Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом

– Я… но… вы ведь знакомы с Джозефом Скотчером всего шесть лет. Вы впервые увидели его в тот же день, что и меня.

– Незачем повторять мне то, что я и так знаю, Майкл.

– А ваши дети… Кроме того, насколько я понимаю, Джозеф Скотчер…

– Говори, дорогой мой.

– Разве он не страдает серьезной болезнью? – Про себя Гатеркол добавил: «Разве вы больше не считаете, что он умрет раньше вас?»

Этелинда Плейфорд, несмотря на возраст, была еще полна энергии и сил. Глядя на нее, трудно было поверить, что она, такая влюбленная в жизнь во всех ее проявлениях, может в один прекрасный день с этой самой жизнью расстаться.

– Да, Джозеф действительно очень болен, – сказала она. – И с каждым днем становится все слабее. Отсюда и мое столь необычное решение. Я никогда раньше тебе об этом не говорила, но, надеюсь, ты знаешь, что я обожаю Джозефа? Я люблю его, как сына, не меньше, чем собственную плоть и кровь.

Гатеркол вдруг почувствовал стеснение в груди. Да, он это знал. Но между просто знанием и знанием, подтвержденным словами, оказалась, что называется, дистанция огромного размера. Слова повлекли за собой мысли, которые он сам считал недостойными себя и которые всеми силами гнал прочь.

– Джозеф сказал мне, что, по мнению его врача, жить ему осталось считаные недели.

– Но… тогда я совсем ничего не понимаю, извините, – сказал Гатеркол. – Вы хотите переписать завещание в пользу человека, у которого просто не останется времени на то, чтобы воспользоваться наследством?

– В этом мире ни в чем нельзя быть уверенным, Майкл.

– Но если Скотчер все же не сможет одолеть болезнь и умрет в ближайшие недели, как вы и подозреваете, что тогда?

– Тогда мы вернемся к оригинальному плану – Гарри и Клаудия получат каждый по половине.

– Я должен задать вам один вопрос, – сказал Гатеркол, в котором все сильнее нарастало болезненное ощущение тревоги. – Простите меня, если он покажется вам излишне нахальным. Может быть, у вас есть причины полагать, что вы тоже скончаетесь в ближайшее время?

– Я? – Леди Плейфорд захохотала. – Да я здорова как лошадь. И пропыхчу еще годы.

– Тогда Скотчер ничего не выиграет от вашей кончины, потому что сам будет давно мертв, а новое завещание, которое вы просите меня составить, не принесет никаких плодов, кроме разлада в вашем семействе.

– Напротив: мое новое завещание может сотворить чудо. – Эти слова она произнесла с наслаждением.

Гатеркол вздохнул:

– Увы, я должен признаться, что все еще ничего не понимаю.

– Разумеется, – сказала Этелинда Плейфорд. – Я знала, что так будет.

Сокровенное и откровенное: как, кстати, рифмуются эти слова. На первый взгляд они обозначают совершенно противоположные вещи, но, как известно всякому, кто хотя бы раз пытался изложить события в форме связного повествования, любая попытка утаить что-либо от читателя только обостряет его проницательность, и напротив, всякое старание прояснить обстоятельства запутывает все дело.

Таким неуклюжим способом представляюсь вам я, рассказчик этой истории. Все, что вы узнали до сих пор о Майкле Гатерколе и леди Этелинде Плейфорд, поведал вам я, правда не объявляя о своем присутствии.

Зовут меня Эдвард Кэтчпул, я детектив из Скотленд-Ярда. Необычайные события, которые я здесь описываю, имели место отнюдь не в Лондоне, а в Клонакилти, что в графстве Корк Свободной Республики Ирландия. Встреча Майкла Гатеркола с леди Плейфорд в ее кабинете в поместье Лиллиоук произошла 14 октября 1929 года, начавшись всего за час до того, как у порога дома ее светлости завершилось мое длительное путешествие из Англии.

Полутора месяцами ранее я получил от леди Этелинды Плейфорд письмо, которое меня озадачило: в нем она приглашала меня в свое загородное поместье, погостить недельку. Письмо изобиловало красочными и убедительными описаниями радостей охоты, рыбалки и стрельбы по мишеням – правда, я никогда ничем таким не занимался и впредь не планировал, но любезной хозяйке было вовсе не обязательно об этом знать, – а вот что в нем отсутствовало напрочь, так это объяснение, для чего ей понадобилась моя персона.

Я положил письмо на стол в гостиной лондонского пансиона, где проживаю, и задумался. Мои мысли были об Этелинде Плейфорд – писательнице, авторе детективных историй для детей, наверное, даже знаменитости, насколько я мог судить – и обо мне: холостяке-полицейском, без жены и, следовательно, без детей, которым я мог бы читать эти истории…

До того дня жизнь Этелинды Плейфорд и моя жизнь шли совершенно разными путями, нигде не пересекаясь, и пусть так оно остается и дальше, решил было я, но тут же подумал: зачем-то ведь она прислала мне это письмо, значит, придется поехать.

Хотелось ли мне ехать? Нет, не слишком, скорее даже, совсем нет, – наверное, потому я и поехал. Люди, как я неоднократно замечал, склонны следовать в своем поведении определенным моделям, и я не исключение. Поскольку в повседневной жизни мне часто приходится делать то, на что я никогда не согласился бы, будь у меня выбор, то это и стало моей моделью поведения: при каждом удобном случае я неизменно берусь за то, к чему у меня совсем не лежит душа.

Пару дней спустя я написал леди Плейфорд ответ, в котором с энтузиазмом принял ее предложение. Я подозревал, что она хочет поговорить со мной о моей профессии, а потом использовать то, что я ей расскажу, в своей следующей книге или книгах. Возможно, она решилась-таки узнать чуть больше о том, как на самом деле работает полиция. В детстве я, помнится, прочел пару ее романов и был совершенно ошарашен открытием: оказывается, старшие полицейские чины такие простофили, что даже самая элементарная загадка им не по зубам, и неизвестно, что бы они вообще делали, если б не орава горластых и самодовольных десятилетних девчонок и мальчишек. Из этого детского удивления, собственно, и вырос весь мой последующий интерес к работе полиции, а потом и профессия. Странно, а ведь до ее письма я никогда даже не задумывался о том, кому обязан тем, что моя судьба сложилась так, а не иначе.

Всю дорогу до Лиллиоука я, для освежения памяти, читал роман Этелинды Плейфорд и убеждался в том, что мои детские впечатления меня не обманули: в финале сержант Бестолковсон и инспектор Оллухс получали от Шримп Седдон – той еще проныры – форменный нагоняй за то, что оплошали и не разглядели целой череды вполне очевидных подсказок, которые сумела распознать даже Анита, ее толстая, лохматая псина.

Когда в пять часов пополудни я прибыл в конечную точку моего путешествия, солнце уже садилось, однако света было еще достаточно, чтобы я мог оценить открывшийся предо мною вид. Величественный палладианский особняк леди Плейфорд в Клонакилти стоял на берегу речки Арджидин, повернувшись спиной к ее живописному берегу; регулярный парк перед ним одним своим краем уходил в прозрачные осенние поля, другим упирался в стену темного леса, и я, стоя лицом к дому, вдруг ощутил себя в центре огромного пространства, в точке пересечения двух бесконечностей – зеленого мира деревьев и трав и синего – небес. Еще до отъезда из Лондона я выяснил, что поместье Лиллиоук занимает целых восемьсот акров, но только теперь понял истинный смысл этого факта: здешние обитатели не знают, каково это, когда изо дня в день по всему периметру жизни человека толкутся посторонние, не важно, хочет он этого или нет; здесь никто не маячит перед глазами и не давит на вас своим присутствием, как в городе. Ничего удивительного, что леди Плейфорд не представляет, как ведут себя настоящие полицейские.

С наслаждением вдыхая самый чистый воздух, каким мне только доводилось наполнять свои легкие, я думал: как было бы хорошо, если б я правильно угадал причину, по которой меня сюда позвали. При случае я бы с удовольствием намекнул литературной даме на то, что малая толика реализма лишь украсила бы ее замечательные произведения. Возможно, уже в следующем романе Шримп Седдон и ее друзья могли бы работать в тесном взаимодействии с компетентными полицейскими силами…

Парадная дверь распахнулась. На пороге возник дворецкий и уставился на меня. Он был среднего роста и телосложения, с редкими седыми волосами и многочисленными складками и морщинами вокруг глаз, но абсолютно гладкими щеками и лбом. Казалось, глаза старика смотрели с лица значительно более молодого человека.

Однако самой примечательной чертой его внешности было выражение лица. Казалось, он очень хочет сообщить мне какую-то жизненно важную информацию, которая единственно может уберечь меня от грозящего мне неведомого несчастья, однако не решается, настолько деликатной представляется ему стоящая перед ним задача.

Я ждал, что дворецкий представится или впустит меня в дом. Он не сделал ни того ни другого. Тогда я заговорил первым:

– Мое имя Эдвард Кэтчпул. Я только что из Англии. Думаю, леди Плейфорд меня ожидает.