Агата Кристи - Хикори-дикори

Я обвинил Нигеля в убийстве и сказал, что собираюсь заявить в полицию. Он слезно умолял меня этого не делать. Как бы Вы поступили на моем месте, Эндикотт? Я не питаю иллюзий насчет сына, я прекрасно знаю ему цену, знаю, что он – опасный человек, безжалостный, бессовестный мерзавец. Ради него я бы и пальцем не пошевелил. Но меня остановила мысль о моей горячо любимой жене. Согласилась бы она отдать его в руки правосудия? Думаю, я не ошибусь, если скажу, что она постаралась бы уберечь его от виселицы. Для нее, как и для меня, было бы страшной трагедией опорочить имя нашей семьи. Но одна мысль не дает мне покоя. Я не верю в перерождение убийцы. Он может совершить новые злодеяния. Не знаю, правильно ли я поступил, но я заключил с сыном договор. Он письменно признался в содеянном, и эта бумага хранится у меня. Я выгнал его из дому и приказал никогда больше не возвращаться. Он должен был начать новую жизнь. Я решил дать ему еще один шанс. Он получил хорошее образование, у него есть все возможности стать хорошим человеком.

Но он должен был вести честную жизнь, в противном случае его показания стали бы известны полиции. Я обезопасил себя, объяснив ему, что моя смерть его не спасет.

Вы – мой самый старинный друг. Я знаю, что моя просьба для Вас тяжкое бремя, но я прошу Вас выполнить ее ради моей покойной жены, которая тоже была Вашим другом! Найдите Нигеля. Если он живет честно, то уничтожьте письмо и его признание. Если же нет – то пусть свершится правосудие!

Искренне любящий Вас

Артур Стэнли».

– Ага! – глубоко вздохнул Пуаро. Он развернул второй листок.

«Я, нижеподписавшийся, признаюсь в том, что 18 ноября 195… года я убил свою мать, дав ей большую дозу мединала.

Нигель Стэнли

».

– Надеюсь, вы понимаете свое положение, мисс Хобхауз. Я вас уже предупреждал, что…

Валери Хобхауз не дала ему договорить:

– Да-да, я знаю, что мои показания могут быть использованы против меня. Я к этому готова. Вы предъявили мне обвинение в контрабандной торговле. Я не надеюсь, что суд меня оправдает. Мне грозит долгое тюремное заключение. Я знаю и то, что вы обвиняете меня в соучастии в убийстве.

– Однако чистосердечное признание может облегчить вашу участь. Хотя никаких гарантий я вам дать не могу.

– И не надо. Может, лучше уж сразу покончить все счеты с жизнью, чем томиться столько лет в тюрьме. Я хочу сделать заявление. Можете считать меня сообщницей убийцы, но я не убийца. Я никого не пыталась убить, у меня даже в мыслях такого не было. Я не идиотка. Я хочу, чтобы вы знали: Нигель убивал в одиночку. Я не собираюсь расплачиваться за его преступления.

Селия знала слишком много, но я могла бы все утрясти. Нигель не дал мне времени. Он договорился с ней встретиться, обещал признаться в порче рюкзака и конспектов, а потом подсыпал ей в кофе морфий. Еще раньше он стащил ее письмо и вырезал из него фразу, намекающую на самоубийство. Эту бумажку и пустой флакон из-под морфия, который он на самом деле не выкинул, а припрятал, Нигель положил у ее кровати. Теперь мне понятно, что он давно замышлял убить Селию. Потом он признался мне во всем. И я поняла, что должна быть с ним заодно, иначе я тоже пропала.

Примерно то же случилось и с миссис Ник. Он выяснил, что она пьет, испугался, что она проболтается, а поэтому подкараулил ее где-то и подсыпал ей в рюмку яду. Он всячески отпирался, но я знаю, что убийца – он. Потом была Пат. Он пришел ко мне и рассказал о случившемся. Сказал, что я должна сделать, чтобы у нас обоих было прочное алиби. Я тогда уже совершенно запуталась… выхода не было…

Наверное, если бы вы меня не поймали, я уехала бы за границу и начала новую жизнь. Но мне не удалось ускользнуть. И теперь я хочу лишь одного: убедиться, что жестокий, вечно смеющийся мерзавец отправится на виселицу.

Инспектор Шарп глубоко вздохнул. Все складывалось удачно, на редкость удачно, но он был удивлен.

Констебль лизнул карандаш.

– Я не совсем понимаю… – начал Шарп.

Она оборвала его:

– Вам не нужно ничего понимать. У меня есть свои причины так поступить.

Раздался мягкий голос Эркюля Пуаро:

– Из-за миссис Николетис?

Валери прерывисто задышала.

– Ведь она была вашей матерью, да?

– Да, – сказала Валери Хобхауз, – она была моей матерью…

– Я не понимаю, – умоляюще произнес мистер Акибомбо и тревожно посмотрел на своих рыжеволосых собеседников.

Салли Финн увлеклась разговором с Леном Бейтсоном, и Акибомбо с трудом улавливал нить разговора.

– Так кого же, по-твоему, – спросила Салли, – Нигель хотел скомпрометировать: тебя или меня?

– Скорее всего, обоих, – ответил Лен. – Но волосы он, наверное, снял с моей расчески.

– Простите, я не понимаю, – сказал мистер Акибомбо. – Значит, это Нигель прыгал по балконам?

– Нигель прыгуч как кошка. А я бы в жизни не перепрыгнул – вес не тот.

– Тогда примите мой искренний извинения за то, что я незаслуженно подозревал вас.

– Ладно, не переживай, – сказал Лен.

– Но ты, правда, здорово помог, – сказала Салли. – Как ты здорово сообразил про борную кислоту!

Мистер Акибомбо расцвел.

– Да вообще давно стоило понять, что Нигель страдал разными комплексами и…

– Ой, ради бога, не уподобляйся Колину! Нигель мне всегда был глубоко омерзителен, и теперь я наконец понимаю почему. Но ведь правда же, Лен, если бы сэр Артур Стэнли поменьше сентиментальничал и отдал бы Нигеля под суд, жизнь трех людей была бы сейчас спасена? Я не могу избавиться от этой мысли.

– Но, с другой стороны, его чувства тоже можно понять…

– Простите, мисс Салли…

– Да, Акибомбо?

– Может быть, если вы видите завтра на вечер в университете мой преподаватель, вы скажете ему, что я пришел к очень верный умозаключение? Потому что мой преподаватель часто говорит, что у меня в голове не-раз-бериха.

– Конечно! Обязательно скажу.

Лен Бейтсон был мрачнее тучи.

– Через неделю ты уже будешь в Америке, – сказал он.

На мгновение воцарилось молчание.

– Я приеду, – сказала Салли. – Или ты можешь приехать к нам учиться.

– Зачем?

– Акибомбо! – сказала Салли. – Тебе хотелось бы в один прекрасный день стать шафером на свадьбе?

– А что такое «шафер»?

– Ну, это когда жених… скажем, Лен, дает тебе на сохранение обручальное кольцо, и вы едете в церковь, очень нарядные, а потом он берет у тебя кольцо и надевает его мне на палец, и орган играет свадебный марш, и все плачут.

– Значит, вы с мистером Леном хотите пожениться?

– Ну да.

– Салли!

– Если, конечно, Лен не возражает.

– Салли, но ты не знаешь про моего отца…

– Ну и что? Тем более что я знаю. Твой отец полоумный. Ничего страшного, у многих отцы полоумные.

– Но это не передается по наследству. Честное слово! Как же я переживал все это время!

– Я немножко догадывалась.

– В Африке, – сказал мистер Акибомбо, – давно, когда еще не приходил атомный век и научная мысль, свадебные обряды были очень интересный и забавный. Хотите, я расскажу?

– Лучше не надо, – замахала руками Салли. – Я подозреваю, что нам с Леном придется краснеть, а рыжие краснеют очень густо.

Эркюль Пуаро поставил свою подпись на последнем письме, протянутом ему мисс Лемон.

– Все хорошо, – серьезно произнес он. – Напечатано без ошибок.

– По-моему, я не так часто ошибаюсь, – возразила секретарь.

– Нечасто, но все же бывает. Да, кстати, как дела у вашей сестры?

– Она подумывает отправиться в круиз. По скандинавским столицам.

– А-а, – сказал Эркюль Пуаро.

Он подумал, что вдруг… на корабле… Но сам он ни за какие блага мира не согласился бы на морское путешествие.

Сзади громко тикал маятник.

продекламировал Эркюль Пуаро.

– Что вы сказали, месье Пуаро?

– Да так, ничего, – ответил Пуаро.

Кокни – диалект, на котором говорят представители низших социальных слоев Лондона.

Фрустрация – психическое состояние (дезорганизация сознания и деятельности личности), вызванное объективно непреодолимыми и неоправдываемыми препятствиями на пути к желанной цели.

Оксфордская община – религиозное движение; члены общины выступают за публичное покаяние в грехах, нередко принимают активное участие в политической и общественной жизни.

В чем дело? Значит, эта малышка украла у меня компактную пудру? Ничего себе! Я пойду в полицию. Я не потерплю ничего подобного… (фр.)

Но пусть она вернет мне пудру (фр.).

Пошли, Рене, мы опоздаем (фр.).

«Хикори-дикори-док» – популярное детское стихотворение. Оно обыгрывается в связи с названием улицы, на которой располагался пансионат, – Хикори-роуд.