и, среди буковых деревьев в такой же вот нише стояла такая же фигурка с корзинкой. Таппенс, отправляясь туда на своих скакунах, всегда брала с собой дар, который нужно было положить в корзинку на голове мальчика: он одновременно служил и подношением, позволявшим загадывать желание. Считалось, вспомнила Таппенс, что желание почти всегда исполняется.

— Но, — сказала Таппенс, усаживаясь на верхнюю ступеньку, — это, понятно, случалось потому, что я в общем-то мошенничала. Я имею в виду, я загадывала то, в исполнении чего была почти уверена, и затем, когда желание выполнялось, это казалось настоящим волшебством. Это было, как самое что ни на есть настоящее подношение древнему Богу. Хотя какой это был Бог, пухленький мальчишка. Впрочем, какая разница — зато сколько удовольствия доставляли собственные выдумки, в которые верилось.

Она вздохнула, вернулась по тропинке назад к таинственно названному КК.

В КК царил все такой же хаос. Матильда выглядела покинутой и печальной, но внимание Таппенс привлекли еще две вещи: фарфоровые табуретки, обвитые фигурками белых лебедей. Одна табуретка была темно-синей, другая — голубой.

— Ну конечно, — сказала Таппенс, — я видела такие вещи, когда была помоложе. Они обычно стояли на верандах. Кажется, такие были у другой моей тети. Мы называли их Оксфорд и Кэмбридж[4]. Очень похожие. Только, если не ошибаюсь, вокруг них были утки — нет-нет, лебеди, и сиденье тоже было необычное, с отверстием в виде буквы S. В него можно было положить что-нибудь.

Да, надо будет попросить Айзека вытащить эти табуретки, вымыть их и поставить их на лоджии, которую он упорно называет «лоджей», хотя мне в голову приходит «веранда». Там пусть и стоят. Они будут красиво смотреться в хорошую погоду.

Она повернулась и устремилась к двери. Ее нога зацепилась за выступающую качалку Матильды.

— Боже мой! — воскликнула Таппенс, — что я натворила

Натворила она то, что зацепила ногой темно-синюю табуретку, которая упала на пол и раскололась пополам.

— Боже мой, — сказала Таппенс, — я погубила Оксфорд. Придется довольствоваться Кэмбриджем. Вряд ли удастся склеить Оксфорд. Половинки получились очень неудобные.

Она вздохнула и подумала: «Интересно, что сейчас делает Томми?»

Томми сидел у старого знакомого; они предавались воспоминаниям.

— Жизнь пошла странная нынче, — сказал полковник Эткинсон. — Я слышал, ты и твоя, как там ее, Пруденс — нет, ее называли прозвищем, Таппенс, да, — так вот, я слышал, что вы переехали жить в деревню. Где-то возле Холлоуки. И чего вас туда понесло? Какие-то особые причины?

— Ну, дом оказался сравнительно дешевым, — ответил Томми.

— А-а. Удачно попали, да? Как он называется? Ты должен оставить мне свой адрес.

— Мы намереваемся назвать его «Кедровой сторожкой», потому что там стоит очень красивый кедр. Пока он зовется «Лавры». Но это какой-то викторианский пережиток, верно?

— «Лавры». «Лавры». Холлоуки. Надо же. И чем же вы там занимаетесь, а? Чем занимаетесь?

Томми взглянул на старое лицо со щеточками седых усов.

— Копаешь что-то, верно? — спросил полковник Эткинсон — снова служишь отчизне, небось?

— Я уже слишком стар для этого, — сказал Томми. — Давно не занимаюсь подобными делами.

— Ну-ну. Может, ты только говоришь так. Может, тебе велели так говорить. В конце концов, как ты знаешь, в той истории до сих пор многое осталось невыясненным

— В какой истории? — спросил Томми.

— Ты наверняка читал или слышал о ней. Кардингтонский скандал. Помнишь, сразу после другого дела, ну, с письмами. И истории с подводной лодкой Эмлина Джонсона.

— А-а, — сказал Томми, — что-то начинаю вспоминать.

— Собственно говоря, подводная лодка здесь ни при чем, просто она привлекла к этому внимание. Да еще письма. Сразу стала ясна вся политическая подоплека. Да. Письма. Если бы они смогли добраться до них, все обернулось бы совсем иначе. Они бы привлекли внимание к нескольким членам правительства, пользовавшимся тогда наибольшим авторитетом. Никогда не перестаешь удивляться, правда? Ты-то знаешь. Предатели среди своих, которым всегда доверяли, которых всегда считали отличными парнями, которых никто и не думал подозревать — а все это время… Так или иначе, многое так и не вышло наружу. — Он подмигнул. — Наверное, тебя послали туда немного пошарить, а?

— Пошарить где? — спросил Томми.

— Ну, в твоем доме. «Лавры», говоришь? Помню, было несколько глупых шуточек по поводу лавров. Учти, ребята из безопасности, и не только они, там уже рылись. Предполагалось, что в доме спрятаны какие-то важные доказательства. Была версия, что их успели переслать за границу — упоминалась Италия — прежде, чем поднялся шум. Но кое-кто считал, что они могут быть где-то в тех местах. Там подвалы, каменные плиты, в общем тайников достаточно. Ну же, Томми, старина, я уверен, что ты опять вышел на охоту.

— Уверяю тебя, я сейчас ничем подобным не занимаюсь.

— Так же казалось, когда ты перебрался в тот, другой дом. В начале прошлой войны. Ну, когда ты выследил того немца. Его и женщину с детскими книжками. Да, ловко вышло. А теперь они как пить дать послали тебя по новому следу!

— Чепуха, — заявил Томми, — перестань забивать себе голову идеями. Я теперь старая кляча.

— Ты — хитрющая старая ищейка. Держу пари, ты обставишь многих молодых. Да. Сидишь тут с невинным видом. Думаю, не стоит задавать тебе вопросы. Не могу я просить тебя выдавать государственные секреты, верно? Приглядывай там за своей половиной. Она умеет лезть напролом. В истории с Н и М еле спаслась.

— По-моему, — сказал Томми, — Таппенс интересует только атмосфера старины. Кто и когда жил в доме. Фотографии тех, кто когда-то жил в доме, и прочее. Да еще сад. Вот и все наши интересы. Сад. Сад, каталоги луковиц и все такое прочее.

— Ну, я поверю в это разве что через год, если не произойдет ничего необычного. Но я знаю тебя, Бересфорд, и знаю нашу миссис Бересфорд тоже. Вы — замечательная пара и обязательно разузнаете что-нибудь. Не забудь, если найдутся эти бумаги, они здорово повлияют на политическую ситуацию, и я знаю несколько человек, которые будут ох как не рады. Да уж. На них сейчас смотрят, как на олицетворение честности! Но кое-кто считает их опасными. Не забудь об этом. Они опасны, а те, кто не опасны, связаны все равно с ними. Так что будь настороже и скажи своей половине, чтобы она была настороже тоже.

— Ты меня просто увлек своими рассказами.

— Увлекайся-то увлекайся, но приглядывай за миссис Таппенс. Я очень люблю ее. Она — хорошая девушка и всегда такой была.

— Ну, девушкой ее сейчас не очень-то назовешь, — сказал Томми.

— Но — но, не говори так о своей жене. Не привыкай. Таких, как она — одна на тысячу. Мне жалко того, кого она выслеживает. Небось, как раз сегодня.

— Вряд ли. Скорее всего отправилась на чай к какой-нибудь старой даме.

— А-а. Старые дамы иногда могут сообщить полезную информацию. Старые дамы и пятилетние дети. Самые невероятные люди иногда рассказывают такое, что никому и не снилось. Я мог бы рассказать тебе такое…

— Не сомневаюсь, полковник.

— Но нельзя выдавать секреты.

Полковник Эткинсон покачал головой.

На обратном пути Томми сидел у окна и смотрел, как мимо проносятся пейзажи. «Любопытно, — думал он, — очень любопытно. Этот старина должен быть в курсе всех Дел. Многое знает. Но что там может быть такое, чтобы имело значение сейчас? Все давно в прошлом — что может тянуться еще с той войны? Столько лет прошло». Потом новые мысли пришли ему в голову. Сейчас действует совсем другая логика, логика Общего Рынка. Откуда-то появились другие мысли: существуют же внуки и племянники, новое поколение, младшие члены семей, которые всегда были у руля, занимали влиятельное положение в силу своего родства, и если они оказывались нелояльными, к ним могли найти подход, они могли пропитаться новыми идеями или обновленными старыми идеями, как больше нравится. Англия сейчас находится в странном состоянии, не то, что раньше. Или состояние каждый раз одинаковое? Под гладкой поверхностью всегда таится черная грязь. В море чистая вода не бывает до самого дна. Всегда где-нибудь двигается что-то мутное, что надо обнаружить, подавить. Но ведь — но ведь не в таких местах, как Холлоуки. Холлоуки — настоящее воплощение прошлого. Сначала рыбацкая деревушка, затем английская Ривьера, а теперь — обыкновенный летний курорт, каждый август забитый людьми. Большинство людей сейчас предпочитают ездить за границу.