Эрнст Гофман - Зловещий гость (сборник)

Ф. тотчас узнал домоправителя и хотел спросить, что он делает здесь так поздно ночью, но тут от всей особы старика, от его окаменевшего, будто мертвого лица повеяло ледяным холодом. Адвокат понял, что перед ним лунатик. Домоправитель прошел через залу размеренным шагом прямо к заложенной двери, которая вела когда-то в башню. Он остановился перед ней, и из глубин его души вырвался рыдающий звук, таким страшным эхом отозвавшийся в зале, что адвокат содрогнулся от ужаса. Потом, поставив подсвечник на пол и повесив ключи на пояс, Даниэль начал царапать руками стену, так что скоро у него из-под ногтей брызнула кровь, при этом он стонал и охал, точно мучаясь какой-то невыразимой, смертельной мукой. То он прикладывался ухом к стене, будто к чему-то прислушиваясь, то махал рукой, точно кого-то успокаивая, потом нагнулся, взял с пола подсвечник и тихими размеренными шагами прокрался назад к двери. Ф. осторожно последовал за ним со свечой в руке.

Они сошли с лестницы, старик открыл парадную дверь замка, адвокат ловко проскользнул следом; теперь старик отправился в конюшню. К величайшему удивлению Ф., он поставил подсвечник так искусно, что вся конюшня была хорошо освещена, достал седло и уздечку и тщательно оседлал одну из лошадей, затянув подпругу и привязав стремена. Расправив челку лошади, он взял ее под уздцы и, щелкая языком и похлопывая рукой по шее, вывел из конюшни. На дворе Даниэль постоял несколько секунд в такой позе, будто слушал чьи-то приказания и, кивая головой, обещал их исполнить. Потом отвел лошадь обратно в конюшню, расседлал ее и привязал к стойлу. Затем он взял подсвечник, запер конюшню, прошел назад в замок и исчез, наконец, в своей комнате, которую тщательно запер. Адвоката этот случай потряс до глубины души: ощущение надвигавшейся беды поднялось в нем, как черный призрак ада, и больше его не покидало.

На другой день, перед тем как стемнело, Даниэль пришел в комнату Ф. с какой-то суммой, относящейся к хозяйству. Тут адвокат взял его за руки и, по-приятельски усадив на стул, начал: «Слушай-ка, старина Даниэль, давно хотел спросить, что ты думаешь о той путанице, которая произошла из-за удивительного завещания Губерта? Как ты думаешь, этот юноша – действительно сын Вольфганга, рожденный в законном браке?»

Перегнувшись через спинку стула и избегая пристального взгляда Ф., старик угрюмо ответил: «Гм! Может быть, так, а может быть, и нет. Мне-то что за дело! Мне главное, чтобы здесь был хоть какой-нибудь господин». – «Но я думаю, – продолжал Ф., приблизившись к старику и положив руку ему на плечо, – что поскольку старый барон тебе доверял, то он, верно, не умолчал и о любовных связях своего сына. Говорил он тебе о браке, в который вступил Вольфганг против его воли?» – «Я про это ничего не помню», – ответил тот, зевая. «Ты спать хочешь, старик, – сказал адвокат, – быть может, ты провел беспокойную ночь?» – «Не знаю, – ворчливо ответил домоправитель, – пойду стол накрывать для ужина».

Он с трудом поднялся со стула, выпрямил спину и опять зевнул. «Останься, старина!» – воскликнул Ф., взяв его за руку и принуждая сесть, но Даниэль встал у рабочего стола, опершись на него обеими руками, нагнулся всем телом к адвокату и угрюмо спросил: «Ну, что еще? Какое мне дело до завещания? Что мне до спора о майорате?» – «Об этом мы больше не будем говорить, – перебил его Ф., – теперь мы поговорим о другом, милый мой Даниэль! Ты не в духе, зеваешь – все это лишь подтверждает то, что было с тобой ночью». – «Что было со мной ночью?» – спросил старик, замерев. «Когда я сидел вчера в полночь, – продолжал адвокат, – в кабинете старого господина около большой залы, ты вошел в дверь, приблизился к заложенной стене и стал царапать ее обеими руками и стонать так, будто тебе очень тяжко и больно. Так ты, значит, лунатик?»

Старик повалился на стул, который быстро подставил ему Ф. Он не издал ни звука, в темноте нельзя было рассмотреть его лица. Адвокат заметил только, что он прерывисто дышит, а его зубы стучат.

«Да, – продолжал Ф. после краткой паузы, – с лунатиками происходят удивительные вещи. На другой день они ничего не помнят о своем странном состоянии и обо всем, что делали накануне».

Даниэль молчал.

«То же, что было вчера с тобой, – продолжал Ф., – я уже видел однажды. У меня был друг, который так же, как ты, каждое полнолуние совершал ночные прогулки. Часто он даже садился за стол и начинал писать письма. Но самым странным было то, что, если я начинал тихонько шептать ему на ухо, мне быстро удавалось заставить его говорить. Он правильно отвечал на все вопросы, и даже то, что он бы тщательно скрыл наяву, теперь невольно вылетало из его уст, точно он не имел сил противостоять тому, кто на него воздействовал. Черт возьми! Я думаю, что если на душе у лунатика какой-нибудь старый грех, то можно расспросить его об этом во время его приступа лунатизма… Благо тому, у кого чистая совесть, как у нас с тобой, добрый мой Даниэль, – мы можем вечно быть лунатиками, и никто не узнает от нас ни о каком преступлении!.. Но, слушай, Даниэль, – ты, верно, хочешь попасть в астрономическую башню, что так ужасно царапаешься в заложенную стену? Верно, хочешь работать, как старый Родерих? Вот я у тебя скоро спрошу об этом!»

В то время как Ф. говорил, старик дрожал все сильнее. Наконец, все тело его забилось в ужасных судорогах, и он начал пронзительно бормотать что-то непонятное. Адвокат позвал слуг. Те явились со свечами, но старик все не успокаивался. Тогда его подняли и перенесли в постель. Это тяжелое состояние длилось около часа, после чего он впал в глубокий обморок, похожий на сон. Когда Даниэль очнулся, то потребовал вина и, когда его принесли, выпроводил слугу, который должен был с ним сидеть, и заперся, по обыкновению, у себя в комнате. Ф. действительно решил сделать попытку, о которой говорил домоправителю, хотя сам должен был признать, во-первых, что Даниэль, может быть сам впервые узнавший о своем лунатизме, сделает все, чтобы избежать повторений, а во-вторых, что показания, сделанные в таком состоянии, недостаточны, чтобы на них можно было что-нибудь построить.

Несмотря на это, адвокат отправился около полуночи в залу, надеясь, что Даниэль, как бывает при этой болезни, снова начнет бессознательно действовать. В полночь во дворе поднялся шум. Ф. ясно слышал, как открылось окно; он побежал вниз и, сойдя с лестницы, почувствовал, что навстречу ему валит удушающий дым, который, как он вскоре заметил, шел из отворенной комнаты домоправителя. Старика перенесли почти без сознания в другую комнату и уложили в постель.

Слуги рассказывали, что в полночь одного из них разбудил странный стук. Слуга подумал, что со стариком что-то случилось, и поспешил встать, чтобы ему помочь, но тут караульный закричал во дворе: «Пожар! Пожар в комнате господина домоправителя!» На этот крик сбежалось несколько слуг, но все усилия отворить дверь оказались тщетны. Они бросились во двор, но караульный уже выбил окно комнаты, находившейся на нижнем этаже, и сорвал горящие занавески, причем два ведра воды, вылитые в комнату, совершенно потушили пожар. Домоправителя нашли лежащим на полу посреди комнаты в глубоком обмороке. Он устроил этот пожар и крепко держал в руке подсвечник с горящими свечами, от которых вспыхнули занавески. Падающие клочки догоравших занавесок обожгли брови и волосы старика. Если бы караульный не заметил пожара, тот бы уже весь сгорел. К немалому своему удивлению, слуги обнаружили, что дверь комнаты была заложена изнутри двумя засовами, которых не было накануне. Ф. понял, что старик пытался сделать так, чтобы невозможно было выйти из комнаты, но не мог противостоять слепому влечению.

Даниэль опасно заболел: он не говорил, почти ничего не ел и, точно подавленный какой-то страшной мыслью, постоянно смотрел перед собой остановившимся взглядом. Адвокат думал, что старик уже не встанет.

Ф. сделал все возможное для своего любимца барона, теперь нужно было спокойно ждать развития событий, и потому он хотел вернуться в К. Отъезд был назначен на следующее утро. Поздно вечером Ф. упаковывал свои бумаги, и тут ему в руки попался маленький пакет, адресованный ему бароном Губертом фон Р., с его печатью и надписью: «Прочесть после вскрытия моего завещания». Этого пакета адвокат по какой-то непонятной причине раньше не заметил. Только он собрался его распечатать, как дверь отворилась, и в комнату тихой походкой вошел Даниэль. Он положил на письменный стол черную папку, которую держал под мышкой, потом со страшным, глубоким вздохом упал на колени и, судорожно схватив Ф. за руки, сказал глухим голосом: «Не хочу умирать на эшафоте, что бывает там, наверху!» Потом он поднялся со страшной одышкой и вышел из комнаты так же, как и вошел.

Адвокат всю ночь читал бумаги из черной папки и пакета Губерта. Эти документы были связаны между собой и указывали на меры, которые следовало принять. Как только Ф. приехал в К., он отправился к барону Губерту фон Р., который принял его с грубой надменностью. Но в результате этих переговоров, начавшихся в полночь и продолжавшихся без перерыва до поздней ночи, барон на другой день объявил перед судом, что, согласно завещанию отца, он признает претендента на майорат законным сыном старшего сына барона Родериха фон Р., Вольфганга фон Р., сочетавшегося законным браком с девицей Жюли де Сен-Валь, признавая его вместе с тем и законным наследником майората. Когда он покинул зал суда, у дверей уже стоял его экипаж, запряженный почтовыми лошадьми, и он быстро уехал прочь, оставив в растерянности своих мать и сестру. Возможно, им не суждено было когда-либо увидеть его вновь.