Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет

— Прекрасно. Все лучше, чем рыбный нож.

Орсони не сразу понял намек.

— Ты пользуешься ножом?

— Никогда. Но его выбрал для Ладзано месье Артюр, и я не знаю почему.

Выражение отвращения промелькнуло на лице Орсони. И надо было иметь профессиональный глаз, чтобы его заметить. Такой, как у Ангела. Оно от него не укрылось.

— Что-нибудь не так? — спросил он.

— Нормально, — произнес Орсони тоном, исключающим всякую дискуссию. — Устал чертовски. Эти проклятые самолеты дьявольски шумные. Семь часов лету… А мне не двадцать лет, ты понимаешь, да еще эти пристали…

Убийца не знал, кого это вдруг обвинил Орсони.

Ангел ушел также незаметно, как и пришел, засунув во внутренний карман пиджака фото будущей жертвы. Орсони все сидел на бархатном гранатовом канапе парадного салона. Из душа вышла голенькая Сюи и стала ластиться к нему, словно кошечка, но у него не было настроения. Он безжалостно оттолкнул ее и вернулся к своим мыслям. Почему Артюр заставил убрать Ладзано, пока он сам был в Рангуне? Конечно, Ладзано тоже запачкался в этом дерьме, но из-за этого убивать его… Все сети, созданные после войны, будут рваться, как только начнут возникать внутренние ссоры. Октав знал это по опыту. Казнь одного из своих, даже оправданная, не предвещала ничего хорошего, и он пообещал себе поговорить с Артюром. Известно, что беда не приходит одна. Рано утром Орсони разбудил телефонный звонок из парижского филиала Европейского банка. Некий Жан-Гюг Лекёр, уполномоченный, сбивчиво информировал его, что помещение для сейфов немного пострадало от затопления и он сожалеет, что вынужден звонить Орсони домой, но ему хочется все-таки получить ответ на вопрос, заданный в телефонном разговоре, состоявшемся тремя днями раньше. Орсони ничего не понял. Напрасно он повторял, что в то время находился в Бирме. Банкир настаивал, что у них был разговор, касающийся перевода денег на счет мадемуазель Одиль де Сент-Анжель.

— Кто сказал вам, что вы говорили со мной? — крикнул в трубку Орсони.

— Да вы сами, — не вытерпел Лекёр, словно принимая его за чокнутого.

— Но я вам говорю, что меня даже не было во Франции!

После непродолжительного молчания банкир выдвинул предположение, что кто-то выдал себя за него, а это, настаивал он, просто неприлично, так как разговор был конфиденциальным. До Орсони стало доходить, что кому-то из «Франс-Атом» стало известно о переводах на счет молодой женщины, племянницы Артюра. «Да, — подумал он, — лишние волнения в семьдесят два года мне совсем ни к чему…»

Беспокоило его и другое. Орсони получил довольно сухую записку от Шарля Бютена, патрона «Западной цементной промышленности». Этот молодчик уже два раза избежал тюрьмы, внеся залог в кругленькую сумму — один миллион франков в первый раз и три с половиной во второй. Чеки поступили в административную службу «Финансовой галереи», были обналичены, деньги поступили в доход государства. Орсони тогда успокоил своего друга Бютена: «Агев», дескать, возместит ему эти деньги при условии, что тот будет молчать о махинациях с фальшивой валютой и липовыми счетами. Но на этот раз Бютен всерьез требовал денег. «В противном случае, — пригрозил он, — я все расскажу малышке Казанов к найду способ вернуть свои денежки». Шантаж, да еще в такой момент, — это уж слишком. Деньги, разумеется, были, чтобы утихомирить Бютена, да вот только разыгрался аппетит у Артюра: уже несколько недель он мечтал лишь о президентстве я не скупился, обеспечивая себе политическую поддержку парламентского большинства и покупая голоса избирателей. В довершение всего он завел себе любовницу — девицу двадцати трех лет — и снял ей роскошный верхний этаж в одном из престижных домов на набережной Сены. Он осыпал ее драгоценностями, оплачивая дорогие платья от лучших модельеров. Короче, цементник шел ко дну, потому что денди-поэт развлекался, в то время как его жена томилась в клинике за пятьдесят тысяч франков в неделю.

Дав задание Ангелу, Орсони решил серьезно поговорить с Артюром. Но прежде он попытался немного расслабиться с помощью виски. Когда появилась обнаженная Сюи, Октав знаком подозвал ее. Он моментально позабыл о том идиоте из Европейского банка, о счете барышни де Сент-Анжель и угрозах Шарля Бютена, которого он охотно утопил бы в бетоне. Ласкать шелковистую молодую кожу, думал он, это верх наслаждения.

А в это время Ангел успокаивал нервы в одном из домов квартала Нёйи, где его хорошо знали из-за щедрых чаевых. Ангелу смерти нужна была свежая плоть. Двумя часами позже на зеленом поле Пуасеи, у седьмой лунки, был сражен наповал мужчина. Выстрел наделал столько шума, что государственный советник Урсул дю Морье обессмертил свое имя на первых цветных страницах всех журналов. Когда Ориан Казанов пришла на встречу в кафе «Флоран», к ней никто не подошел. Но этому было оправдание. Ликвидатор сделал свое дело.

Для следователя Казанов этот день начался довольно необычно. Утром ей показалось, что она вернулась в детство. Была среда. По Люксембургскому саду носились детишки, играя в салочки под присмотром своих матерей или нянек, сидящих на скамейках или железных стульях на аллеях. Переехав в Париж, Ориан часто приходила сюда с подружками, которые не спеша толкали перед собой коляски со своими детьми по дубовой аллее. Дети выросли, и Ориан иногда посещала сад с тоскою в сердце и усиливавшимся чувством одиночества. Причина таилась в пустоте, которую она так остро ощущала: она не была женщиной, потому что не была матерью. Крики малышей вокруг нее каждый раз болью отзывались в душе.

Ориан ясно помнила прогулки в Люксембургском саду с Изабеллой Леклерк во времена, когда супруги еще жили во Франции. Давиду тогда было всего три года. Несколько раз она ходила с ним на представления кукольного театра и от всей души смеялась, вместе со зрителями в коротких штанишках над глупым жандармом, которого лупил Гиньоль{8}. Если Изабелла оставляла ей Давида на вторую половину дня, она чувствовала себя счастливой среди шумной поросли, с удовольствием играла роль мамаши, легко заговаривала с другими родителями, которые не осмеливались читать газеты, пока их чада осваивали горки или лошадок на пружинах.

Ориан шла по саду со странным ощущением, что время застыло и ей все еще двадцать лет. Так преподаватели не замечают подкрадывающейся старости, из года в год видя перед собой юные лица. Она ненадолго задержалась у гигантской экспозиции фотографий Земли, сделанных с высоты птичьего полета Яном Артюр-Бертраном. Там были восхитительные кадры лесов и озер, морских беретов, хлопковых полей и разложенных на песке ковров, которые оживляли строгий вид здания сената невероятными пейзажами, сотворенными человеческой рукой. Ориан подумала, что тоже хотела бы взлететь высоко-высоко, посмотреть на жизнь сверху, чтобы получше разглядеть опасность, чтобы лучше понять человеческие слабости и смириться с ними. Она была тверда и непреклонна, когда речь шла о праве, и, возможно, эта жесткость захлестнула и ее личную жизнь. Вынужденная предвосхищать окончательное решение суда, она сама оказалась в положении судьи в отношении собственных поступков, и результат был не из лестных. Она направилась к большому круглому водоему, задев босой ногой большую карту мира, собранную на земле из кусочков дерева. Белокурая девчушка спала на Лабрадорском море, а две американки искали пальцами ног город Сан-Антонио. Ориан пообещала себе, что, распутав дело, она уедет — далеко и надолго — и будет искать себя. Ведь вернуть человека, которого любила, невозможно.

Она не знала точно, что ищет. Чтобы найти, нужно было пустить в плавание все кораблики Люксембургского сада. В водоеме плавали несколько крохотных утят, глотая кусочки размокшего хлеба. Часы на здании сената показывали 10.45. С наступлением погожих дней из оранжереи вынесли пальмы в бочках, и четыре из них были поставлены вокруг пруда. В тени одной из пальм Ориан обнаружила маленькую будку с объявлением о прокате корабликов. На двери висело объявление, гласившее, что выдача начинается с 11 часов. Ждать оставалось недолго. Она вытащила железный стул и устроилась под майским солнцем. Сторож резко свистнул в свой свисток с горошинкой. Из кустов выскочили два сорванца. Это тоже напомнило Ориан детство. Вскоре подошла девушка и открыла висячий замок, запиравший дверь сокровищницы. Привычным жестом она выкатила из нее стеллаж, на полках которого гордо красовались парусники с номерами на парусах. И тотчас же сбежались дети, щебеча и чирикая, как воробьиная стая. Торговка приключениями — так ее назвал какой-то папаша — раздала суденышки и самшитовые палки. Первые кандидаты в плавание рассеялись вокруг пруда, подтолкнули свои ялики и, надувая щеки, дули в паруса. Девушка освободилась. Она села на стул у двери и раскрыла какой-то медицинский справочник. Ориан приблизилась к ней. Скорее всего это была студентка, подрабатывающая по утрам. Со скрытым удивлением та встала, окинула взглядом Ориан, одновременно высматривая ребенка, который должен был быть где-то рядом. Но не увидела поблизости ни одной детской головки. Ориан, убедившись, что никто им не помешает, прямо приступила к делу.