Марджори Эллингем - Кошелек предателя

— Аманда! — воскликнул он.

— Да, — она повернулась на ступеньке и застыла, глядя на него, ее светло-карие глаза задавали ему безмолвный вопрос и каждая линия ее овального лица была живой и юной.

Он засмеялся и бросился к ней.

— Я только хотел услышать, как ты откликнешься на свое имя.

Она перестала улыбаться, и он решил, что она немного смутилась.

— Меня это не удивило, — неожиданно прошептала она и добавила, словно он ее в чем-то упрекнул. — Но все это так срочно и неизбежно. Сейчас ты совершенно беспечен. Что случилось? Что-нибудь нехорошее?

— Нет, боюсь, что ничего не было. Все это просто легкомыслие, — ответил он, входя через другую занавешенную шторой дверь в маленький мирок старинного изящества.

Аманда пересекла верхний зал, где полосы сосновых панелей, китайский ковер и вяло-зеленые драпировки создавали георгианский ансамбль, но без тесноты и самодовольства этой великой эпохи нуворишей, и открыла дверь под аркой.

— Да, слава Богу, они приготовили все твои вещи, — сказала она, глядя в дальний угол ковра. — Ли решил проблему со слугами. Любовь должна сочетаться с деньгами. Они его не просто любят, он им еще и очень много платит. Тебе надо переодеться и мне тоже. Даю тебе десять минут. Мыться придется аккуратно, запасы воды невелики. Я к тебе вернусь. Я должна с тобой повидаться, прежде чем мы спустимся вниз. Благодарю тебя.

Она вышла быстрее, чем он смог ее остановить, и проскользнула в комнату по другую сторону зала, но живое, дружеское ощущение, оставшееся от нее, продолжало согревать его, как жар от горящего угля.

Алберт Кэмпион вошел в комнату, которая, по всей вероятности, была его собственной, и первым делом заметил вечерний костюм, разложенный на кровати. Портновская метка внутри нагрудного кармана убедила его, что этот смокинг он приобрел прошлой весной. Теперь, когда он уже некоторое время провел на ногах, его слабость стала ощутимее и с уходом Аманды им овладело прежнее чувство потерянности. Двигаясь медленно и с трудом, он начал тщательно переодеваться. Через минуту-другую он перестал думать о таинственных совпадениях и глубинных загадках подсознания и внимательно осмотрел комнату, найдя в ней белье, полотенца и зубную щетку. Ему нужно было торопиться. Аманда придет за ним через десять минут, и тогда они обсудят все серьезные вопросы. Его мысли сосредоточились на Аманде. Если она и правда его жена, то одно это могло утешить его в мире зловещей фантазии.

А пока, очевидно, он должен благополучно переодеться. Зеркало для бритья висело в ванной, и он впервые за долгое время увидел свое отражение. Подобно большинству мужчин, бреющихся по утрам, он не вглядывался в него и не изучал, каков же он на самом деле. Желание узнать себя как можно лучше ушло, и его беспокоило только одно — удастся ли ему гладко выбрить свой подбородок. От хорошо сидящего вечернего костюма исходило ощущение прохладного комфорта, и это его успокоило. Он завязал галстук, и, когда стал надевать смокинг, в дверь постучали. Он бросился открывать так стремительно, что у него немилосердно заныло одеревеневшее тело и минуту спустя, совершенно разочарованный, отступил назад. Это была не Аманда, а незнакомец в смокинге, дружески улыбнувшийся ему и вошедший в комнату.

— Мой дорогой, как я рад, что вы вернулись, — сказал он низким, приятным голосом, который сразу располагал к себе собеседника. — Ну как, все волнения позади?

Кэмпион молча кивнул. Даже если какая-то вспышка в памяти не высветила ему прошлое, он с первого взгляда догадался, что перед ним хозяин дома. Высокий, широкий в кости мужчина держался с элегантной небрежностью и производил сильное впечатление, гармонирующее с атмосферой дома. Кэмпиону был ясен подобный тип или, вернее, образец духовной независимости.

Ли Обри был личностью, можно сказать, что он излучал интеллектуальное обаяние так же явно, как тепло или слабый электрический ток. Форма его большой головы казалась довольно странной, черты лица — выразительными, но преувеличенными, излишне крупными, а улыбающиеся глаза скорее доброжелательными, чем дружескими. Больше всего в нем изумляло, что он, видимо, к его же огорчению, не мог создать обстановку, в которой другие чувствовали себя свободно и достойно. В его поведении отсутствовал и намек на равенство, его заменяло подчеркнутое смирение, словно ему нужно было умственно опуститься на четвереньки, чтобы вести обычный разговор. Сейчас он стоял, неловко прислонившись к камину и слегка посмеивался, заранее извиняясь за неудачную попытку расслабиться.

— В общем-то я доволен, что обед отложили на полчаса, — сказал он. — Фиш из Военного ведомства уже внизу. На редкость примитивен. Конечно, он честный малый и вполне достойный, но страшный зануда. Батчеру на объяснение с ним понадобился целый день, и Фиш только в конце понял что к чему, а любой выпускник разобрался бы в этом деле за пару часов. Правда, нелепо?

Он снова засмеялся, как бы прося прощения за критику.

— Нелепо, — согласился Кэмпион.

К нему возвращалось прошлое, точнее, какая-то его часть. Это был дом директора Института общих исследований в Бридж. На протяжении полутора веков к этому учреждению относились как к провинциальному раритету, то ли благотворительной организации, то ли музею. В первой четверти нашего столетия Институт неожиданно расцвел и превратился в один из значительных центров страны. Воспоминание всплыло так же, как имя Аманды — это был скорее просвет, в котором стало видно все, о чем говорилось, а не занавес, поднявшийся над тьмой его сознания. Это тревожило и смущало.

Ли Обри, не отрываясь, смотрел на него.

— Вы страшно устали, — мягко заметил он, — или у вас что-то не в порядке?

— Нет, нет, со мной все нормально, — Кэмпион удивился собственной запальчивости, но решил, что нужно непременно сохранить свои дела в тайне.

— Ну, тогда, тогда отлично, — его собеседник был чувствителен, как ребенок. — Вы не спуститесь вниз? Кстати, вы получили ваши письма? Сегодня утром вам пришло два или три. Джон должен был принести их сюда. Но, вероятно, он оставил их в моем кабинете. Я сам принесу их вам. Ну, как, пойдемте?

Он направился к двери.

— Нет. Не сейчас. Я жду Аманду. Нам надо поговорить.

Даже теперь, смутившись, мистер Кэмпион счел свои слова излишне откровенными. Обри повернулся, и его глаза сразу сделались суровыми и пугающе проницательными.

— Да, понимаю, — протянул он и вновь заметно смягчился, — понимаю. Я сейчас спущусь и наведу порядок к вашему приходу.

У Кэмпиона создалось впечатление, что он вышел спокойно и не испытывал особого сочувствия.

Оставшись один в комнате, он решил вернуться к прежним делам — швырнул свое пожарное обмундирование на дно гардероба и собирался его запереть, когда раздавшийся сзади звук заставил его обернуться. Это была Аманда. Она появилась, как он и ожидал, в длинном гладком белом платье, откуда-то знакомом ему и подобающем моменту. Выглядела она в нем лет на шестнадцать, не больше. Смотреть на нее было приятно. Это открытие не просто поразило, но даже ошеломило его, и он невольно рассердился на самого себя.

— О, высший класс, — сказала она, одобрительно кивнув ему. — Я боялась, что ты еще не готов. Что это ты так приободрился? Любуешься собой?

Он оглянулся назад и понял смысл ее слов. Дверь гардероба широко распахнулась, открыв зеркало внутри.

— Нет, — ответил он и осекся. В эту минуту он увидел в зеркале себя и ее, стоящую позади. Он оказался старше, чем думал. На него смотрел испуганный человек лет тридцати пяти, высокий и очень худой, с изможденным, одеревеневшим лицом, на котором отчетливо вырисовывались морщины. С другой стороны, судя по виду, она еще могла учиться в школе.

— У тебя лицо осмысленнее, чем обычно, — заметила она, — ты так не считаешь?

— Неужели? — невольно вырвалось у него. — По правде сказать, я еще в шоке.

Он увидел, как на ее лице погасло удивление.

— Это нечестно, — беспомощно прошептала она.

— Почему же? — он повернулся к ней, схватив ее за руки. Как ни странно, она взволновалась еще сильнее, медленно высвободила руки и встала перед ним, решительная и совершенно искренняя.

— Алберт, — начала она, — я понимаю, что сейчас не время и все происходящее гораздо серьезнее, но это сидит у меня в голове, и я хотела бы объяснить. Ты знаешь, что должен был жениться на мне в следующем месяце?

Его ужаснули и смысл сказанного ей, и выбранная форма, в которой явно звучала угроза. Он так остро ощутил разочарование и одиночество, что похолодел и посмотрел на девушку каким-то отсутствующим, ничего не выражающим взглядом.

— Разве? — коротко спросил он.

Она промолчала, и у него создалось страшное впечатление, что он нанес ей удар или повел себя бесчестно, а это никак не соответствовало ни его, ни ее характеру.