Андрэ Нортон - Дом теней: Чихнёшь в воскресенье. Дом теней

— Вам нужно поесть, если вы за этим пришли. В воскресенье здесь подают цыплят, но чем дольше ждёте, тем их меньше, — потом словно про себя женщина добавила: — Если дружок Джеймс вскоре не покажется, нам ещё достанется холодная ветчина, — она села в кресло и махнула рукой в сторону столовой.

«Нельзя, чтобы мне все не нравились, — жалобно думала Фредерика, торопливо бормоча какую-то благодарность и направляясь к двери в конце гостиной. Оттуда слышался стук тарелок и ножей. — Но она мне не нравится, и, наверное, никогда не понравится».

Фредерике, с её натянутыми нервами, показалось, что столовая переполнена людьми. Она неуверенно остановилась у входа, и все как будто сразу уставились на неё. Но тут к ней с улыбкой подошла хозяйка и проводила в укромный уголок. Фредерика осмотрелась и, к своему удивлению, обнаружила, что на самом деле было занято очень немного столиков. И первым она увидела полковника Мохана, который, как и вчера, смотрел прямо на неё спокойным оценивающим взором. Когда она, словно загипнотизированная, посмотрела ему в глаза, он улыбнулся и лицо его утратило суровость. Фредерика тоже улыбнулась и в смущении посмотрела в меню; она чувствовала, что покраснела. Печатная карточка не требовала серьёзного внимания, потому что выбора в сущности не было, но дала возможность Фредерике прийти в себя, и спустя какое-то время она смогла смотреть в комнату, но не в направлении полковника Мохана.

За круглыми столами сидели мужчины, женщины и дети. Похоже, профессорские семьи. У всех внешность «воскресенье после церкви». Фредерика поняла, что шум, который так поразил её вначале, исходил всего от одного столика; за ним молодой человек примерно двух лет от роду в высоком кресле стучал ложкой по чашке, от души наслаждаясь этим занятием.

— Ему только барабана и недостаёт, — послышался низкий голос; Фредерика подняла голову и увидела стоящего рядом полковника Мохана. — Прошу прощения за то, что представляюсь таким неформальным способом, но мы здесь не очень следим за формальностями. К тому же Люси Хартвел меня предупредила, и я сразу понял, кто вы, когда увидел вас вчера на станции. Я хотел поинтересоваться насчёт заказанных книг, но, наверно, не стоит вас сейчас беспокоить.

Фредерика пробормотала несколько слов о книгах, надеясь, что голос не выдаст её, но странный человек не отошёл, напротив, негромко спросил:

— Я как раз заканчиваю кофе. Не возражаете, если я ненадолго подсяду? Люси особенно просила меня позаботиться о вас.

Фредерика остро осознавала, что мальчик перестал колотить по чашке, и что не только он, но и все остальные с интересом следят за ними. Она тупо смотрела в тарелку и не могла заставить себя поднять голову. Потом услышала собственный, очень громкий, как ей показалось, голос:

— Конечно. Пожалуйста.

— У нас маленький городок во всех смыслах, — спокойно продолжил её собеседник, подсаживаясь к ней со своей чашкой. — То есть, начнём с того, что нас очень мало. Мы сплетничаем; мы с интересом разглядываем все новые лица… и не только с интересом, но — признаю — с подозрением; мы держимся тесными группами; но в целом мы не злы.

Фредерика чувствовала, как её согревают эти заботливые слова и спокойный дружеский голос, застенчивость её постепенно куда-то исчезла, и она обнаружила, что говорит с незнакомцем, как с другом детства.

— Простите, если кому-то я показалась недружелюбно настроенной, — сказала она, виновато вспоминая утреннюю встречу с Марджи. — После Нью-Йорка я ещё в некотором замешательстве. Хотя, скорее, замешательство не совсем подходящее слово. Может, больше подходит испуг. Вы почему-то кажетесь огромным, словно я смотрю в увеличительное стекло.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Неожиданные перемены похожи на кошмарный сон, но вам станет лучше, когда вы почувствуете, что вы одна из нас. И вы это почувствуете, и раньше, чем сами ожидаете. Посмотрим, чем я смогу вам помочь. Я Питер Мохан…

— Да, я знаю.

— Хорошо. Я преподаю в Саттонском колледже — спецкурс для особых летних студентов, — полковник осмотрел комнату и снова улыбнулся. — Знаете, никак не могу привыкнуть учить женатых людей, с жёнами и детьми в кампусе… хотя я вдвое их старше.

— Это студенты? А я-то посчитала, что это преподаватели, хотя выглядят они молодо, — Фредерика помолчала, потом спросила: — А чему вы их учите? — она обрадовалась, что ей уже без особой суеты несут обед. Меню здесь действительно существовало только для проформы.

— Разве мисс Хартвел не рассказывала вам о колледже?

— Нет. Мы обменялись письмами, и она уехала в тот же момент, как я зашла. Мисс Саттон кое-что рассказала мне вчера, но немного.

— Очень похоже на Люси. Ну, что ж, послужу гидом по памятникам древности и восполню то, что пропустила Филиппина. Саттонский колледж был основан в 1820 году Люциусом Эдвардом Саттоном в память о сыне, убитом в войне 1812 года. Этот его сын, Джеймс Тейер Саттон, выполнял дипломатическую миссию, но англичане потопили корабль, на котором он прорывался через блокаду. Поэтому старик, предок мужа нашей нынешней миссис Саттон, которая живёт на Ферме — это их семейное поместье… О чём это я? Ах, да, основатель предполагал готовить в колледже людей для консульской и дипломатической службы США. Студентов тщательно отбирают, и они старше обычного студенческого возраста, многие уже семейные. К тому же они не бедны: чтобы учиться дипломатии, нужно располагать средствами или поддержкой спонсоров.

— Этот Люциус Саттон основал и город?

— Да, в 1814 году. Как вы могли заметить, здесь несколько отличных образцов того, что я называю викторианской готической архитектурой. А колледж — копия оксфордского колледжа Магдалины; даже ручей искусственный соорудили. Меня это очень успокаивает.

Полковник Мохан как будто не торопился уходить; помешав ложечкой в пустой чашке, он попросил официантку принести ещё кофе.

Фредерика удивилась.

— Вы учите… дипломатии?

— Ну, это мне не по силам. Я вообще в первоначальный план не вписываюсь. В 1941 году организовали новое отделение — к несчастью, разместили его в сборных домиках, но могло быть и хуже. Называют его величественно: факультет военного управления, и финансируется он отчасти правительством. Туда мы принимаем только выпускников колледжей. И тщательно отбираем.

— И чему же вы учите? — настаивала Фредерика.

— Я? — полковник нахмурился. — О, всего лишь курс военной разведки, — он увидел, что Фредерика готова задать новый вопрос, и торопливо продолжил: — Я предпочёл бы провести остаток жизни с индейцами, а войны вести простые, как в добрые старые дни на границе, до Гражданской войны.

— О, да, книги, которые вы заказали… — неожиданно сказала Фредерика.

Он быстро допил кофе и встал.

— Нельзя ли заглянуть за ними сегодня попозже? Я думаю, что вы обо мне уже всё услышали… и знаете, а я о вас ничего.

— Я ем, — улыбнулась Фредерика. — А уроженка Новой Англии не может есть и говорить одновременно. Пожалуйста, заходите. В книжном магазине так тихо без людей, особенно в холодное мокрое воскресенье… — она остановилась и неожиданно чихнула. Порывшись в кармане в поисках платка, посмотрела на полковника и добавила: — Вероятно, вы не знаете окончание одного глупого детского стишка, который меня всё воскресенье преследует. Он начинается: «Чихнёшь в воскресенье…»

— Знаю, и вам придётся посмотреть в лицо тому факту, что это худший день недели:

«Чихнёшь в воскресенье, и прячься, чтоб выжить:

Иначе Чёрт будет тебя всю неделю мурыжить».

— О Боже! А у меня как раз простуда! Может, лучше чихать завтра.

— Ни в коем случае. «Чихнёшь в понедельник — опасность близка».

Он посмотрел на неё со странным зловещим выражением, потом неожиданно улыбнулся.

— Зато можете чихнуть во вторник, это принесёт вам облегчение. Вероятно, вы знаете, что там дальше.

— Нет. Всё позабыла.

— Ну, что ж, может, оно и к лучшему, учитывая ситуацию, — и мужчина повернулся и быстро вышел.

«Ну, вот и всё, — подумала Фредерика. — Вторник. Что там рифмуется со словом „близка“? — вернулась утренняя тревога. — А всё эта проклятая простуда, все неприятности усиливает».

В этот момент она снова услышала гортанный голос Кэтрин Клей, которая зашла в столовую с плотным тяжёлым мужчиной и села за два столика от Фредерики.

— Ну, почему, — говорила она, — ну, почему нельзя, Джеймс? Эта жалкая выскочка! Боже, я могу её убить собственными руками…

— Ш-ш-ш! — её спутник беспокойно оглянулся. Фредерика старательно занималась своим яблочным пирогом, и он как будто не заметил её.

— Если бы вы не ревновали, моя дорогая, вы бы увидели её в том же свете, что и остальные. Она хорошая женщина, и не знаю, что бы стала делать без неё ваша матушка, — у мужчины голос был тоже сердитый.