Джон Карр - Зловещий шепот

Доктор Фелл дернул плечом — у него от собственных слов забегали мурашки под лопатками, — затем соединил обе части желтой трости и осторожно положил на пол. Можно было спокойно считать до десяти, никто не шевельнулся.

Первым очнулся Майлз, он встал и неуверенно спросил:

— Значит, удар был нанесен в этот момент?

— Да, удар был нанесен в этот момент.

— В котором же часу?

— Надо думать, — ответил доктор Фелл, — было почти без десяти четыре. Профессор Риго уже подходил к башне. Рана от удара стилетом бывает глубока, но не велика, и жертва полагает, что опасности для жизни нет, — так написано во всех учебниках по судебной медицине. Перед Говардом Бруком стоял его сын, бледный и ошеломленный, не понимающий, что он натворил. Как должен реагировать на это отец? Если вы знаете людей, подобных Бруку, легко можно догадаться. Фэй Сетон, никем не замеченная и онемевшая от ужаса, спустилась вниз. В дверях она столкнулась с Риго и постаралась скорее от него уйти. Последний, услышав наверху голоса, окликнул их снизу. В своем сообщении Риго говорит, что голоса тут же умолкли. Да они и должны были смолкнуть! Потому что, позволю себе повторить: какие чувства теперь овладели Говардом Бруком? Он вдруг услышал голос друга их дома Риго, который, конечно, постарается одолеть крутую лестницу. Что инстинктивно должен сделать Брук в такой ситуации? Выдать Гарри? Да ни за что на свете! Совсем наоборот! Он принимает внезапное и неожиданное решение скрыть происшедшее, замести следы. Мне представляется, что отец сказал сыну: «Дай твой плащ!» И я уверен, что тот тут же снял и отдал. Вы… кхм!.. понимаете намерение отца? Его собственный плащ был разрезан и окровавлен. Если надеть плащ Гарри и убрать свой, то можно прикрыть окровавленную спину, спрятать от чужих глаз нанесенную ему рану… Вы уже догадываетесь о том, что сделал Брук. Он быстро засунул свой плащ в портфель, вложил стилет в ножны (вот откуда внутри пятна крови!) и поставил палку на место. Накинул на себя плащ Гарри, и все было готово, чтобы замять скандал, к той минуте, когда на башне появился запыхавшийся Риго. Теперь, увы, совсем иной смысл приобретает та жуткая сцена на башне, которую изобразил Риго примерно следующим образом: бледный от страха сын бормочет: «Я хотел, мистер!..» А отец усталым, ледяным голосом в ответ: «В последний раз говорю, не мешай мне решить это дело по моему усмотрению!» Это дело! Затем, уже в ярости, Брук добавляет: «Уведите отсюда моего сына, мне надо уладить одно дело… Уведите куда хотите!» И повернулся к ним обоим спиной. Голос Брука звучал надтреснуто и глухо, даже в гневе. Вы это заметили, уважаемый Риго, когда говорили о Гарри, описывая, как он, растерянный и сникший, шел за вами по лестнице, как угрюмо смотрел на лес, думая, наверное, о том, что в эту минуту делает старик. Действительно, что же должен был сделать старик? Ему, конечно, надо идти домой с этим проклятым плащом, спрятанным в портфеле. Тогда можно будет избежать скандала. Родной сын хотел его убить! Это было самое скверное. Он пойдет домой, а потом…

— Да, что потом? — прищелкнул пальцами профессор Риго, словно взбадривая рассказчика, голос которого почти затих. — Об этом я как-то не думал. Он хотел прийти домой, но…

Доктор Фелл поднял на него глаза.

— Но увидел, что не сможет этого сделать, — произнес доктор Фелл. — Говард Брук почувствовал, что слабеет и может скончаться. Он понял, что ему не спуститься по крутой винтовой лестнице сорока футов высотой, он непременно свалится, и тогда его найдут лежащим без чувств, если не мертвым, в плаще Гарри и со своим распоротым и окровавленным плащом в портфеле. Факты, правильно истолкованные, обязательно подтвердили бы виновность Гарри… Да, но этот человек действительно безумно любил сына. В тот день он отважился на два неожиданных для самого себя поступка: хотел сурово наказать сына-негодяя и хотел спасти от наказания сына-убийцу. Он не мог представить себе, что его бедному обожаемому Гарри может грозить тюрьма или смерть, и сделал то единственное, что способен был сделать, чтобы показать, будто бы покушение на него произведено уже после того, как сын ушел вместе с Риго. Собрав последние силы, он вытащил свой плащ из портфеля и снова накинул на себя, а плащ Гарри, теперь тоже испачканный кровью, засунул в портфель. Во что бы то ни стало надо было отделаться от портфеля. Это вроде бы легко было сделать, ибо у подножия башни протекала река. И тем не менее выкинуть портфель за парапет было нельзя, хотя полиция Шартреза в своей версии о самоубийстве допускала такую возможность. Этого нельзя было сделать по одной простой причине: портфель непременно бы всплыл. Однако в старой зубчатой стене кое-где кирпичи так расшатались, что одну-две штуки легко было вынуть, положить в портфель, застегнуть ремешок, и тогда весь этот груз наверняка пойдет ко дну. Бруку удалось справиться с портфелем, разъединить трость на две части (вот почему на стилете остались только его отпечатки пальцев) и бросить на пол. Тут силы оставили Говарда Брука. Он еще не был мертв, когда закричал ребенок. Он был еще жив, когда вернулись Гарри и Риго. Он умер на руках сына, в агонии цепляясь за него и еле слышно уверяя, что все в порядке… Мир праху его! — добавил доктор Фелл, потирая ладонями щеки.

Некоторое время в комнате слышалось лишь тяжелое дыхание доктора Фелла. По окнам стекали мелкие капли дождя. Опустив руки на колени и строго глядя на присутствующих, Фелл сказал:

— Леди и джентльмены! Я предложил вашему вниманию свои умозаключения. Я сделал их после того, как прочитал рукопись и выслушал историю Фэй Сетон, и полагаю, что дал единственно возможные ответы на вопросы, связанные со смертью Говарда Брука. Вот откуда взялись кровавые пятна внутри полой части трости-стилета, доказывающие, что клинок был вставлен в ножны после убийства и снова вынут до того, как его подобрала полиция! Вот почему портфель был так набит! Вот куда делся исчезнувший плащ Гарри! Вот чем объясняется пролом в парапете! Вот почему на стилете обнаружены только следы пальцев старого Брука! И все-таки весь секрет состоит в том, что не было бы никаких секретов, если бы их плащи не были так похожи. Мы не пришиваем именные метки на плащи, и они обычно не слишком различаются в цвете. Плащи не очень различаются и по размеру, к тому же Гарри Брук весом и ростом, как сказал Риго, пошел в отца. И еще замечу, что у англичан считается не только данью моде, но и хорошим тоном, если ваш плащ выглядит мятым и старым, — лишь бы не был рваным. Вы поймете, о чем я говорю, если вспомните забрызганные грязью серые балахоны, висящие на вешалках в шикарных ресторанах…

Таким образом, наш друг Риго и представить себе не мог, что видел Говарда Брука в разных плащах при разных обстоятельствах. И поскольку Брук умирал в своем собственном плаще, никто ничего не подозревал — я хочу сказать, никто, кроме Фэй Сетон.

Профессор Риго встал и прошелся по комнате.

— Значит, она знала? — спросил он.

— Безусловно.

— Но что она делала после того, как я столкнулся с ней у двери в башню и когда она от меня убежала?

— Могу вам сказать, — спокойно произнесла Барбара.

Профессор Риго, хоть и вымотанный событиями последних дней, не знал устали в своем любопытстве:

— Вы, мадемуазель? Вам-то откуда знать?

— И все-таки я знаю, — не смущаясь отвечала Барбара. — Она сделала то, что на ее месте сделала бы я. Пожалуйста, позвольте мне сказать. Я знаю!.. Фэй намеревалась искупаться в реке, как это она обычно делала. Хотела поплавать и освежиться. Она действительно была влюблена в Гарри Брука. И значит, ей было нетрудно, — Барбара мотнула головой, — сказать себе: что было, то прошло, теперь вообще жизнь складывается по-другому. Кроме того, когда она поднималась на башню, она слышала… как Гарри отзывался о ней: он интуитивно чувствовал, что говорит правду! Словно все на свете знали о ней правду. Она видела, как Гарри ранил стилетом отца, но не думала, что Брук ранен смертельно. Фэй бросилась в реку и поплыла к башне. Со стороны реки — вспомните! — не было ни одной живой души, и она, конечно же, видела, как с башни в воду полетел портфель! — Барбара с пылающими от волнения щеками взглянула на доктора Фелла. — Ведь правда, видела?

Доктор наклонил тяжелую голову.

— Вы попали в точку, мисс.

— Фэй нырнула, вытащила портфель из воды и спрятала в лесу. Она, понятно, не знала, чем дело кончится, и обо всем узнала позже. — Барбара помедлила. — Майлз Хеммонд мне рассказал по дороге ее историю. Она, кажется, не ведала о том, что случилось, пока…

— Пока, — мрачно подхватил Майлз, — Гарри Брук не бросился ей навстречу и, изображая страшное волнение, не закричал: «Боже мой, Фэй! Убили папу!» Неудивительно, что Фэй передавала этот эпизод не то с горькой, не то с саркастической усмешкой.

— Минуточку! — воскликнул профессор Риго. Всем показалось, что он подпрыгнул, но толстяк не двинулся с места и лишь назидательно поднял указательный палец. — В этой ее усмешке таится разгадка многих загадок! Черт побери! Да! Эта женщина, — и его указательный палец пронзил воздух, — эта женщина обладала такой уликой, которая могла отправить Гарри Брука на эшафот! — Профессор Риго посмотрел на доктора Фелла: — Не так ли?