Адриан Конан Дойл - Неизвестные приключения Шерлока Холмса

Когда мы снова распрямились, собрав с пола упавшую горсть восковых спичек, я с удивлением увидел, что впалые щеки Холмса покрылись румянцем волнения.

— Я ошибся, — сказал он. — Ковры все-таки персидские. Идемте, Уотсон, нам самое время отправляться на станцию к поезду на Лондон.

Через несколько минут вы вышли из замка. Но, к моему изумлению, оказавшись во внешнем дворе, Холмс быстро пошел по дорожке, которая вела к конюшне.

— Хотите навести справки о пропавшей лошади? — предположил я.

— О лошади? К чему? Мой дорогой друг, у меня нет ни капли сомнения, что она надежно скрыта от чужих глаз на одной из окрестных ферм, пока Грегсон рыщет по всей стране. На самом деле мне здесь нужно вот это.

Он зашел в первое же пустовавшее стойло и вернулся с большой охапкой соломы в руках.

— Прихватите такую же и вы, Уотсон. Тогда этого будет достаточно для нашей цели.

— Но какова наша цель?

— Первое и главное — проникнуть внутрь через главный вход незамеченными, — усмехнулся он, перекладывая груз себе на плечо.

Мы вернулись по собственным следам. Холмс приложил палец к губам, осторожно открыл дверь и проскользнул в ближайшую к входу кладовку, где во множестве хранились старые плащи и трости. Мы сбросили обе охапки соломы на пол.

— Это вполне безопасно, — прошептал он, — поскольку здесь все построено из камня. Ага! Вот эти два макинтоша подойдут нам как нельзя лучше. Не сомневаюсь, — добавил он, чиркая спичкой и роняя ее в солому, — что мне еще не раз придется прибегнуть к этой нехитрой уловке.

Пламя стремительно охватило солому и добралось до непромокаемых плащей, густые клубы черного дыма стали проникать из кладовой в холл замка Арнсуорт, что усугублялось шипением и потрескиванием горящей прорезиненной ткани.

— Святые небеса, Холмс! — воскликнул я, чувствуя, как от дыма слезы катятся по щекам. — Мы же здесь задохнемся!

Его пальцы крепко вцепились мне в руку.

— Потерпите чуть-чуть, — пробормотал он, и в ту же секунду мы услышали топот ног и полный испуга крик:

— Пожар!

В этом отчаянном вопле можно было узнать голос Стивена.

— Пожар! — заголосил он снова, и его шаги стали удаляться вдоль по залу.

— Пора! — прошептал Холмс, и, в одно мгновение выскочив из кладовки, мы опрометью бросились в сторону библиотеки. Дверь ее была полуоткрыта, и когда мы ворвались внутрь, старик в истерике барабанил кулаками по старинному камину, даже головы не повернув в нашу сторону.

— Пожар! Замок охвачен огнем! — почти визжал он. — О, мой несчастный хозяин! Боже мой! Как спасти его?

Рука Холмса легла ему на плечо.

— Ведра воды в кладовке окажется вполне достаточно, — сказал он тихо. — Впрочем, все равно будет лучше, если вы попросите его светлость выйти к нам.

Вздрогнув, старик посмотрел на него, его глаза сверкали, а пальцы скривились, как когти хищной птицы.

— Подлый обманщик! — вскричал он. — Я предал хозяина из-за твоего грязного трюка!

— Займитесь-ка им, Уотсон, — попросил Холмс, удерживая старика на расстоянии вытянутой руки. — Ну, будет, будет! Вы — поистине преданный слуга.

— Преданный до гробовой доски, — донесся чей-то слабый шепот.

Я невольно повернулся. Край готического камина отодвинулся в сторону, и в образовавшемся темном проеме показался высокий, худощавый мужчина, настолько покрытый пылью, что мне сначала почудилось, что я вижу перед собой не человека, а призрак. Ему было лет пятьдесят, поджарый, с чуть вздернутым кончиком носа и грустными глазами, потускневшими и болезненно запавшими на лице оттенка серой бумаги.

— Мне кажется, пыль причиняет вам неудобство, лорд Джоселин, — произнес очень мягко Холмс. — Не лучше ли вам присесть?

Мужчина не без труда сделал несколько шагов и тяжело опустился в кресло.

— Вы, конечно же, из полиции, — со вздохом произнес он.

— Нет. Я частный сыщик, подействую в интересах правосудия.

Сухие губы лорда Джоселина растянулись в исполненной горечи улыбке.

— Слишком поздно, — сказал он.

— Вы больны?

— Я умираю, — разжав кулак, он показал нам маленький пустой пузырек. — И жить мне осталось совсем недолго.

— Вы сможете чем-то ему помочь, Уотсон?

Я взялся пальцами за запястье страдальца. Его лицо уже покрывала мертвенная бледность, а пульс был редким и едва прощупывался.

— Нет, Холмс, здесь я бессилен.

С болезненной гримасой лорд Джоселин выпрямился в кресле.

— Могу я попросить вас простить умирающему его любопытство и рассказать, как вам удалось установить истину? — спросил он. — Вы должны быть человеком необычайной наблюдательности.

— Признаюсь, что поначалу я столкнулся со сложностями, — начал Холмс, — но дальнейшие события помогли найти ответы на все вопросы. Было совершенно очевидно, что ключ к разгадке этой тайны лежал в сочетании двух исключительных обстоятельств — использовании гильотины и исчезновении головы убитого.

Кто, спрашивал я сам себя, стал бы прибегать к такому громоздкому и странному орудию убийства, кроме человека, для которого оно могло иметь глубоко символичное значение, а если это так, то смысл этой символики можно было постичь только где-то в глубинах прошлого.

Благородный хозяин замка понимающе кивнул.

— Собственные крестьяне соорудили ее для Ренна, — тихо пробормотал он, — чтобы отомстить за позор и страдания, которые их женщины вынуждены были сносить от него. Но, пожалуйста, продолжайте, и по возможности кратко.

— Стало быть, с первым из странных обстоятельств мы разобрались, — снова заговорил Холмс, для подсчета загнув палец на руке. — Что касается второго, то именно оно позволило увидеть решение загадки в истинном свете. Мы с вами не в Новой Гвинее. Так зачем же убийце понадобилась голова жертвы? Ответ очевиден: он хотел таким образом скрыть подлинную личность убитого. И, между прочим, — спросил он вдруг резко, — что вы сделали с головой капитана Лотиана?

— В полночь мы со Стивеном захоронили ее в фамильном склепе, — слабеющим голосом ответил хозяин замка. — Полностью в соответствии с ритуалом погребения.

— Остальное уже совсем просто, — продолжал Холмс. — Поскольку тело легко опознали как ваше по одежде и некоторым личным вещам, найденным на трупе и тщательно переписанным затем инспектором местной полиции, вполне естественно напрашивался вывод, что не было никакого смысла прятать голову, если убийца не обменялся с жертвой одеждой. О том, что переодевание было совершено еще до убийства, свидетельствовали пятна крови. Жертву заранее обездвижили, вероятно, подсыпав огромную дозу снотворного, поскольку, как я уже объяснял своему другу мистеру Уотсону на основании многочисленных фактов, никакой борьбы не было. Жертву намеченного убийства перенесли в музей из другого помещения замка. И если мои рассуждения верны, то убитым никак не мог быть лорд Джоселин. Тогда кто же он? И тут возникала единственная кандидатура — пропавший кузен его светлости и предполагаемый убийца капитан Джаспер Лотиан.

— Но как вам удалось дать Доулишу столь точное описание беглеца? — не сдержался я.

— Для этого достаточно было посмотреть на тело убитого, Уотсон. Эти двое мужчин внешне очень походили друг на друга, в противном случае идею подмены пришлось бы отбросить сразу. В пепельнице музея я обнаружил свежий окурок турецкой сигареты, выкуренной через мундштук. Только заядлый курильщик взял бы в рот сигарету при столь ужасающих обстоятельствах, но само по себе это не имело большого значения. Решающими уликами стали следы на снегу, которые показали, как некто сначала прошел от главного входа с тяжелой ношей, а затем вернулся уже налегке. Думаю, этим исчерпываются основные пункты моего расследования.

Какое-то время мы сидели в полной тишине, нарушаемой только порывами ветра за окнами и отрывистым, но хриплым дыханием умирающего.

— Полагаю, я не обязан вам ничего объяснять, — сказал он в конце концов. — Ибо только перед Создателем, способным постичь тончайшие движения человеческой души, готов держать ответ за то, что содеял. И тем не менее, хотя при мысли обо всем этом я испытываю только чувство вины и стыда, я поделюсь с вами частью своей истории, в том числе и потому, что рассчитываю на ваше понимание и готовность исполнить мою последнюю просьбу.

Не знаю, известно ли вам, что мой кузен Джаспер Лотиан поселился в Арнсуорте после громкого скандала, принудившего его покинуть военную службу. Хотя он не имел ни гроша за душой, а его омерзительный образ жизни уже создал ему печальную славу повсеместно, я принял его как близкого родственника, не только оказав ему финансовую помощь, но, что, думаю, было гораздо важнее, придав ему равное моему собственному положение в обществе.

Оглядываясь теперь на прошедшие с тех пор годы, я могу лишь себя винить за проявленную беспринципность, за бесхарактерность, из-за которой не смог вовремя положить конец его безумным выходкам, безудержному пьянству, азартным играм и некоторым гораздо более предосудительным поступкам, с которыми связывала его молва. Я считал его человеком грубым и опрометчивым, но и понятия не имел, что это порочная и совершенно лишенная представления о чести тварь запятнает доброе имя собственной семьи.