Калеб Карр - Итальянский секретарь

Бо?льшая разница, большее напряжение - это было бы то, что доктор прописал.

- Доктор Крайцлер, мистер Шерлок Холмс, - представил нас друг другу Стэмфорд.

Хм. Нет, пожалуй, это значило бы слишком резко перекроить литературную историю. Сам Карр указывает в уже цитированном эссе, что для Холмса было характерно ярко выраженное презрение к проблемам души вообще, и к мотивации преступлений в частности - ему было достаточно увеличительного стекла и микроскопа, а также запаса сведений о былых преступлениях, из которых он делал выводы о преступлениях настоящих и будущих. Крайцлер с уважением отнесся бы к методу Холмса, но, вероятно, вскоре уже не смог бы мириться с его ограничениями - а Холмсу метод Крайцлера показался бы опасно метафизичным. «Большая ошибка - строить теории, не имея всех доказательств», - неустанно твердит Холмс. Выводы Крайцлера из психологических данных, которые не разглядеть под увеличительным стеклом или микроскопом, показались бы Холмсу чистой воды фантазиями; точно так же он презрительно отверг бы заявления своего создателя, что вера в мир духов подтверждается его научным опытом и мировоззрением, ведь Холмс в рассказе «Вампир в Суссексе» восклицает: «Наше частное детективное агентство обеими ногами стоит на земле, так будет и впредь. Реального мира нам вполне хватит. Привидениям нет нужды обращаться».

Хотя призраков нельзя считать «канонической» темой, мы с моими соредакторами по упомянутому выше собранию рассказов «Призраки Бейкер-стрит» Дэниелом Сташовером и Мартином Гринбергом пригласили участвовать в нем нескольких писателей, чтобы те организовали Шерлоку Холмсу и доктору Ватсону новые приключения, сверхъестественные по сюжету и духу. Боюсь, сэр Артур Конан Дойл не одобрил бы этого, хоть сам и верил в существование потустороннего мира. Мы понимали, что берем на себя бесспорную вольность в обращении с его самым знаменитым литературным созданием. Но я, как распорядитель литературного наследия Конан Дойла в США, позволил нам реализовать этот замысел, используя как оправдание и источник вдохновения «Собаку Баскервилей». Холмс, конечно, говорил, что «привидениям нет нужды обращаться», но ведь не случайно в самой знаменитой повести о его приключениях фигурирует древнее родовое проклятие и страшный призрак собаки, обитающей в туманах дартмурских торфяных болот.

Одним из упомянутых писателей был Калеб Карр. Мы не предлагали ему свести Шерлока Холмса с доктором Крайцлером. Во-первых, мы не хотели навязывать свои предложения никому из авторов сборника; во-вторых, понимали, что описание такого сотрудничества не поместится в рассказ. Карр, историк по образованию и опыту, обратился к историческому преступлению, свершившемуся в Эдинбурге, в резиденции Марии, королевы шотландской. По правде сказать, Карр так вдохновился этим сюжетом, что к тому времени, как закончил рассказ, тот перерос всякие границы сборника и превратился в роман - его-то мы и представляем вашему вниманию под названием «Итальянский секретарь».

И все же мы надеемся когда-нибудь увидеть Шерлока Холмса и доктора Крайцлера, сведенных воедино творцом последнего. Холмс ведь не всегда был таким наглым юнцом, физически крепким и нахватавшимся знаний, каким его изображает «Этюд в багровых тонах», и его познания в теоретической науке были основательнее, нежели первоначально предполагал Ватсон. Из «канонических» творений мы узнаем, например, что Холмс был знаком с трудами Чарлза Дарвина, и цитировал труды отца эволюционной теории, рассуждая о музыке: «Ум, желающий постигнуть явления природы, должен быть так же необуздан, как сама природа». Одним этим замечанием (а их можно насчитать немало) Шерлок Холмс выходит далеко за рамки микроскопа и лупы - в те области криминалистики, где воображение может быть важнее доскональных познаний в химии или даже истории преступлений последнего столетия.

Но доктору Ватсону не под силу было бы раскрыть эту сторону характера Холмса. Понадобился бы человек, чей взгляд на мотивы преступления не ограничивается традиционным cui bonо [34]. Нужен человек, понимающий, что иные преступления, особенно во времена самоактуализации, берущие начало в викторианской эпохе, к которой принадлежат и Холмс, и Крайцлер, совершаются преступником не ради благ или выгоды и обнажают такие бездны человеческой души, что люди типа Ватсона, который, как и многие другие викторианцы, верил в неизбежность прогресса для человечества, предпочли бы об этом не знать. Не случайно Шерлок Холмс никогда не занимался расследованием серийных преступлений, подобных делу Джека-потрошителя, относящемуся к 1888 году, - и доктор Конан Дойл, которого всегда интересовали преступления, совершающиеся в реальной жизни, никогда, похоже, не изучал и не обсуждал его. Есть вещи, о которых невозможно говорить иначе как в терминах психологии - которой Шерлок Холмс избегал бы всеми силами, так нестерпимо отвратительны были бы ему ее философские следствия.

И все же мы не можем просто так отмахнуться от желания столкнуть вместе два различных метода - Холмса и Крайцлера. Если мы хотим отдать должное обоим, то сами должны стать диалектиками. Где именно будет разворачиваться история их сотрудничества - в Лондоне или Нью-Йорке конца XIX века, - не так важно, ведь оба города могут послужить плодотворной почвой для дела, которое бросит вызов двум великим людям и заставит их вступить в союз, неприятный для обоих, но чрезвычайно интересный для читателя. Искры полетят во все стороны, и легко представить себе Ватсона и Мура, то и дело тихо удаляющихся в какой-нибудь клуб, чтобы посочувствовать друг другу. Искушение не умирает. Надеюсь, мистер Карр ему рано или поздно поддастся.

Я взялся за эту работу по приглашению и настоянию Джона Лелленберга, распорядителя литературного наследия сэра Артура Конан Дойла в США (среди множества прочего). В трудные времена я бы не обошелся без неизменной дружеской поддержки и советов Джона - в отношении этой книги и многих других проектов. Джон - «истинный американец» в самом лучшем смысле этого слова; Джефферсон Смит ему и в подметки не годится.

Я посвятил эту книгу Хилари Хейл, моему лондонскому редактору. Я хочу рассказать о том, как Хилари (вместе с покойным мужем, мудрым, бурно хохочущим Джеймсом Хейлом, которого нам всем так не хватает) приняла меня в свою жизнь и в свой дом, и сделала так, чтобы мне всегда было где укрыться, когда напряжение жизни в США становилось для меня невыносимым. Когда Хилари отправила меня в Шотландию в «книжный тур» и случай занес меня в королевский дворец Холируд, я не знал, что когда-нибудь из этого визита родится книга; но я знаю, что без Хилари, без ее усердной работы, бесконечного терпения и поддержки (и без помощи ее гениальных коллег из британского издательства «Литтл, Браун») эта поездка никогда не состоялась бы. Хилари - аномальное совершенство, как в жизни, так и в издательском деле.

Уилл Бэллиетт из «Кэрролл энд Граф Паблишерз» неустанно пропагандировал эту книгу, выступая попеременно, по необходимости, в роли издателя и редактора - всегда великодушный, учтивый и чуткий. Он обладает уникальным для американской издательской среды свойством - он настоящий редактор, готовый потеть над рукописью, а не только заключать контракты целыми днями. Мне очень повезло, что жизнь свела меня с ним, и я хотел бы поблагодарить его и всех его сотрудников за гостеприимство.

Еще я хочу поблагодарить своего агента Сюзанну Глак и ее незаменимую помощницу Эрин Мэлоун. Я также хотел бы заметить, что без усердной поддержки Джины Сентрелло эта книга никогда не вышла бы в свет.

Тим Халдеман опять взял на себя роль лабораторной морской свинки, и его замечания были уместны и ценны как никогда. Он в равной степени умный и душевный человек, и я хотел бы выразить ему свою искреннюю благодарность. Еще в качестве терпеливых подопытных читателей выступали Лидия, Сэм, Бен и Габриела Карры, и я хочу их еще раз поблагодарить - как и Мэрион Карр, чьи замечания, хоть и не так сильно смягченные, как замечания ее кузин и кузенов, все же были не менее ценны. Столь же ценна для меня была поддержка других моих родных и всех прочих обитателей Мизери-Маунтин.

Я глубоко благодарен Уильяму фон Харцу за еще одну честную фотографию и за годы честной дружбы.

Эллен Блэйн, Езекилю Виньяо, Орену Джакоби, Дженнифер Макуайр, Сильване Патерностро, Мелиссе и Скотту Стрикленду, Дебби Дьебль и Тому Пивински - за то, что они всегда, неустанно бдят, не давая мне забрести в лес и потеряться там навсегда.

Брюсу Яффи, Хизер Кэннинг, Дугласу Хейманну и Оукли Фросту - за то, что они отказываются спокойно смотреть, как я погружаюсь в пучину отчаяния и инерции хронической болезни. Они даже не знают, насколько я им благодарен - в очередной раз - и какой образец для подражания они собой являют (к несчастью, среди американских врачей мало кто достигает задаваемого ими уровня). Я также чрезвычайно благодарен Джиму Монахану и всем в «Торпе».