Эрик Линклэйтер - Мистер Бикулла

— Но почему?

— Она боялась, — со вздохом проговорил мистер Бикулла. — Боялась, что эта встреча может плохо для вас кончиться.

Но в его голосе слышалось несогласие с таким предположением и более того — осуждение.

— Ерунда! Откуда у нее такие мысли?

Мистер Бикулла так деликатно подбирал слова, что его ответ даже не оскорбил Лессинга:

— Похоже на то, что Ронни влюблен в вашу жену.

— Не исключено. Однако он не из тех людей, что готовы ради этого пойти на скандал.

— Ваша жена считает иначе. Она поведала мне о ряде странных событий, которые, на мой взгляд, никак не могли касаться сына покойного сэра Симона. Я не допускал и мысли о том, что Ронни мог совершить что-то ужасное, пока миссис Лессинг не обратила мое внимание на одно обстоятельство — очевидное, но почему-то до сих пор никем не замеченное: его отец преждевременно скончался от того же, что и несчастная девушка по имени Фанни Брюс. А именно от перелома шейных позвонков.

— Но это еще ни о чем не говорит! Смерть сэра Симона — несчастный случай, и никаких иных версий нет. К тому же Ронни признали невиновным в убийстве девушки.

— Тем не менее миссис Лессинг не могла забыть о таком совпадении. Она узнала, что ее кузен, который больше не живет в этой квартире, назначил вам здесь встречу, и очень обеспокоилась.

— Какая нелепость, — сказал Лессинг, но все же снова с любопытством и тревогой окинул взглядом убогое жилище Ронни.

— И я так считаю, — бодро вторил ему мистер Бикулла. — Но давайте попробуем представить себе — только представим, — что это предположение не так уж нелепо и что завтра утром или днем здесь, как это ни прискорбно, обнаружат еще одну жертву со сломанной шеей. Тогда всем станет ясно, что это отнюдь не случайное совпадение.

— И Ронни тем самым поставит себя в очень опасное положение. Но эта теория условна, так что нам нечего опасаться.

— Как бы то ни было, миссис Лессинг нарисовала ужасную картину в своем воображении.

— Но она, наверное, с ума сошла, — раздраженно сказал доктор Лессинг. — Ронни не имеет никакого отношения к смерти своего отца и не осмелится поднять руку на меня. Он не из тех.

— Когда Ронни предложил вам встретиться здесь, у вас не возникло никаких подозрений?

— Конечно нет.

— Вы не из робкого десятка, доктор?

— Я не храбрец, но считаю себя здравомыслящим человеком. Обладатель такой комнаты едва ли сумеет вселить в кого-нибудь страх.

Лессинг встал и с презрением взглянул на дешевую литографию в картонной рамке, висевшую на ободранной стене. Стекло было покрыто толстым слоем пыли. Он брезгливо взял одну из немногочисленных книг с полки, пожал плечами и бросил книгу на стол.

— Здравый смысл, — мягко сказал мистер Бикулла, — менее распространенное качество, чем храбрость. Если бы у всех был здравый смысл, мы бы поняли, что многое из того, чего мы боимся, на самом деле не стоит внимания. Например, сама смерть. Здравомыслящий человек не должен ее бояться. Ничего особенного в ней нет. Это такая же часть жизни, как рождение. Помучаетесь немного, и все пройдет.

Мистер Бикулла обмяк и, казалось, говорил сам с собой: его голос звучал умиротворенно, и он не следил за тем, слушает ли его собеседник. А Лессинг действительно не обращал внимания на его слова, потому что как раз в тот момент он в праздном любопытстве вытянул один из ящиков комода и обнаружил там фотографию в рамке, на которой была изображена Клэр в военной форме.

Он резко спросил:

— Клэр говорила что-нибудь о своих отношениях с Ронни?

— Она сказала только, что он влюблен в нее. По-моему, это ее мучает.

— А о своих чувствах к нему она не упоминала?

— Нет, не упоминала. Я не столь давний друг вашей семьи, чтобы она доверилась мне в таком личном вопросе.

— А о пятифунтовой купюре она говорила?

Мистер Бикулла не ответил, и Лессинг повторил свой вопрос:

— Она упоминала о купюре?

— Да, — ответил мистер Бикулла, — упоминала.

— Вы дали купюру мне, а я отправил ее сэру Симону. Затем я обнаружил ее в сумочке Клэр. Откуда она там взялась? От Ронни?

— Она мне так сказала.

При свете, падавшем на лицо Лессинга, стало видно, как мышца в уголке рта начала пульсировать. Нервными пальцами он нащупал свой бумажник, достал из него сложенную вдвое купюру, распрямил и, поднеся к свету, уставился на нее, будто желал прочесть на ней всю историю предательства.

Мистер Бикулла бесшумно поднялся, встал позади Лессинга и грустно сказал:

— Да, именно. «Майхе афсос хаи, Сахиб, лекин аб ал сидхе расте мен хаин».

Раздался резкий и неожиданный звук, будто кто-то, поднимаясь по лестнице, опять наступил на расшатанную ступеньку или будто хрустнула ветка дерева.

Через несколько минут мистер Бикулла вышел из дома один и отпер ключом Лессинга дверцу автомобиля, стоявшего у края тротуара. Быстро и уверенно он повел машину в восточном направлении до Нортумберленд-авеню, где и оставил ее, а сам пешком направился к отелю «Чаринг-Кросс».

По причине, остававшейся до поры до времени неизвестной, мистер Бикулла зарегистрировался в отеле «Чаринг-Кросс» под именем месье Андре Буало из Лиона. Чтобы освоиться в новой роли и не забывать о ней, он приобрел несколько парижских газет и антологию французской поэзии. Раскрытая книга лежала на туалетном столике, а в зеркале над ним отражалось лицо человека, пребывавшего в глубокой меланхолии. Его глаза были красны от слез. С минуту или более он смотрел на этот образ печали, а затем, переводя взор на страницы книги, начинал грустить еще больше. Там были строки, так отвечавшие его настроению, что он даже чувствовал некоторое удовлетворение:

Однажды он прочитал стихи вслух с особым душевным надрывом и открыл капитанский сундучок с бутылками и рюмками, купленный им для времяпрепровождения с сэром Симоном. В бутылке оставалось немного бренди, и, выпив половину содержимого, он поднял телефонную трубку и попросил администратора гостиницы закрыть его счет, потому что он уезжает с минуты на минуту.

За подкладкой его старомодного саквояжа хранились три паспорта. Мистер Бикулла достал один из них — на имя гражданина Французской Республики — и положил в карман пальто. Он быстро уложил вещи, с ловкостью человека, привыкшего к переездам, и через какие-то три-четыре минуты спустил свой багаж вниз, оплатил счет, а в скором времени уже ехал в такси к вокзалу Виктория. Он произносил слова с французским акцентом, грассируя.

На вокзал он прибыл в девять сорок три, носильщик взял вещи и проводил его к кассе.

— Un billet, Marseille, deuxième classe,[25] — попросил мистер Бикулла и сделал вид, что с трудом понимает, какая сумма требуется.

— Восемь фунтов, четыре шиллинга и четыре пенса, — на плохом английском повторил он и стал рыться в бумажнике, отсчитывая деньги. Среди купюр, которые он достал, была одна сильно помятая и сложенная пополам. Он долго расправлял и разглаживал ее непослушными пальцами, и, прежде чем успел просунуть ее в guichet,[26] на нее упали две тяжелые капли, две слезы.

Носильщик сочувственно смотрел на сильно расстроенного французского господина, но не одобрял его чрезмерной эмоциональности. Он быстро подвел его к платформе, где стоял ночной поезд, направлявшийся во Францию, и помог найти место. Мистер Бикулла дал ему щедрые чаевые и стал разглядывать пассажиров. Почти сразу его внимание привлекла компания из четырех человек, стоявшая рядом с тем вагоном, в котором ему предстояло ехать.

Самой примечательной из них была немолодая высокая и статная дама со впавшими от горя щеками. Ее голос дрожал от гнева. Даму провожала хорошенькая рыжеволосая девушка без шляпы, а также стройный молодой человек, судя по жестам, танцор, и еще один мужчина, невысокий и полный, похожий на лягушку. Что-то в его внешности, возможно пальто с меховым воротником, подсказывало, что он имеет отношение к театру.

Подойдя ближе, мистер Бикулла прислушался. Они говорили по-французски. Из их разговора он понял, что все они работают в театре. Он взглянул через плечо на высокую даму. Ее щеки пылали от горя или досады, и во внезапном творческом порыве она еле слышно произнесла:

Мистер Бикулла повернулся и, притворившись, что прогуливается по перрону, опять прошел мимо них. Дама отчаянно жаловалась, как несправедливо с ней обошлись. Произошел какой-то скандал, и заключенный с ней восьминедельный контракт был разорван; теперь ей придется ни с чем вернуться в Париж раньше времени. Компенсация при подобной ситуации в контракте не оговаривалась, ибо это был из ряда вон выходящий случай. Рыжая девушка и молодой человек, похожий на танцора, громко выражали свое сочувствие, но мужчина в пальто с меховым воротником только пожал плечами и сказал, что жизнь состоит не из одних лишь счастливых дней.