Эллери Квин - Тайна Испанского мыса

— Ты мне так и не рассказал, — сухо заметил судья, когда они продолжили поездку, — как ты довел до конца свой ловкий трюк, Эллери? Или просто тебе повезло, и ты в темноте попал наугад в нужное место? — Он не сводил проницательного взгляда со своего спутника и ухмыльнулся, когда Эллери посмотрел на него.

— Ничего подобного! — сердито возразил Квин, затем улыбнулся и снова уставился на дорогу. — Я психолог!.. А потом, мои замечательные записи! — Он вздохнул. — Но со вчерашнего вечера я столько раз мысленно перечитывал их, что запомнил наизусть. На чем, черт возьми, я остановился, когда ворвался этот очумелый Рош?

— Ты пришел к заключению, что только пятая возможность, из всех тобой рассмотренных, может быть истиной.

— О да! — Эллери не отрывал глаз от дороги. — Ее суть в том, что преступник унес одежду Марко по той простой причине, что она была нужна ему как таковая. — Глаза пожилого джентльмена округлились от удивления. — Но зачем преступнику понадобилась одежда Марко? Чтобы одеться самому. Тогда становится очевидным, что на нем не было собственной одежды. Как ни парадоксально, но это так. Почему одежда понадобилась преступнику после преступления? И снова очевидное — чтобы скрыться. Одежда нужна была ему для побега.

Эллери сердито взмахнул рукой.

— Поначалу я отверг эту возможность, поскольку не мог понять, почему преступник взял всю одежду и оставил плащ. Собственно говоря, плащ был самой удобной одеждой из всех вещей Марко. Вряд ли он отказался бы от плаща — длинного и черного, — который скрыл бы целиком всю его фигуру, если одежда была нужна ему как одежда, чтобы бежать. На самом деле, подстегиваемый страхом быть застигнутым на месте преступления, он легко мог бы обойтись без большинства — если не всех — вещей, которые взял, — пиджака, рубашки, галстука, разумеется, может, даже и брюк, — и взять только плащ, прихватив разве что для приличия туфли. И тем не менее, он страшно рисковал, сняв с Марко все до последнего, но оставив при этом плащ! Мне оставалось лишь сделать вывод, что моя пятая теория также неверна, и должна существовать какая-то другая. Я долго не возвращался к этому — и очень жаль, — а блуждал в тумане. Пока миссис Марко вчера вечером не открыла мне факт, что во время преступления ни на теле Марко, ни на террасе плаща не было. И тогда я понял, что пятое объяснение — одежда как одежда для побега — должно быть единственно верным. Преступник не мог взять плащ, потому что его там не было. И тогда я сказал себе: плащ — самая важная улика в этом деле. Если бы мне не посчастливилось получить эту информацию, то это убийство могло бы остаться нераскрытым.

— Теперь мне ясно, — задумчиво протянул судья, — хотя какую связь это имело с Каммером, все еще выше моего понимания.

Эллери резко нажал на клаксон и подал гудок.

— Слушай. Я уже указывал на то, что у преступника не было собственной одежды. Тут требуется уточнение. Я спросил себя: до какой степени был раздет преступник, когда явился на место предполагаемого преступления? Нам известно, что он снял одежду с тела Марко после того, как совершил убийство. Соответственно я сделал вывод, что на нем не было ничего из того, что он снял с Марко, в противном случае он не стал бы этого брать. Отсюда следует вывод, что на нем не было ни рубашки, ни галстука, ни пиджака, ни брюк, ни ботинок, ни носков, ни даже белья. Правда, он не взял трость и шляпу Марко. Но считать, что преступник, явившись без всей той одежды, что я перечислил, был в шляпе и с тростью, разумеется, полная нелепость. Ни трость, ни шляпа ему явно не были нужны, потому-то он их и оставил. В любом случае он пришел без шляпы и без трости. Но тогда в какой одежде он мог заявиться на пляжную террасу, чтобы совершить преступление?

— Мне кажется, ты упустил возможность того, что он был хотя бы, ну, скажем, в плавках, — сухо заметил судья.

— Совершенно верно. Но я ничего не упустил. Само собой, он мог прийти в плавках, в плавках и халате или только в халате.

— Ну и...

— Я только что сказал тебе, что он забрал одежду Марко, дабы незаметно улизнуть, — устало пояснил Эллери. — Мог ли он сбежать, будучи в плавках, плавках и халате или только в халате? Конечно мог.

— Ничего не понимаю, — запротестовал судья. — Нет, если он...

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Но я проанализировал и эту ситуацию. Если бы он ушел с террасы в дом в той одежде, что я только что перечислил, — в плавках, в плавках и халате или только в халате, — то этого было бы вполне достаточно и ему не пришлось бы забирать вещи Марко. Ничего странного с точки зрения любого встречного — кто-то просто возвращается после ночного купания. Ты хотел спросить: «А что если он ушел не в дом, а куда-то дальше по шоссе?» Ответ следующий: если бы он был в плавках, или халате, или и в том и другом, спасаясь этим маршрутом, то ничего предосудительного в этом не было бы. Твой друг Гарри Стеббинс в субботу утром сказал, если ты помнишь, что местные порядки разрешают купальщикам разгуливать по участку шоссе между пляжами, по которому как раз и можно уйти с Испанского мыса, в одной пляжной одежде. Собственно говоря, когда мы его встретили, он как раз возвращался с общественного пляжа в одних плавках. Таким образом, если тут так принято разгуливать, то убийца в подобном костюме чувствовал бы себя вполне безопасно, — не важно, в какой час его бы заметили, — зная, что его никто не остановит. Но и на этот раз я сказал себе: если бы он ушел по шоссе, ему бы не понадобилась одежда Марко. Единственным возможным маршрутом — не считая дома и шоссе — оставалось море. Но разумеется, он не стал бы забирать одежду, если бы уходил морем, кроме того, на песке не осталось никаких следов, которые доказывали бы, что преступник сбежал через бухту.

— Но если твой анализ верен, — недоумевающе начал судья, — я не вижу...

— Разумеется, вывод напрашивается сам собой, разве нет? Если на преступнике первоначально были бы плавки, или плавки и халат, или только халат, ему бы не понадобилась одежда Марко, дабы скрыться. Но как я уже показал, одежда Марко как раз и была ему нужна для этой цели. Таким образом, я пришел к выводу, что на преступнике с самого начала не было ни плавок, ни халата, когда он явился на место преступления.

— Но это значит... — произнес пожилой джентльмен, пораженный.

— Именно, — спокойно кивнул Эллери. — Это значит, что с самого начала на нем ничего не было. Другими словами, когда он подкрался к Марко сзади и тюкнул его по голове, он был в чем мать родила.

Оба спутника замолчали под мощный рев «дюзенберга».

— Теперь мне понятно, — негромко произнес судья, — нагота тела Марко — это следствие наготы убийцы. Очень умно. Продолжай, мой мальчик, это просто невероятно.

Эллери моргнул. Он ужасно устал. Настоящий ад, а не отпуск! Но он упрямо продолжил:

— А если убийца пришел голым, то, естественно, возникал вопрос: откуда он явился? Это было самое простое из всего. Он явно не мог прийти голым из дома. И конечно же по шоссе. Прийти голым он мог только из моря.

Судья Маклин непроизвольно распрямил длинные ноги и с удивлением посмотрел на Эллери.

— Хм, — хмыкнул он. — Сдается мне, что из человеческой слабости мы извлекаем образец совершенства. Я не верю своим ушам. Ты доказал, что убийца должен был прийти морем, но я слышал, как не далее чем в воскресенье ты с не меньшей убедительностью доказал, что морем убийца никак не мог бы прийти!

Эллери покраснел.

— Давай, сыпь мне соль на раны! Только вчера вечером я признался, что допустил вопиющую ошибку в моих предыдущих доводах. Да, именно это я и «доказал», что будет вечным памятником моему недомыслию. Отсюда лишь следовало, что некоторые аргументы привели меня к ложным доводам. Мы всего лишь надеялись... Это мой главный промах в этом запутанном деле. Ты помнишь, что мое «доказательство» основывалось на двух убедительных доводах. Первое — Марко, начав писать глубоко личное письмо на террасе перед тем, как его убили, поставил на нем время «час ночи» и упомянул, что он находится один, из чего следовало, что убийца пришел позже часу ночи. Но около часу ночи наступил отлив, и пляж оставался не покрытым водой примерно на восемнадцать футов, и на песке не было следов. Отсюда я сделал вывод, что убийца не мог прийти морем, а пришел по суше, по дорожке. Ты не видишь ошибки в моих рассуждениях?

— Честно говоря, нет.

Эллери вздохнул:

— Это просто, хотя и мудрено. Я и сам не видел ее до тех пор, пока окончательный довод не убедил меня в ошибочности первого и не заставил все перепроверить. Ошибка в том, что мы приняли на веру слова Марко, что в час ночи он находился на террасе один! Он написал, что был один — даже если считать, что он не лгал, поскольку ему незачем было лгать, — но это не значит, что его слова правда. Он просто думал, что находится один! Оба условия — был ли он и в самом деле один или думал, что один, — привели к одному и тому же результату: к тому, что он сидел и писал личное письмо. Я глупо отверг вероятность того, что он мог ошибаться, полагая, что сидел на террасе один.