Джон Карр - Окно Иуды

Обратите внимание на кое-что еще. Костюм не только исчез тогда, но так и не появился. Добавьте к этому тот факт, что пара красных турецких шлепанцев (запомнившихся благодаря неординарному виду) также исчезла, и вы начнете сознавать, что исчез весь чемодан.

Есть еще одно «почему». Знаем ли мы об исчезновении еще какой-либо вещи? Конечно! Арбалет исчез тоже – короткий арбалет, но с очень широкой головкой. Слишком широкой для маленького саквояжа, но вполне вмещающейся в большой чемодан.

Г. М. сердито затягивался потухшей сигарой. В глубине души я считал, что настоящее дело – величайший успех, но остерегался говорить это, так как он бы только преисполнился самодовольства и усладил себя очередной мистификацией.

– Вы не подали нам ни единого намека, что мисс Джордан виновна, вплоть до вашей заключительной речи в суде, – сказал я, – но вы всегда все делаете по-своему, так что продолжайте.

– Предположив теоретически, что арбалет был спрятан в этом чемодане, вы получаете объяснение того, почему женщина не сообщила Дайеру, что костюма для гольфа наверху нет. Она едва ли могла посоветовать дворецкому открыть чемодан и найти в нем арбалет и едва ли стала бы открывать его сама в чьем-либо присутствии. Дайер собирался пойти наверх за костюмом, и мисс Джордан, несомненно, подумала, что, как только обнаружит его исчезновение, кот выпрыгнет из мешка с пронзительным мяуканьем. Дайер наверняка бы подумал об очевидном и сказал: «Пожалуйста, мисс, откройте чемодан и позвольте нам взять штемпельную подушечку». Следовательно, чемодан нужно было срочно вынести из дома. К счастью, у нее нашелся великолепный предлог для отлучки – поездка за доктором. Покуда Флеминг был в кабинете, а Дайер – наверху, она легко могла подобрать в коридоре чемодан и незаметно пройти с ним к машине.

До тех пор я полагал, что шагаю по достаточно безопасной почве. Но…

– Погодите, – нахмурилась Эвелин. – Есть одна вещь, которую я не понимаю и никогда не понимала. Что, по-вашему, было в чемодане? Я имею в виду, кроме одежды дядюшки Спенсера?

– Один арбалет, – ответил Г. М. – Один графин из граненого стекла. Один неполный сифон. Один пузырек с жидкостью для уничтожения запаха виски. Возможно, одна отвертка и, несомненно, два стакана.

– Знаю. Об этом и речь. Зачем Эйвори Хьюму или кому-то еще было выносить из дома или прятать столько вещей? Зачем нужны были два графина? Разве не легче было бы вылить виски с наркотиком, ополоснуть графин и наполнить его заново обычным виски? Не было бы проще ополоснуть стаканы и поставить их на место? А если просто поместить сифон с содовой на полку в буфетной, какие он мог бы вызвать подозрения? Я не говорю об арбалете, так как это была идея не Хьюма, а убийцы, но как насчет остального?

Г. М. усмехнулся.

– Не забыли ли вы, – осведомился он, – что сначала в заговоре участвовали только Эйвори и Спенсер?

– Ну?

– Взгляните на картинку, которую мы нарисовали, – продолжал Г. М., жестикулируя потухшей сигарой. – Дайер ничего не знает о плане, Амелия Джордан тоже. Реджиналд Ансуэлл должен закрыться в кабинете с Эйвори. Как мог бы Эйвори между этим моментом и временем, когда Реджиналда обнаружат в невменяемом состоянии, покинуть кабинет? Либо Дайер, либо мисс Джордан будут находиться в доме: Джордан – покуда Дайер выйдет за автомобилем, а Дайер – пока Джордан поедет за Спенсером. Теперь понимаете? Эйвори не мог выбежать в кухню, вылить виски, ополоснуть графин, наполнить его заново и вернуться, покуда его гость лежит без сознания в кабинете, а один из свидетелей наблюдает, как он ополаскивает графин. Это невозможно проделать, пока кто-то присутствует в доме – особенно кто-то, готовый к неприятностям, как Дайер, благодаря предупреждению хозяина, и, безусловно, женщина. Точно так же Эйвори не мог ополоснуть стаканы, вытереть их и принести назад. Он не может поставить сифон в буфетную. Он должен притаиться в кабинете. Вот почему я подчеркивал, что сперва в заговоре участвовали лишь двое.

Как планировалось вначале, Эйвори поместил дубликаты графина, сифона и стаканов внутри буфета, готовыми к подмене. Не забывайте о том, что он не собирался вызывать полицию! Не должно было произойти никакого тщательного обыска комнаты, а тем более дома. Эйвори намеревался лишь одурачить двух своих свидетелей. Ему оставалось лишь спрятать графин, сифон, стаканы и мятный экстракт на дно буфета и запереть дверцы. Он мог избавиться от виски с наркотиком и всего лишнего, когда увели бы едва пришедшего в себя Реджиналда. Разве вы не помните (взгляните на примечания Моттрама к плану), что ключ к дверцам буфета нашли в кармане у Эйвори?

Но когда Амелия вступила в заговор, она не намеревалась следовать плану. Она собиралась убить Эйвори. Это означало вмешательство полиции. Таким образом, все инкриминирующие сувениры нельзя было просто оставить в буфете – их следовало убрать из дома, иначе вину не возложили бы на «плохого парня», лежащего без сознания.

– Мне она нравится, – неожиданно сказала Эвелин. – Проклятие! Я имела в виду…

– Слушайте дальше, – прервал Г. М.

Выдвинув ящик стола, он извлек одну из жутких голубых папок, которые я часто видел раньше (эта пролежала не так долго, чтобы собрать пыль), и открыл ее.

– Вы знаете, что Амелия Джордан умерла прошлой ночью в больнице Святого Варфоломея, – сказал он. – Вы также знаете, что перед смертью она сделала заявление, которое было записано. Вот копия. Послушайте один-два абзаца:

…Я работала на Эйвори четырнадцать лет. Но я не возражала против тяжелой и нудной работы, так как долгое время мне казалось, что я люблю его. Я думала, что после смерти жены Эйвори женится на мне, но он этого не сделал. Многие предлагали мне брак, но я всех отвергала, думая, что выйду замуж за Эйвори. Но он заявил, что всегда будет верен памяти жены. Я осталась в доме, так как другого выхода у меня не было.

Я знала, что в своем завещании Эйвори оставил мне пять тысяч фунтов. Это единственное, на что я могла рассчитывать. Потом мы узнали, что Мэри собирается замуж. И внезапно Эйвори объявил мне о своей безумной идее изменить завещание и оставить все до последнего пенни под опеку для внука, который еще даже не родился. Я не могла вынести такое.

…Конечно, я знала обо всем, что собирались сделать Эйвори, Спенсер и доктор Трегэннон, – знала с самого начала, хотя Эйвори об этом не догадывался. Он считал, что женщинам не следует участвовать в подобных делах, и ничего мне не сказал. Я очень любила Мэри, поэтому никогда не стала бы убивать Эйвори и пытаться возложить вину на мистера Кэплона Ансуэлла. Но Реджиналд Ансуэлл шантажировал Мэри, и мне казалось, что он этого заслуживает. Откуда мне было знать, что в кабинете не тот человек?

– Это правда, – проворчал Г. М. – Вот добрая половина причины, по которой она слегла с воспалением мозга, узнав, что натворила.

– Но почему она не призналась потом? – спросила Эвелин. – Ведь Амелия под присягой заявила в суде, что старый Эйвори ненавидел Джима Ансуэлла.

– Она защищала семью, – ответил Г. М. – Неужели это кажется вам странным? Она защищала семью так же, как защищала себя.

Я сказала Эйвори, что знаю о его плане, только за четверть часа до того, как убила его. Когда Дайер вышел из дома за машиной, я спустилась с чемоданами, подошла к двери кабинета, постучала и сказала: «Я знаю, что вы держите его в кабинете, накачав брудином, но больше в доме никого нет, поэтому откройте дверь и позвольте помочь вам».

Как ни странно, Эйвори не казался особенно удивленным. Он тоже нуждался в поддержке – это был первый нечестный поступок в его жизни, и он охотно положился на меня. В моей жизни это тоже был первый нечестный поступок, но я была лучше подготовлена к нему, поэтому смогла заставить его слушаться меня.

Я сказала ему, что когда капитан Ансуэлл (я думала, что в кабинете находится он) проснется, то непременно поднимет шум и потребует обыскать дом, тем более что здесь будет Флеминг, а такой человек обязательно будет настаивать на поисках стаканов, графина и сифона. Эйвори знал, что это правда, и страшно испугался. В течение семи лет я любила Эйвори, но тогда я его ненавидела.

Я объяснила, что мой саквояж стоит снаружи, что я собираюсь в деревню и могу забрать вещи, чтобы избавиться от них. Он сразу согласился.

Мы положили пистолет в карман человека, лежащего на полу, и попытались влить мятный экстракт ему в горло. Я боялась, что он захлебнется. Потом мы сорвали стрелу со стены, порезали Эйвори руку, и нанесли на стрелу отпечатки пальцев человека, лежащего на полу, чтобы все выглядело реально… Для меня было труднее всего вынести стрелу в коридор незаметно для Эйвори. Вот как я это проделала. Графин, стаканы и прочие вещи уже были там. Я притворилась, будто слышу возвращающегося Дайера, выбежала из комнаты, держа стрелу за наконечник, и крикнула Эйвори, чтобы он быстро запер дверь на засов. Он подчинился не задумываясь, так как был старым человеком и не привык к подобным делам.