Жорж Сименон - Четыре дня бедного человека

Сейчас они поднимаются по склону в Сен-Клу. Они могли бы поехать в Буживаль и взглянуть на дом, где родилась мать Франсуа. Сейчас дом уже обветшал, желтая краска облупилась, и на воротах в одичавший сад висит табличка: «Продается». Пожалуй, теперь Франсуа начинает лучше понимать свою мамочку, которая так и не сумела примириться с бедностью. Но уж ему-то больше не придется мириться с нею. Нет, ни за что на свете он больше не согласится на вечный страх и униженность, на безнадежное ощущение собственного ничтожества, которые несет с собой бедность.

— Боб, тебе нравится новый велосипед?

— Да, папа. Потрясающая машина.

И все равно в его ответе, как всегда, не чувствуется подлинной радости. Нет какого-то огонька.

— Может, съедим где-нибудь мороженого?

— Как хочешь, папа.

Навстречу им едут машины, где сидят парочки, в некоторых лежат букеты цветов. Они напомнили Франсуа утренние розы; поэтому он замолчал и уставился на дорогу.

Нет, не стоит еще раз показывать мальчику дом, где родилась его бабушка. Это ему совершенно неинтересно.

А о чем сейчас может думать Боб? И, как бы отвечая на вопрос, мальчик пробормотал:

— Что-то дядя Рауль давно не заглядывал к нам.

Всю обратную дорогу Франсуа ощущал внутри странную пустоту.

Паркуя машину на Елисейских полях, Франсуа заметил м-ль Берту, выходящую из станции метро «Георг V», и решил подождать ее. Вчерашнего инспектора не было.

Но это ничего не значит. Возможно, он сменился, а возможно, дежурство у него начинается в девять.

М-ль Берта семенила степенно, неторопливо, прямо-таки с торжественностью курицы. Франсуа задал себе вопрос: о чем она думает сейчас, не подозревая, что за ней наблюдают, и что вообще она думает о нем? Она очень набожна и обо всем на свете имеет сложившееся мнение. Перед работой ухитряется сходить к заутрене.

Терпеть не может Шартье, который, зная ее добродетельность и щепетильность, развлечения ради рассказывал при ней разные непристойные истории и нарочно выбирал самые грубые слова. Было время, когда он доводил ее до исступления тем, что, проходя мимо, шлепал ее по массивному заду всякий раз, когда она стояла. А если сидела, протягивал руки с таким видом, словно собирался схватить ее за грудь. И однажды разразился грандиозный скандал. М-ль Берта заявила: «Или я, или он!»

Франсуа с трудом удалось сохранить обоих. Шартье дал обещание оставить м-ль Берту в покое и почти сдержал его, то есть сменил жесты на гримасы. Например, уставится ей на грудь и облизывается.

— Вы меня ждете? — удивилась м-ль Берта, увидев на тротуаре Франсуа. — Забыли ключ?

— Нет, просто увидел, как вы выходите из метро, и решил подняться вместе с вами.

По пути Франсуа взял почту. Лифт поднял их к ним на этаж. Комнаты по левую сторону коридора убирают рано утром, и как раз сейчас уборка заканчивалась. На правой же стороне, где размещается редакция «Хлыста», уборка производится вечером, после окончания работы.

Все шло как обычно. М-ль Берта сняла перед зеркалом шляпку, взбила волосы, воткнула в них несколько шпилек. Франсуа стоя просматривал почту и вдруг с недоумением услышал:

— Вы утром не поднимались сюда?

— Нет, а что такое?

— Может быть, Шартье заходил?

Имеется всего три ключа — у Франсуа, у м-ль Берты и у Шартье. Уборщицы пользуются специальным универсальным ключом.

— Было бы странно, если бы Шартье заглянул сюда ни свет ни заря, — заметил Франсуа.

Шартье сегодня утром отправился за данью к «объекту». В девять он должен быть в Отейле, попытаться застать дома одного подрядчика-строителя, которого не сумел поймать в его конторе. В кармане у него оттиск будущей первой страницы и статьи, которая, вероятнее всего, не увидит света. Дело, в общем-то, не слишком жирное: тысяч на двадцать, если не на пятнадцать.

— Шеф, взгляните! На машинке табачный пепел. Кто-то печатал на ней: резинка лежит не там, куда я ее кладу, и каретка не поставлена по центру. — М-ль Берта принялась выдвигать один за другим ящики своего стола. — Кто-то определенно рылся в моих вещах!

— Что-нибудь пропало?

— На первый взгляд нет. Точно сказать не могу, но чувствую, что кое-какие вещи лежат явно не на своих местах.

Все досье стоят в двух металлических картотеках, ключ от которых, как правило, кладут под бронзовый колокольчик, служащий пресс-папье. В горах такие колокольчики вешают коровам на шею, как ботало. Франсуа привез его из Савойи, когда отвозил дочку в санаторий, где, как ему сказали, есть небольшая надежда на то, что девочку вылечат.

— Мсье Франсуа, мне кажется, кто-то открывал картотеки. Насчет левой я просто уверена. Я закрываю ее на один оборот ключа, потому что, если повернуть два раза, замок иногда заедает. А сейчас она закрыта на два оборота.

Франсуа вдруг поймал взгляд Рауля, который неслышно вошел и теперь с любопытством уставился на брата.

— Слышал?

— Да, — ответил Рауль и невозмутимо, а может быть, со скрытой насмешкой добавил:

— Ты же сам мне вчера говорил. Они начали атаку.

— Вам что-нибудь известно? — спросила м-ль Берта у Франсуа. — Это полиция?

— Пойду попробую что-нибудь разузнать.

Возвратился Франсуа минут через пятнадцать.

— Позвонил ночному сторожу. Тот еще не лег. Утверждает, что ничего не видел и не слышал. Управляющий зданием был весьма холоден. Повидал я и женщин, которые вчера между шестью и семью убирали комнаты.

Они клянутся, что прошлись пылесосом всюду и не могли оставить пепла.

— А тем более окурок, который валяется у тебя в пепельнице, — пробурчал Рауль. — В твоей корзинке для бумаг пустая коробка спичек, а кто-то, сидя на твоем месте, точил карандаш.

— Мадмуазель Берта, соедините меня, пожалуйста, с экспедицией.

Франсуа бесило поведение брата. В Рауле было что-то от того англичанина, который всюду следовал за цирком в надежде увидеть, как лев сожрет укротителя.

— Алло! Экспедиция?.. Это Франсуа Лекуэн. Звоню вам, чтобы справиться, получили ли вы тираж «Хлыста»?.. В полдень будет в киосках?.. Нет, ничего. Просто типография вчера запаздывала, и я опасался, не будет ли каких-нибудь затруднений с доставкой. Всего хорошего. — И, повернувшись к м-ль Берте, он попросил:

— Вы не могли бы проверить, не пропало ли что-нибудь из папок?

— Могу, но это займет много времени, а я собиралась вместе с мсье Раулем заняться выплатной ведомостью.

— Ведомость потерпит.

— А вам не кажется, что если бы это была полиция, то она заявилась бы днем и с постановлением на обыск?

Внешне Франсуа выглядел спокойным, но в нем что-то произошло. Со вчерашнего вечера его что-то угнетало.

Утром за завтраком он почти не разговаривал с Бобом, в чем теперь раскаивался. У г-жи Годишон было плохое настроение. Из дома он вышел как в воду опущенный и по пути даже не обратил внимания на погоду.

— Послушай, — обратился он к Раулю, — ты хоть установил, кто передал тебе эту заметку?

Франсуа редко разговаривал с братом в таком тоне, и Рауль сделал вид, будто ничего не заметил. Он как раз извлек бутылку из очередного тайника и хлебнул прямо из горлышка, что всегда вызывало отвращение у м-ль Берты.

— Прости, Франсуа, что не ответил. Я думал о другом. Голову могу прозакладывать, что эти свиньи пили из моей бутылки. Что ты спросил? Нет, мой мальчик, я так и не вспомнил. Сам знаешь, сколько их нам приносят!

— И не узнал ни почерк, ни бумагу?

— Готов поспорить, что это пришло по почте. От постоянных сотрудников я требую, чтобы заметки и статьи были отпечатаны на машинке, за исключением разве что нескольких строк, написанных прямо тут, в редакции. Слушай, а ты не подумал, что, если Фердинан прав и у нас ночью действительно шарили, сегодняшний визит Шартье может скверно кончиться?

— Его не отменить — слишком поздно. Сейчас Шартье уже, наверное, там.

— В таком случае дай Бог, чтобы клиент его не принял.

— Чего ты, собственно, боишься?

— Не знаю. Просто какая-то неуверенность.

Да, утро выдалось неприятное: ощущение такое, словно с нетерпением ждешь грозы, а она все никак не разразится, или словно все тело у тебя облепили мухи.

И такой вот мухой в данном случае стал Рауль, которому оказалось нечего делать: м-ль Берта занята, а она нужна ему, чтобы подсчитать гонорары за последний номер.

Поэтому он, насвистывая, слонялся из комнаты в комнату, иногда останавливался перед братом и, почесывая голову, изучающе смотрел на него. Франсуа, чтобы скрыть беспокойство, разбирал почту, прочитывая каждое письмо от слова до слова и делая на полях бессмысленные пометки.

Буссу никогда не приходил в редакцию с утра, а уж в день после верстки и подавно. Утро выхода газеты всегда было пустым, и даже посетители, как сговорившись, почти не заглядывали. Зазвонил телефон.

— Мсье Франсуа, вас Пресбурская улица.

Видимо, Вивиана только что позавтракала в постели.

После этого она любит поболтать по телефону с Франсуа.