Фредерик Браун - Призрак шимпанзе

— Значит, в цирке выступают только лилипуты?

— Обычно да. Ни один шапито не выставит карлика вместо лилипута. Но есть цирки, где выступают только карлики. А некоторые цирковые водевильные труппы лилипутов имеют в своем составе и карликов — для контраста с настоящими лилипутами. Из карликов иногда получаются отличные клоуны.

— Мне можно заказать еще одну чашку кофе, Эдди?

— Думаю, я могу себе это позволить. Я же говорил тебе вчера, что у меня было девятнадцать долларов. Сейчас у меня осталось восемнадцать.

— Эдди! Ты истратил этот доллар с другими женщинами?

— Пока до этого еще не дошло. Если мы будем обходиться только кофе, этих денег хватит надолго.

— Ну ладно уж, давай обходиться только кофе. Правда, время от времени хорошо бы съесть еще и пирожок. Я никак не могу прийти в себя, Эдди.

— От чего? От отсутствия пирожка?

— Нет, от того, как ты выглядишь, когда хорошо одет. Твой сегодняшний вид слишком разительно отличается от вчерашнего.

Тут меня разобрал смех. Я откинулся на спинку стула и громко захохотал. Я, конечно, должен был объяснить, отчего мне так смешно. Она поняла и тоже рассмеялась. И стала еще красивее. Раньше я не замечал, какой у нее изумительный голос.

— Ты провела остаток ночи с Дарленой? — спросил я.

— Да, но не в фургоне, а здесь, в отеле. Когда полиция закончила допрос, я вернулась к Дарлене. Она уже встала и оделась. Мы обе не захотели там оставаться. Поехали в город и переночевали в моем номере. Только Дарлена уже уехала обратно на ярмарку, потому что ждет сегодня мужа.

После второй чашки кофе Рита посмотрела на свои часы.

— Нам надо ехать на ярмарку, — сказала она. — Мне, по крайней мере, необходимо туда вернуться. Надо только забежать в банк. Это совсем рядом. Ты подождешь меня здесь? Если ты тоже намерен вернуться, то…

— Что мне тут делать? Конечно, я тебя подожду, поедем вместе.

Я уже не мог смотреть на кофе после двух чашек, которые выпил сейчас, и еще двух, выпитых часом раньше. Но надо было ждать, и я заказал еще одну чашку.

Потом мы сели в автобус, чтобы вернуться на ярмарку. Рита сказала, что я должен беречь свои восемнадцать долларов, и не позволила мне взять такси.

Когда я вернулся, дядя Эм был уже на ногах. Он где-то раздобыл опилки и был занят тем, что обильно посыпал ими землю перед нашим балаганом.

— Привет, малыш, ты из города?

— Да, я поднялся слишком рано и успел туда смотаться. Что ты думаешь насчет погоды?

— Может слегка подкачать. Но работа будет. Сюда повалит весь город, чтобы посмотреть на место, отмеченное крестом.

— Ты уже читал газету? — спросил я.

— Нет, но я все-таки учил алгебру в колледже. Крест — это «икс», координата. А полиция разыскивает некоего «игрек».

— И пока безрезультатно, — добавил я.

— Если ты был в городе, то почему не пошел в кино?

— Встретил Риту — случайно. Она возвращалась на ярмарку, вот я и поехал с ней.

Он воскликнул: «Вот как!», — а потом пристально на меня посмотрел.

— Будь осторожен, малыш!

— Вчера ты меня не предостерегал, когда попросил увезти ее на машине. Так или иначе, я ничем не рискую. В следующий раз она просто не обратит на меня внимания, — сказал я.

— И одного раза достаточно, если вчера она хорошенько тебя разглядела. Ты себя недооцениваешь, Эд. Может, ты и не очень красив, но у тебя чертовски романтичный вид. В скором времени ты будешь отбиваться от баб бейсбольной битой.

Это показалось мне сомнительным.

— Ну а кроме того, есть что-нибудь новенькое?

Он знал, что я имею в виду.

— Да ничего особенного. Недавно забегал Вейс.

— Вейс?

— Армин Вейс, инспектор или что-то вроде этого. Мне казалось, что ты уже разговаривал с ним сегодня утром.

Я утвердительно кивнул.

— Этот капитан — дотошный малый, — улыбнулся дядя Эм. — Он хотел узнать, проснулся ли ты, когда я вернулся в палатку. Я сказал, что да. Какую глупость ты сморозил? Признался в чем-то, чего не должен был знать?

— Вот именно. Я проговорился, что убитый был карликом, а прежде ему сказал, что уже спал, когда приехала полиция, и с утра ни с кем не виделся.

— Я так и думал, что он тебя на чем-нибудь подловит! Преступника из тебя не выйдет — тебя тут же поймают.

— Ладно, придется оставаться честным человеком. Кстати, Вейс думает, что мы все — банда уголовников.

Дядя Эм что-то проворчал в ответ и снова начал рассыпать опилки.

— Помочь тебе? — спросил я.

— Да, только пойди переоденься.

Я пошел в палатку, чтобы скинуть праздничный костюм. Когда я вернулся, Эм уже покончил с опилками. Теперь он сидел в балагане на прилавке и жонглировал тремя шариками, заставляя их описывать небольшую дугу.

Я попытался сделать то же самое, но тут же раскидал шары.

— Малыш, — сказал дядя Эм, когда я в десятый раз поднимал упавший шар, — ты не создан для того, чтобы быть жонглером, брось это дело.

— А для чего я создан?

— Не знаю. Может, для того, чтобы играть на тромбоне.

— Нет, — сказал я, — у меня нет таланта. Я могу научиться играть по нотам, если постараюсь. Но я не умею «думать» над тромбоном, как настоящий музыкант. Когда кто-то импровизирует, я могу подключиться, но не могу вести сам.

— Большинство музыкантов не умеют этого делать, однако они зарабатывают на жизнь.

— Я не хотел бы быть таким музыкантом. Я буду продолжать играть, но не для того, чтобы зарабатывать на жизнь. Только для своего удовольствия.

Он покачал головой, и я снова повторил свой вопрос: так для чего, по его мнению, я создан?

— Ты создан для того, чтобы быть Эдом Хантером. Ты никогда об этом не думал?

— Из этого денег не сделаешь, — ответил я. Он перестал жонглировать шариками и изумленно уставился на меня.

— Так ты хочешь денег, Эд? Мы неплохо заработали. Я могу тебе дать. Сколько ты хочешь? Пятьдесят долларов? Сто?

— Нет, не надо, у меня еще остались деньги. Дядя Эм, если я тебе сейчас не очень нужен, я могу уйти?

— Иди!

Я направился кружным путем к центральному входу. Народ понемногу начал сходиться, но большой толпы еще не было. Небо грозило вот-вот разразиться дождем.

В мыслях я возвращался к утреннему разговору с Армином Вейсом и его намекам по поводу низости циркачей. Меня переполняла горечь.

Проходя мимо балаганов, я вдруг взглянул на товарищей другими глазами. А ведь он был прав в отношении большинства из них! Например, у Спуда Рейнолдса три выстрела в тире стоили двадцать пять центов — вроде совсем не много. Стреляли из длинноствольного карабина. За три удачно выбитых мишени, расположенных внутри красного ромба, полагался большой приз — любая вещь на выбор из той дряни, которая находилась на призовом стенде. Но никто никогда ничего не выигрывал. Мишени были расположены так, что это было теоретически возможно, но практически невыполнимо. Казалось, все было очень просто — в этом и состоял весь трюк, — однако самому удачливому болвану в стране понадобилась бы помощь господа боги, чтобы сделать три удачных выстрела подряд. Я должен был признать правоту Вейса. А все остальные? Чего стоила, например, игра, состоящая в том, чтобы бросить монетку так, чтобы она попала и удержалась на движущейся тарелке? Или попытаться сбить пачку сигарет из пробкового пистолета? Все это были мошеннические трюки, где подловленный простачок всегда проигрывал. Но наша игра была честной. Прежде всего, мы не предлагали простачку дорогих вещей в качестве приза. Примерно один человек из двадцати пяти мог опрокинуть три молочные бутылки тремя бейсбольными мячами и выиграть куклу Кьюпи[3] ценой четырнадцать центов.

Но, в конце концов, этот простак платил десять центов за удовольствие испытать себя, за удовольствие удивить свою бабу или приятелей, за удовольствие бросить три бейсбольных мяча настолько ловко и метко, насколько он был способен. Эта дешевая кукла Кьюпи сама по себе не имела для него никакого значения, однако являлась символом его удачливости. Верно, что играли на деньги, но игра требовала известной ловкости, а не только везения.

Я прошел мимо палатки ясновидящего, мимо паноптикума, больших каруселей и негритянского балагана.

Когда я подошел к балагану с уродами, зазывала Гарри Шульц уже начал свой обычный ор. Вокруг него собралось всего несколько зевак, в основном дети, однако после каждой фразы он выбивал дробь на барабане, и люди понемногу начали стекаться к его палатке.

Я обошел это сборище с намерением удалиться от него как можно дальше. Но тут с эстрады зазывалы кто-то окликнул меня: «Привет, Эд!» Я оглянулся. Это опять был тот полицейский, Армин Вейс. И снова он сидел на краю эстрады. Я направился в его сторону.

— Вы что, никогда не спите?

Он засмеялся.