Превращения Арсена Люпена - Морис Леблан

утонченными чувствами могут иметь другое видение мира живых и мертвых, непостижимое для нас? Должны ли мы считать шарлатаном или безумцем того, в ком возрождаются воспоминания его прошлых жизней и кто, вспомнив некогда увиденное, пользуется прошлыми приобретениями, утраченными секретами, забытыми знаниями, демонстрируя могущество, называемое нами сверхъестественным, в то время как он всего лишь являет нам неуверенную и робкую попытку освоения новых возможностей – возможностей, которые человечество в недалеком будущем поставит себе на службу?

Если Рауль д’Андрези оставался скептиком и даже посмеивался про себя – может быть, несколько принужденно, – глядя на происходящее, то прочие, казалось, восприняли эти экстравагантные заявления как неоспоримую истину. Возможно, у них имелись некие доказательства и тайные знания? И они обнаружили у той, которая, по их словам, была дочерью Калиостро, дар ясновидения и прорицания – такие же, как у знаменитого мага и чудотворца?

Годфруа д’Этиг, единственный среди всех оставшийся стоять, наклонился над молодой женщиной и спросил ее:

– Ваше настоящее имя – Калиостро, не так ли?

Пленница колебалась. Казалось, она ищет лучший ответ и, прежде чем вступить в схватку, хочет выяснить, какое оружие находится в распоряжении противника.

Наконец она спокойно произнесла:

– Я обязана отвечать вам не больше, чем вы имеете право меня допрашивать. Впрочем, зачем мне отрицать, что на моем свидетельстве о рождении значится «Жозефина Пеллегрини»; по личной прихоти я называю себя Жозефиной Бальзамо, графиней Калиостро; два имени – Калиостро и Пеллегрини – придают законченность образу Жозефа Бальзамо, который меня всегда интересовал.

– И прямым потомком которого, по вашим словам, вы не являетесь, вопреки некоторым вашим прошлым утверждениям?

Она пожала плечами и промолчала. Была ли это предосторожность? Презрение? Протест против абсурдного обвинения?

– Я не желаю считать это молчание ни признанием, ни отрицанием, – продолжил Годфруа д’Этиг, повернувшись к своим друзьям. – Слова этой женщины не имеют никакого значения, и опровергать их было бы пустой тратой времени. Мы собрались здесь, чтобы принять трудные решения по делу, которое большинству из нас знакомо лишь в общих чертах. Поэтому я полагаю крайне важным напомнить факты. Они максимально кратко изложены в записке, которую я вам сейчас зачитаю. Прошу выслушать меня со всем вниманием.

И он спокойно прочитал те несколько страниц, автором которых (Рауль в этом нисколько не сомневался) был Боманьян.

В начале марта 1870 года, то есть за четыре месяца до начала войны между Францией и Пруссией, среди толп иностранцев, наводнивших Париж, никто так не привлекал к себе внимания, как графиня Калиостро. Красивая, элегантная, разбрасывающая деньги направо и налево, почти всегда одна или в сопровождении молодого человека, которого она представляла как своего брата, – всюду, где бы ни появилась эта особа, в каком бы салоне ее ни принимали, она становилась объектом острого любопытства. Сначала публику интриговало ее громкое имя, а затем – впечатляющее сходство со знаменитым Калиостро: таинственный вид, некоторые чудесные исцеления, совершенные ею, ответы, которые она давала людям, спрашивающим о своем прошлом или будущем. Роман Александра Дюма ввел в моду Жозефа Бальзамо, так называемого графа Калиостро. Действуя подобным же образом и даже еще более дерзко, красавица-иностранка уверяла, будто является дочерью Калиостро, говорила, что знает секрет вечной молодости, и, улыбаясь, рассказывала о встречах и событиях, которые происходили во времена императора Наполеона.

Ее престиж был так велик, что она проникла во дворец Тюильри и явилась при дворе Наполеона III. Ходили слухи даже о частных раутах, на которых императрица Евгения собирала вокруг красавицы-графини самых близких своих друзей. Подпольный номер сатирической газеты «Шаривари» (впрочем, сразу конфискованный) описывает сеанс, на котором присутствовал один из гостей. Вот этот пассаж:

«В ней есть что-то от Джоконды. Выражение ее лица, которое не сильно меняется, но которое почти невозможно определить, можно назвать как нежно-простодушным, так и жестоко-порочным. В ее взгляде такая опытность, а в неизменной улыбке столько горечи, что вполне можно поверить в ее восьмидесятилетний возраст, на который она намекает. Иногда она достает из кармана зеркальце в золотой оправе, капает на него две капли жидкости из крохотного флакона и, протерев, смотрит на свое отражение. И перед нами снова молодая прелестница!

Когда мы спросили ее об этом чуде, она ответила:

– Это зеркало принадлежало Калиостро. Для тех, кто смотрится в него с верой, время останавливается. Видите, на оборотной стороне выгравирована дата – тысяча семьсот восемьдесят третий год, а дальше следуют четыре строки с четырьмя великими загадками. Эти загадки, которые граф мечтал разгадать, он услышал из уст самой королевы Марии-Антуанетты, и якобы утверждал, что тот, кто найдет на них ответы, станет могущественнее королей.

– Можно ли нам прочитать их? – спросил кто-то.

– Почему нет? Прочитать – не значит разгадать, ведь даже Калиостро не хватило на это времени. Вот они:

Потом она поговорила с присутствующими, открыв каждому такое, что повергло в изумление всех нас.

Но это было всего лишь вступление, и императрица, отказавшись задать хоть один вопрос, касающийся ее лично, пожелала получить несколько откровений, проясняющих будущее.

– Пусть Ваше Величество соблаговолит слегка дунуть на него, – сказала графиня, протягивая зеркало.

И тут же, рассмотрев облачко пара на его поверхности, прошептала:

– Я вижу грандиозные картины… великую войну этим летом… победу… колонны войск, проходящих сквозь Триумфальную арку… Императора провозглашают Принцем империи[7]».

– Такова переданная нам записка, – продолжал Годфруа д’Этиг, – документ совершенно поразительный, потому что он был опубликован за несколько недель до объявления войны. Кто же эта женщина? Кто эта авантюристка, чьи опасные предсказания, воздействующие на довольно слабый дух несчастной государыни, не могли не сыграть роковую роль в катастрофе тысяча восемьсот семидесятого года? Кто-то – читайте тот же номер «Шаривари» – спросил ее:

«Итак, вы дочь Калиостро, но кто ваша мать?

– Моя мать?! – воскликнула она. – Ищите ее очень высоко, в кругу Калиостро… и даже еще выше… Да, это она… Жозефина де Богарне, будущая супруга Бонапарта, будущая императрица…»

– Полиция Наполеона Третьего не могла бездействовать. В конце июня она представила краткий доклад, написанный по окончании сложного расследования одним из ее лучших агентов. Цитирую:

«Итальянские паспорта синьорины, дата рождения в которых представляется сомнительной, оформлены на Жозефину Пеллегрини-Бальзамо, графиню Калиостро, родившуюся в Палермо 29 июня 1788 года. По приезде в Палермо мне удалось обнаружить старые церковные книги прихода Мортарана, и в одной из них я нашел запись, датированную 29 июня 1788 года, о рождении Жозефины Бальзамо, дочери Жозефа