Дэвид Дэвис - Шум вокруг дарлингтоновской подмены

— Однако вчера его там не было, — сурово заметил мой друг, не желавший разделить с хозяином его восторг.

— Да-да, видимо, так, но теперь это значения уже не имеет!

— Позволю себе не согласиться, — отрезал Холмс.

— Вы уверены, что это подлинник? — спросил я.

Секунду лицо лорда Дарлингтона выражало недоумение.

— Ну да, — запнувшись, выговорил он без большой уверенности.

— Мой друг высказывает предположение, — сказал Холмс, — что нельзя исключить возможность подмены картины хорошей копией, так как вору неизвестно, что вы обнаружили пропажу. Ведь когда вы ее обнаружили, вам полагалось быть во Франции, не так ли?

— Да, но…

— Оставьте, оставьте, лорд Дарлингтон. Произошла кража, и должна существовать причина этой кражи. Нельзя смотреть сквозь пальцы на уголовное преступление в порыве радости оттого, что картина вам возвращена!

Взор лорда потух, и он опустился на диван.

— Наверное, вы правы. И хоть я и убежден, что в галерее моей сейчас находится подлинное произведение, я все-таки свяжусь с моим приятелем Хилари Стелбрассом, экспертом-искусствоведом Королевской академии, подтвердившим подлинность картины при ее покупке. Я попрошу его разрешить все сомнения.

— Вы проявите благоразумие, если…

Холмс осекся, прерванный неожиданным появлением в гостиной высокого светловолосого кудрявого юноши, в чьих глазах читалось нетерпение.

— Отец, я должен… — вскричал он, но, увидев нас, осекся.

— Не сейчас, Руперт. Уверен, что то, с чем ты пришел, может обождать.

Молодой человек, казалось, колебался, не зная, внять ли отцовскому увещеванию или сказать, что намеревался. Потом, сжав губы в капризной гримасе, он резко повернулся на каблуках и покинул комнату так же стремительно, как и появился в ней.

— Молодость нетерпелива… — невесело вздохнув, заметил лорд Дарлингтон.

— Хотелось бы осмотреть вашу галерею, — сказал Холмс так, словно беседа и не прерывалась неожиданным вторжением.

Без большой охоты лорд Дарлингтон проводил нас в свое святилище. Это было вытянутое в длину помещение с люкарнами на потолке, ни одна из которых не открывалась. По двум стенам за красными бархатными занавесями висели картины. В середине перед столиком с затейливой сигарной шкатулкой и подставкой с винными бутылками стояло удобное вращающееся кресло.

— Можно нам посмотреть Гранвиля? — попросил Холмс.

В ответ его светлость дернул скрепляющий занавесь шнур, открывая шедевр нашим взорам. Не будучи большим знатоком и ценителем в области изобразительного искусства, я тем не менее сразу понял, что передо мной прекрасное творение настоящего мастера.

— Великолепное произведение, — сказал лорд Дарлингтон, любовно поглаживая раму.

— Истинно так, — сказал Холмс, близко подойдя к картине и изучая ее с помощью лупы. — Скажите мне, лорд Дарлингтон, имеется ли в доме собака?

— Собака? — Клиент приоткрыл рот, так что челюсть его отвисла. — Нет. Почему вы задали этот вопрос?

Холмс пожал плечами:

— В данный момент это не важно.

Такая уклончивость, казалось, вызвала у лорда раздражение. Он взглянул на часы:

— В одиннадцать тридцать, джентльмены, у меня назначена важная встреча в палате…

— Возможно, вы согласитесь предоставить нас теперь заботам вашей супруги. Мне хотелось бы уточнить некоторые особенности вашего домашнего уклада.

— Очень хорошо. Если вы видите в этом смысл.

Мы очутились в холле, где наш клиент перед уходом передавал жене нашу просьбу. Холмс между тем перебирал лежащие на подносе визитные карточки. Одна из них явно его взволновала.

— Мутные воды, дорогой мой друг, начинают проясняться! — весело сказал он, широко улыбнувшись.

Нас опять препроводили в гостиную, куда леди Дарлингтон велела принести нам кофе. Теперь она как будто успокоилась, держалась свободно, сдержанно, с полным самообладанием.

— Вы не так любите живопись, как любит ее ваш супруг, не правда ли, леди Дарлингтон?

— Живопись — это его страсть. Сравняться с ним в преданности искусству я не могу и помыслить. Его общественное положение и должность отнимают у него много сил, в то время как живопись дает ему отраду в жизни и возможность передышки.

— Вы не заходите в галерею?

— Никогда.

— Ну а ваш сын?

— Руперт? — При упоминании о сыне черты ее смягчились, а губы тронула нежная улыбка. — Он увлекается тем, чем обычно увлекаются юноши его возраста, а старая живопись в число таких увлечений не входит.

— Он член клуба «Пандора».

Леди Дарлингтон искоса взглянула на Холмса.

— Он… да, возможно. Он не всегда делится со мной тем, где и как проводит досуг.

— И с кем он его проводит. С лордом Артуром Бичемом, например, не так ли?

— А чем настораживает вас лорд Артур?

— О нем ходят разные толки.

— Возможно, среди людей, с которыми тесно общаетесь вы, мистер Холмс. Не надо слушать горничных и садовников. Лорд Артур — весьма приятный джентльмен, но он лишь один из многочисленных знакомых Руперта. А теперь, если у вас больше нет вопросов…

— Последний, леди Дарлингтон. Кто имеет ключ от галереи?

— Ключ от нее только один, и муж его никому не дает. Он носит его с собой на цепочке от часов.

— Благодарю. Большое спасибо.

Когда, сопровождаемые угрюмым и дряхлым стариком дворецким, мы покидали дом лорда Дарлингтона, то у дверей столкнулись с новым визитером — румяным и полноватым мужчиной. Он любезно улыбнулся Холмсу как знакомому и обменялся с ним рукопожатием. Наклонившись к его уху, Холмс шепнул ему что-то, после чего мы пешком направились на Бейкер-стрит.

— Пройдемся, — решительно распорядился мой друг. — Мне требуется свежий воздух и разминка.

— Разумеется, — с готовностью подхватил я и тут же добавил: — Полагаю, полнокровный джентльмен, встреченный нами на пороге, был Хилари Стелбрасс, вызванный подтвердить подлинность Гранвиля?

— Вы совершенно правы. И я дал ему маленький совет, который может оказаться весьма благотворным для него, как, разумеется, и для нас. Впрочем, время покажет.

— Чем вам так досадили лорд Артур Бичем и клуб «Пандора»? Все ваши замечания относительно них звучали весьма недвусмысленно.

Холмс так и расцвел улыбкой:

— Недвусмысленно, говорите? Вольно ж кому-то было так опрометчиво оставлять на виду визитную карту этого джентльмена! В противовес мнению о нем леди Дарлингтон, репутация, которой пользуется лорд Артур, очень сомнительна. Он безнравственен, а жизнь его и поступки заслуживают пристального внимания полиции. Скотленд-Ярд давно приглядывает за клубом «Пандора», уже некоторое время служащим Бичему прикрытием для его неприглядных дел. Там не раз творились гнусности.

— Какую же наивность проявляет леди Дарлингтон, считая этого Бичема подходящей компанией для сына!

— Какую же наивность проявляете вы, Ватсон, допуская подобную мысль!

Я не стал обдумывать эту брошенную вскользь загадочную фразу.

— Вы считаете Бичема причастным к этой истории с картиной?

— Считаю. Однако не знаю пока ни целей его в ней участия, ни того, кто еще в нее втянут. Однако у меня сложилась некая версия, проверкой которой я собираюсь заняться сегодня вечером.

После поданного миссис Хадсон скромного обеда Холмс производил какие-то химические опыты, отчего воздух наполнился запахами не очень приятными. Я же отвечал на письма и готовил заметки в медицинский журнал. С наступлением сумерек Холмс удалился в свою комнату, откуда появился через сорок пять минут в преображенном виде. На нем был фрак, но худая и стройная его фигура стала заметно толще, и он мог бы показаться даже пухлым. Щеки его пылали румянцем, верхнюю губу обрамляла щеточка усов, а в глазу поблескивал монокль. Нанесенные легкими штрихами изменения внешности были не так уж явны, но моего друга и квартирного компаньона они превратили в совершенно другого человека.

— Я полностью готов провести вечер в клубе «Пандора», — объявил он, и было странно слышать от незнакомца слова, произнесенные знакомым голосом. — После всех укоров вам за то, что вы так безрассудно спустили ваши наградные на сомнительные торфяные разработки, я вынужден быть крайне осторожен, чтоб не проиграть слишком много.

— Я так понимаю, что вечером вы в моих услугах и помощи не нуждаетесь?

— Позднее, мой мальчик, они мне понадобятся, но сегодня вечером мне придется действовать или, лучше сказать, вести наблюдение в одиночку.

Тут вошел Билли с телеграммой. Холмс нетерпеливо вскрыл ее.

— Ага! — вскричал он, прочтя послание и передавая его мне. Телеграмма была от Хилари Стелбрасса. Она гласила: «Гранвиль подлинный. Некоторые из других картин — подделки».

Холмса я вновь увидел только наутро за завтраком, к которому он вышел уже в своем обычном виде, в лиловом халате, весело улыбающийся.