Найо Марш - Смерть в день рождения

— Пойду наверх, — ответил Ричард, почему-то мешкая. Чарльз опустил газету. Как часто Ричард видел этот жест, видел, как Чарльз, сняв очки, смотрел на него с туманной улыбкой. Недавний приступ самопокаяния (был ли он откровенным?) побудил Ричарда задаться вопросом, а что он, собственно, знает о Чарльзе. Он привык к этой ровной приветливости, непринужденности манер. А каким бывает Чарльз с другими? Ведь у него репутация жесткого дельца, сколотившего большое состояние. А Чарльз в роли любовника пять, двадцать лет назад? Невозможно себе представить, думал Ричард, рассеянно глядя на пустую нишу в стене.

— Слушай, — произнес он, — а где твоя музыкантша династии Тан?

— Нету, — ответил Чарльз.

— Нету? Где? Разбилась?

— Отбился кусочек от лютни. Думаю, что Грейсфилд виноват. Я отдал ее Морису Уорэндеру.

— Но что страшного, если даже откололся кусочек? Ведь такие фигурки в идеальном состоянии найти невозможно. Это же была твоя гордость.

— Уже нет, — ответил Чарльз. — Ты знаешь мою привередливость: я ценю только совершенные вещи.

— Ну это ты просто так говоришь, — горячо возразил Ричард. — Держу пари, ты отдал ее, потому что Морису давно хотелось ею завладеть. Ты слишком великодушен.

— Чепуха, — сказал Чарльз, бросив взгляд на газету.

Ричард поколебался, а потом неожиданно для самого себя спросил:

— Чарльз, я когда-нибудь благодарил тебя? Тебя и Мэри?

— За что, дорогой мой?

— За все, — и тут же прибегнул к спасительной иронии. — Ну, знаешь, кроме всего прочего и за то, что пригрели сироту.

— Я искренне надеюсь, что ты не в честь дня рождения преисполнился благими намерениями искупить грехи.

— Нет, просто так пришло в голову.

Чарльз помолчал немного, а потом сказал:

— Ты доставлял нам массу удовольствия, и нам с тобой было очень интересно, — потом, как бы составив в уме следующее предложение, добавил: — Мы с Мэри смотрели на тебя как на свое достижение. А теперь ступай и произноси свои чувствительные речи ей.

— Да, — согласился Ричард. — Лучше уж я пойду. Увидимся позже.

Чарльз вернулся к своей газете, а Ричард медленно направился наверх, сознавая, что первый раз в жизни ему не хочется встречаться с мисс Беллами.

Она была у себя в комнате, нарядная и окруженная подарками. И Ричард, поздравляя и обнимая ее, а потом, слегка отодвинувшись, держа ее за руки и говоря комплименты, почувствовал, что его прежнее настроение изменилось.

— Дорогой мой, дорогой мой, — радостно восклицала она, — просто восхитительно, что ты пришел! Я так надеялась! Так надеялась!

Было бы странным, подумал он, не совершить этот освященный временем ритуал. Ричард поцеловал ее еще раз и вручил подарок.

День только начинался, и источник ее энтузиазма не успел истощиться. Она обрушила на Ричарда потоки похвал, утопила во множестве восклицаний восторга и благодарности. Где, спрашивала она, где только он смог раздобыть такую удивительную вещицу.

Ричард надеялся услышать именно этот вопрос, но все-таки ощутил смутную тревогу.

— Я раздобыл ее в «Пегасе», — ответил он. — Вернее, Октавиус Браун раздобыл ее для меня. Он утверждает, что это раритет.

С лица мисс Беллами не сходила треугольная улыбка. Она смотрела на него сияющими глазами, держа его руки в своих.

— А, вот оно что! — весело воскликнула она. — Тот старикан из магазина! Поверишь ли, дорогой, он прислал мне телеграмму о моем зачатии. Очень мило, но пожалуй, будет трудновато ответить благодарностью.

— Он настоящий буквоед, — сказал Ричард и, увидя ее ироническую гримасу, добавил: — Он когда-то преподавал в Оксфорде, но не нашел общего языка с тогдашними сердитыми молодыми людьми и решил открыть свой книжный магазин.

Поставив картину на туалетный столик, она посмотрела на нее прищуренными глазами:

— Я слышала, у него, кажется, есть дочь или что-то в этом роде?

— Племянница, — ответил Ричард, с ужасом почувствовав, как у него пересыхает во рту.

— Заглянуть к нему, чтобы поблагодарить, или не надо? — спросила она. — Ведь неизвестно, что это за люди.

Ричард поцеловал ей руку.

— Октавиус совсем не из тех, дорогая. Загляни к нему. Он будет в восторге. И Мэри…

— Что, мое сокровище?

— Я подумал, что было бы очень мило с твоей стороны пригласить их к себе. Конечно, если они тебе понравятся.

Усевшись за туалетный столик, она внимательно разглядывала в зеркале свое лицо.

— Не могу решить, — наконец проговорила она, — нравятся мне эти новые тени для глаз или нет. — Взяв тяжелый из венецианского стекла пульверизатор, она щедро побрызгала себя духами. — Надеюсь, кто-нибудь мне подарит сногсшибательные духи. Мои почти кончились. — Она поставила флакон. — Пригласить к себе? Когда? Не сегодня же, разумеется.

— Ты полагаешь, не сегодня?

Она широко открыла глаза:

— Но, дорогой мой, они будут стесняться.

— Хорошо, — пробормотал он, — делай, как считаешь лучше.

Ничего не говоря, мисс Беллами повернулась к зеркалу. Ричард достал из папки рукопись.

— Я принес тебе кое-что почитать, — сказал он. — Это сюрприз, Мэри. Вот, — он положил на туалетный стол рукопись.

Она посмотрела на титульный лист: «Бережливость в раю», пьеса Ричарда Дейкерса.

— Дикки, Дикки, дорогой! Что это?

— Я специально оставил ее для сегодняшнего дня, — сказал Ричард и сразу понял, что совершил ошибку. Мисс Беллами наградила его тем особенным сияющим взглядом, который обычно означал высшую степень растроганности.

— О Дикки, — прошептала она. — Для меня! Мой дорогой!

Его охватила паника.

— Но когда? — продолжала мисс Беллами, в смущении покачивая головой. — Когда же ты успел? У тебя столько другой работы! Я просто не понимаю. Я ошеломлена, Дикки!

— Я уже давно начал над ней работать. Это… это совершенно другая пьеса. Не комедия. Тебе она, может, не понравится.

— Может, наконец, это та Великая Вещь? — прошептала она. — Мы всегда знали, что ты ее когда-нибудь напишешь. И совершенно самостоятельно, Дикки? Даже не советуясь со своей бедной, глупенькой, старенькой, любящей Мэри?

Она говорила как раз то, что он меньше всего хотел бы от нее услышать. Это было ужасно.

— Я не знаю, — сказал он, — может, это все отвратительно. Я в том состоянии, когда уже не понимаешь ничего. Во всяком случае, давай не будем обременять ею сегодняшний Великий День.

— Ничто другое не сделало бы меня и вполовину счастливее, — она поглаживала рукопись обеими такими выразительными, но не слишком юными руками. — Я запрусь на час перед ленчем и просто проглочу ее.

— Мэри, — в отчаянии начал Ричард, — но не надо ожидать многого. Эта пьеса тебе не подойдет.

— Не хочу слышать о ней ничего плохого. Ты ведь написал ее для меня, дорогой.

Безнадежно пытался он убедить ее, что это-то как раз в его намерения и не входило. Мисс Беллами весело оборвала его:

— Прекрасно! Посмотрим. Я ее не выпрашиваю. О чем мы говорили? А, об этих чудаках из книжной лавки. Я загляну туда сегодня утром и посмотрю, как они мне понравятся, ладно?

Он не успел ответить, потому что в коридоре за дверью послышалось пение. Один голос был старческий, неуверенный, а второй — мелодичный альт:

Дверь открылась, и вошли полковник Уорэндер и мистер Берти Сарасен.

Шестидесятилетний холостяк полковник Уорэндер был двоюродным братом Чарльза Темплетона. Между братьями было некоторое сходство, хотя полковник казался красивее и худощавее. Он был бодр и здоров, прекрасно одевался и носил усы, за которыми так тщательно ухаживал, что, казалось, они приглажены на лице утюгом. У него была военная выправка и приятные манеры.

Мистер Берти Сарасен одевался тоже безупречно, но значительно смелее. Рукава его пиджака были уже и позволяли видеть широкую полоску розоватых манжет. Он был белокож, с волнистыми волосами, голубыми глазами и удивительно маленькими руками. Он производил впечатление веселого и беззаботного человека и тоже был холостяком.

Вместе они представляли забавное зрелище: добродушно-смущенный Уорэндер и Сарасен, с наслаждением исполняющий роль примы-балерины. С подарком в протянутых руках он сделал на направо, потом налево и, наконец, положил его к ногам мисс Беллами.

— Господи, ну и дурацкий у меня, верно, был вид! — воскликнул он. — Быстренько, дорогая, посмотри дары, а то погубишь шутку.

Послышался поток приветствий и начался осмотр подарков: чудесные французские перчатки от только что вернувшегося из-за границы полковника, и от Берти — миниатюрная скульптурка из бальзового дерева и кусочков хлопка, изображающая пять купальщиц и фотографа.