Энтони Беркли - Отравление в Уичфорде

— Самоубийством? — поразились слушатели.

— Да, и это совершенно объяснимо. Понимаете, из того факта, что он сам купил мышьяк, можно сделать только два дедуктивных вывода. Первый: виновата все-таки миссис Бентли. Второй: Бентли совершил самоубийство. Но мы уже пришли к психологически обоснованному предположению, что первое невозможно. Таким образом, остается лишь второй.

— Пожалуй, это справедливо, — согласился Алек.

— Да, но это еще не все. Перед нами не обычный. банальный случай самоубийства. Мышьяк был и в тонизирующих средствах, и также в термосе.

— И что же из этого следует? — спросила Шейла. — Скорее, Роджер!

— Тише, тише, дитя, не подгоняйте. Суть разгадки заключается в том, что Бентли хотел отомстить жене. Об этом свидетельствует то, что он изменил завещание, практически лишив ее средств к жизни. Попытаюсь восстановить ситуацию, как я ее вижу. Итак, он узнает о том, что жена ему изменила.

— О! — выдохнула Шейла.

— Мы теперь знаем, что он собой представлял как человек: злой, очень нервный, себялюбивый, неуравновешенный, и, разумеется, такое открытие было для него страшным ударом. Ни о чем другом он больше не в состоянии был думать. Естественно, он ни на минуту не задумывался о каких-то извиняющих ее поведение обстоятельствах, о том, что сам находится не на высоте моральных требований, предъявляемых к человеку женатому. Сначала он, конечно, мучительно жалел самого себя и страдал, так как еще никогда не любил жену так сильно, как сейчас, потеряв ее, — полагаю, это обычное состояние дел в таких ситуациях. Однако постепенно его любовь, как это бывает и в мелодраме, и в реальной жизни, превратилась в ненависть, и то была сосредоточенная, мстительная ненависть. Он стал все чаще подумывать, как отомстить, может быть и Аллену, но обязательно жене. При этом он был не тот человек, чтобы действовать незамедлительно и открыто. Нет, он призван был осуществлять месть своим собственным тайным, ползучим, змеиным путем. И что же он придумал? Как поступил? Разумеется, избрал способ мести, к которому непременно обращаются неуравновешенные умы, — самоубийство. Жизнь все равно кончена! Продолжать ее — только все больше мучиться! Лучше со всем покончить одним махом. Это решение теперь подогревалось маниакальной, совершенно безумной ненавистью к жене. Так и должно было случиться с человеком, если у него такой скверный характер, вялый темперамент и огромное себялюбие. Вы согласны?

— Да, конечно, — отозвался Алек.

— Продолжайте, Роджер, — умоляющим тоном сказала Шейла, вытаращив от изумления глаза. — Это так волнительно!

— Итак, задумав и самоубийство, и месть, он, очевидно, должен был соединить эти два замысла в одном действии. Но как же их сочетать: уход из жизни и мщение, которого так жаждала его мелкая душонка? И вдруг его осеняет: сделать надо так, чтобы орудием мщения стала его смерть. Если повезет, то и Аллену, но обязательно — жене! Она должна быть обвинена в его смерти, арестована, судима и — повешена! Какая, право, соблазнительная, славная месть, одно наслаждение для обманутого мужа, не так ли? И он приступил к осуществлению замысла. Он открыто закупает мышьяк, зная, что личность его будет очень легко установить. Он всюду сыплет мышьяк — в лекарство, термос с едой, во все, к чему прикасается жена. О, мщение его было прекрасно спланировано.

— Но отравленная бумага для мух, Роджер, — возразил Алек, — что это было, чистое совпадение?

— Возможно. Но тогда как же он веселился про себя при мысли о таком потрясающем совпадении! Я бы, однако, не удивился, если бы узнал, что он каким-то образом сам подстроил это "совпадение". Было гак легко как-нибудь вечерком завести с женой разговор о косметике и невзначай упомянуть о домашнем способе получения мышьяка, предложить его настолько мимоходом, что жена потом бы и не вспомнила, что это предложение исходило от него. Она ведь сама знала о косметических свойствах мышьяка. Ему принадлежала только мысль о бумаге для мух. Но в любом случае, его это было предложение или нет, результат должен был бы его порадовать. Первую порцию мышьяка он принял сам, после пикника. А потом… Нет, я, знаете ли, снимаю перед Бентли шляпу и думаю, что можно наградить его званием Магистра преступлений. Не знаю, заслуживал ли подобного титула кто-нибудь из литературных героев, но мистер Бентли, реальный человек, заслужил его вполне.

— Вряд ли можно назвать его настоящим преступником, — возразила Шейла, самоубийство это не преступление.

— Нет, оно является именно преступлением, так как это — убийство. Вы, малышка, забыли о главном. Неужели непонятно, что самоубийство он замыслил с намерением лишить жизни жену? У-б-и-т-ь ее — убить! Сделав все для того, чтобы ее несправедливо обвинили и казнили за то, что это она якобы отняла у него жизнь!

— Бож-же мой!

— Вот именно, боже мой! Но это еще не все! — продолжал, все больше возбуждаясь, Роджер. — Каким образом он собирается осуществить самоубийство? Да черт побери! Фактически заставив свою жену его убить! Вот в чем потрясающее хитроумие плана! Он вовсе не собирается, так сказать, взойти на подмостки и лишить себя жизни собственноручно, выпив чашу с ядом. О пег! Он все подстраивает так, чтобы его убили! Да это же… Впервые в жизни мне изменяет дар слова.

— Ну и ну! — воскликнул Алек, не уточняя, однако, чему он больше удивляется, хитроумию плана Бентли или тому, что Роджеру на время изменило красноречие.

— Нет, вы только представьте, человек планирует и разыгрывает собственное самоубийство, — продолжал Роджер, немного помолчав. — Вы только представьте, какая для этого потребовалась выдержка, вообразите его душевное и психическое состояние. Разумеемся, он был сумасшедший — самый явный, самый отъявленный, самый безумный сумасшедший, и в то же время он был дьявольски трезвомыслящ. Он вручает пакет с ядом жене и не только просит, он умоляет ее подсыпать ему ядовитый порошок в пищу. Он страдает от этого "лекарства", испытывает ужасающий дискомфорт, ему очень плохо, его тошнит, у него все внутренности чуть не выворачиваются наизнанку от рвоты, он едва не сходит с ума от болей и тем не менее просит, умоляет, чтобы ему постоянно давали его "лекарство". Нет, это просто невозможно описать!

— Ну и ну! — снова изумился Алек.

Шейла вдруг села, немного побледнев.

— Не надо, Роджер, — сказала она, запинаясь. — Не надо так… так достоверно…

— Господи, дорогая моя, простите, — виновато воскликнул Роджер, — меня слишком увлекло красноречие. Да, подробности довольно противные, я согласен.

— Я не столько подробности имела в виду, а реальность изображения. Я так наглядно себе представила, через что прошел этот ужасный человек.

— Что ж, давайте поговорим о чем-нибудь другом, поспешно предложил Роджер. — Я вовсе не желаю, чтобы вы бегали из дому всю ночь, мучаясь кошмарами. Алек, ну-ка придумай что-нибудь утешительное, давай вспоминать все слова на "б": букашки, белила, бандиты, Бирмингэм, браслеты, бутылки, ботинки, ботаника — останови меня, когда сам чего-нибудь вспомнишь, бульдозеры, библиографы, бабочки, бараны, бани, базилики, бодрость, багаж…

— Роджер, будьте благоразумны, — рассмеялась Шейла, — у вас "бе"-безумие.

— Вовсе нет, ну как, вам получше?

— Гораздо, благодарю вас.

— Можете продолжать обсуждение?

— Роджер! Хватит об меня ноги вытирать!

— Ну-у, леди пришла в чувство. Так, значит, вот на чем мы остановились: "Тайна Уичфордского отравления", как это дело называют в газетах, разгадана. Что вы на это скажете?

— Чертовски оригинальная разгадка! — соизволил признать Алек.

— Нет, не то ты говоришь, Александр. Я совершенно не претендую на оригинальность. С меня достаточно, если мое решение будет признано удовлетворительным, соответствующим фактам, не оставляющим сомнений в его правильности. Оно отвечает этим требованиям?

— Думаю, что да, оно должно быть таким.

— Конечно отвечает! — воскликнула Шейла.

— Ну что ж, раз так, то теперь нам предстоит решить весьма существенную проблему: как доказать правильность данною заключения. В том, что я вам сейчас рассказал, не содержится ни малейшего доказательства моей правоты. Все это — одно сплошное предположение, психологическая дедукция, если угодно. Каким образом мы сможем обосновать его в достаточной степени, чтобы представить вниманию суда и добиться оправдания миссис Бентли?

— А так, как есть, оно суд не убедит? — удивилась Шейла.

— В том-то и дело, что нет! Вы только представьте, как отнесется к нашему дедуктивному заключению обвиняющая сторона. Советник обвинения сразу назовет наши выводы сбивающей с толку путаницей безосновательных посылок и невероятных предположений (вы же помните, что Бентли для суда — обманутый и чистый как стеклышко муж, и просто невозможно, чтобы он способен был на какой-нибудь низкий поступок). И следующее, что сделает советник обвинения, так это укажет на тот простой факт: если мистер Бентли сам купил мышьяк, тогда, значит, отпадают всякие сомнения в вине его жены. Единственное, что ей оставалось сделать, так это ухитриться украсть две щепотки мышьяка, воспользовавшись отсутствием мужа, и что невозможно себе представить, будто Бентли просил ее сыпать этот порошок ему в пищу, как она о том заявляет. Это просто невероятно, ведь ему-то было известно, что это не какой-нибудь безвредный порошок, а мышьяк. Понимаете? И элементарная, сущая правда, что Бентли сам вынуждал жену, неведомо для нее самой, убивать его, вызовет у судейских только смех. А так как нет ни малейших доказательств правды, то, признаться, я в данном случае не могу, как всегда, осуждать своеобразие судейского ума.