Росс МакДональд - Тайна художника

Но мои надежды не оправдались. Внутри находилась только все та же Джеси Габл, подруга умершего Якоба Вайтмора. Как только она открыла мне дверь и впустила внутрь, я сразу же отметил в молодой женщине заметную метаморфозу. Теперь ее движения были более уверенными и обдуманными, а в глазах светилась надежда на лучшее будущее.

— С вас полагается 100 долларов! — сразу же заявила Джеси Габл, как только мы уселись на старые стулья в их бедной гостиной. — Мне удалось узнать, как зовут ту женщину, которая продала Якобу картину, которой вы так интересовались.

— И кто же это был? — спросил я с явным интересом.

— Минуту терпения! Не спешите! Откуда я могу знать, что у вас есть с собой эти 100 долларов…

Я вынул из кармана портмоне, медленно отсчитал нужную сумму и положил деньги на стол перед ней.

Джеси Габл сразу же протянула руку и накрыла их своей ладонью. Потом торжественно сообщила:

— Ее зовут Джонсон!

— Мать Фреда? — уточнил я.

— Я не знаю, чья она мать.

— А как ее имя, этой Джонсон?

— Тоже не знаю. Стенли Мейер сообщил мне только ее фамилию.

— А кто такой Стенли Мейер?

— Это санитар в больнице, и, кроме того, художник-аматор. Продает свои картины во время базаров на пляже. Его прилавок расположен рядом с местом этой женщины Джонсон. Он как-то видел, как мой Якоб покупал у нее картину… эту картину, которой вы так интересуетесь.

— Откуда санитар знает фамилию женщины, продававшей картины?

— Он хорошо ее знал по больнице. Эта Джонсон работала там же санитаркой.

Теперь я был вполне удовлетворен этими сведениями. Поблагодарив Джеси Габл, я уехал с побережья.

Я мчался по опустевшей автостраде как сумасшедший. Теперь я точно представлял, где может находиться Бетти Посидан и понимал, что она в большой опасности…

Я застал капитана Маккендрина в его кабинете. Он будто бы и не уходил из него с тех пор, как мы расстались в полночь.

— Вы, похоже, не выспались, — сказал он вместо приветствия, посмотрев внимательно на меня.

— Я вообще еще не ложился, — признался я. — Все эти часы пришлось ездить туда-сюда, чтобы разыскать исчезнувшую журналистку Бетти Посидан.

— Не понимаю, почему вы так близко принимаете к сердцу ее отсутствие? Разве возможно проследить за передвижениями каждого журналиста? Они ведь беспрерывно носятся куда-нибудь в течение всех двадцати четырех часов в сутки…

— Это действительно так, — согласился я. — Но сейчас мы имеем дело с другой, необычной ситуацией. Думаю, что следовало бы обыскать дом Джонсонов! — решительно и уверенно заключил я.

— Опять вы за свое! У вас имеются какие-либо четкие основания, чтобы утверждать, что журналистка Бетти Посидан находится именно в этом доме?

— К сожалению, у меня нет конкретных фактов… это так. Однако такая вероятность очень реальна, ручаюсь вам! Скажу даже больше того: именно там, в доме Джонсонов, находится пропавшая картина Бемейеров! Она уже прошла недавно через руки ее сына, Фреда Джонсона. — Пришлось детально напомнить капитану Маккендрину все уже известные факты. — Фред Джонсон действительно одолжил эту картину в доме Бемейеров с разрешения их дочери, но затем картина была украдена из музея или даже из дома Джонсонов…

Ко всем этим фактам я добавил только что полученную информацию от Джеси Габл о том, что погибший недавно Якоб Вайтмор купил эту картину именно у миссис Джонсон, а потом уже сам продал ее Полю Гримесу, а тот — Рут Бемейер.

— Все, что вы рассказываете, может быть очень интересно… — отозвался с каким-то безразличием капитан Маккендрин, — но у меня нет сейчас времени искать журналистку Бетти Посидан. Я не могу пойти на противозаконные действия, чтобы искать украденную или потерянную картину, которая к тому же не представляет, видимо, особой ценности…

— А исчезнувшая девушка? — настаивал я. — Именно пропавшая картина — это ключ ко всей нашей загадке!

Капитан безразлично пожал плечами, но я как бы мимоходом добавил:

— Вчера, очень поздно, я все же нанес визит миссис Хантри…

Лицо капитана нахмурилось, посуровело. В уголках губ и глаз увеличилось число морщинок. Он, видимо, сильно рассердился, но старался себя сдерживать.

— И что же вы там узнали, Арчер? — резко спросил он после напряженной паузы.

Я коротко пересказал капитану Маккендрину наш разговор с миссис Хантри, ее взволнованность и возбужденность, когда она отрицала свое непосредственное участие в тех событиях на вилле. Я отметил роль мужчины в коричневом костюме, чьи останки были недавно выкопаны в оранжерее Хантри, подчеркнув насколько важно выяснить его личность, чтобы раскрыть мотивы двух последних убийств.

Капитан Маккендрин заметно разволновался, его лицо покраснело.

— Значит, миссис Хантри не рассказала, откуда появился тот мужчина в коричневом костюме? — спросил он с интересом.

— Нет, она уверяет, что ничего о нем не знала и не знает до сих пор. Вероятно, он тогда выписался из больницы для инвалидов… — задумчиво добавил я.

Капитан Маккендрин раздраженно ударил по столу ладонью.

— Почему, черт возьми, вы не сказали мне об этом раньше, Арчер? Ведь если человек хоть раз побывал в больнице для инвалидов, по его скелету и черепу можно легко установить его личность!

Капитан Маккендрин заметно повеселел. Что касается меня, то я попрощался и ушел.

Возвращаясь в свой отель, я по дороге заново обдумывал по памяти свой разговор в Аризоне с шерифом Бротертоном. Вспомнил о том, как шериф рассказывал о солдате, которого звали Вильсон или Джексон… Он был другом Вильяма Меада по службе в армии… Другом убитого в какой-то неизвестной драке сына Милдред Меад… Шериф рассказывал, что после войны он получил от этого друга Вильяма открытку из калифорнийской больницы для инвалидов…

«Не здесь ли разгадка личности мужчины в коричневом костюме, погибшего много лет назад в мастерской Рихарда Хантри на вилле?» — раздумывал я, взвешивая все эти данные и так и эдак. Я был почти уверен теперь в правильном ответе на этот, казалось бы, очень сложный вопрос.

Из своего отеля я заказал разговор с Аризоной, попросив соединить меня с шерифом Бротертоном в Копер-Сити. После недолгого ожидания я услышал его громкий голос. Мы дружески поздоровались.

— Я рад, что вы разыскали меня, Арчер! — воскликнул он.

— Шериф, мне необходимо выяснить у вас один очень важный вопрос. Прошу прощения, если снова спрошу о том, что уже служило предметом нашего разговора… Скажите, привлекался ли каким-нибудь образом Бемейер по делу о смерти Вильяма Меада?

— Вы уже спрашивали меня об этом. И тогда, и теперь отвечу вам то же самое: я просто этого не знаю!

— Но такая возможность существует?

— У Бемейера не было никакой причины для этого. Он был слишком тесно связан с матерью Вильяма, чтобы покушаться на него самого.

— Выражала ли Милдред Меад желание, чтобы следствие о смерти ее сына продолжалось?

— Этого я не знаю. Она разговаривала тогда по этому поводу на слишком высоком уровне. К тому же определенное время находилась в шоке…

— Шериф, еще одно ваше сообщение, сделанное в прошлый раз, приобретает особую важность… Вы тогда вскользь упомянули, что один из друзей Вильяма по армии приезжал в Аризону и беседовал с вами о его смерти, не так ли?

— Вроде бы так…

— Вы не помните его фамилию?

— Кажется, Джексон… — ответил шериф после минутного раздумья, — да, точно, Джери Джексон!

— А, может быть, несколько иначе: Джери Джонсон?

— Может быть, и так… — сказал шериф, вновь задумавшись.

— Падали подозрения на Хантри при расследовании убийства Вильяма?

— Его очень быстро увезли за пределы штата. Насколько я знаю, в Аризону он потом никогда не возвращался.

— Значит, между братьями был все же какой-то конфликт?

— Не уверен, можно ли это назвать конфликтом… Между Рихардом и Вильямом было скорее здоровое соперничество, даже определенная конкуренция. Так бы я это назвал! Оба они страстно хотели стать хорошими художниками… Оба хотели жениться на одной и той же девушке… В результате всего этого можно сказать, что Рихард Хантри выиграл оба раунда у Вильяма Меада. Плюс к этому заполучил еще ценное имение…

— Вы не догадываетесь о том, что все-таки могло произойти с Рихардом Хантри?

— Нет, не могу даже представить. Это уже не моя область! Извините, у меня вскоре назначена одна встреча, поэтому я должен закончить на этом наш разговор. Уже опаздываю… — и шериф Бротертон поспешно опустил трубку на рычаг, тепло попрощавшись со мной перед этим.

Я направился на Олив-стрит.

Среди зданий, свидетельствующих о довольстве и порядке, дом Джонсонов казался каким-то инородным телом. Он предстал передо мною темным, мрачным, неуютным, напоминая вытянутое и морщинистое старушечье лицо, затесавшееся в общество молодых, красивых и жизнерадостных женщин.