Рекс Стаут - Не позднее полуночи (сборник)

Раз ему не хватило воспитания подвинуться, пришлось слегка задеть его, несмотря на его худобу. Я вошел.

– Куда теперь?

Он обогнул меня, и я последовал за ним через комнату к стульям. Как раз из-за таких стульев Джуэл Джоунс и ненавидела меблированные комнаты, да и остальная обстановка не спасала. Он присел на край стула и спросил:

– Ну, что такое?

Ответить было непросто. Поскольку он полагал, что я состою на довольствии в отделе убийств, то мне полагалось знать ни слишком много, ни слишком мало. Упоминать Джуэл Джоунс было рискованно – полиция могла до нее еще не добраться.

– Проверяю кое-какие детали, – сказал я. – Давно Ричард Миган снимает квартиру под вами?

– Черт побери. Я вам десять раз говорил.

– Не мне. Я же сказал – проверяю. Давно?

– Девять дней. Въехал во вторник на прошлой неделе.

– А кто там жил раньше, сразу до него?

– Никто. Она пустовала.

– Пустовала все время, пока вы здесь?

– Нет. Я же говорил вам, там жила девушка, но она съехала месяца три назад. Зовут Джуэл Джоунс, прекрасная артистка, устроила меня в ночной клуб, где я сейчас работаю. – Его губы задрожали. – Я знаю, что вы делаете. Вы хотите все испоганить, все переиначить и поймать меня… Привели эту собаку, чтоб она на меня рычала. Что, я виноват, что собак не люблю?

Он вцепился себе в волосы пальцами обеих рук сразу. Когда волосы были как следует всклокочены, он стал делать всякие жесты – как артист в ночном клубе.

– Собачья смерть, – сказал он. – Вот что случилось с Филом! Умер, как собака. Бедняга Фил. Не хотел бы я снова увидеть такое.

– Вы говорили, – рискнул я, – что дружили с ним.

Он вскинул голову.

– Нет. Разве я это говорил?

– Ну, что-то в этом роде. Может, не совсем так. А что, не дружили?

– Нет. У меня вообще нет друзей.

– Вы только что сказали, что девушка, которая здесь раньше жила, устроила вас на работу. Обычно так поступают друзья. Или она была вам чем-то обязана?

– Да ни черта подобного. Ее-то вы чего сюда втягиваете?

– Это не я ее втягиваю, а вы. Я только спросил, кто раньше снимал квартиру под вами. А что, вы ее прикрываете?

– Незачем мне ее прикрывать. Она вообще ни при чем.

– Может, и ни при чем. Она знала Филипа Кампфа?

– Думаю, да. Конечно, знала.

– Насколько близко?

Он покачал головой:

– Это про личную жизнь, а я не такой человек, чтоб рассказывать. Был бы жив Фил, вы бы спросили у него, может, он бы вам и ответил. А я не знаю.

Я улыбнулся ему:

– Все это кажется мне любопытным, мистер Аланд. Кто-то в этом доме убил Кампфа. Поэтому мы задаем вам вопросы, а если какой-то вопрос вызывает у вас застенчивость, то естественно, хочется узнать ее причину. Не хотите говорить про Кампфа и эту девушку – сами подумайте, что это может означать. Либо она была вашей девушкой, а Кампф увел ее, и за это вы его убили, когда он вчера пришел домой. Либо…

– Не была она моей девушкой!

– Угу. Либо это может означать, что она не была вашей девушкой, но вы все равно чувствовали себя глубоко обязанным ей. А Кампф втянул ее в какую-то грязную историю или чем-то ей угрожал, и она хотела от него избавиться, и тогда вы ей помогли. Конечно, может быть и так, что Кампф сам имел что-то против вас.

Он так запрокинул голову, чтобы практически мог смотреть на меня сверху вниз.

– Вы ошиблись с профессией, – заявил он. – Вам надо сценарии писать – для телесериалов.

После этого я пробыл у него лишь несколько минут, поскольку добыл все, на что мог рассчитывать при данных обстоятельствах. Раз я не мешал ему считать себя на службе у государства, мне было не с руки просить его сходить со мной в офис к Вульфу. Кроме того, мне надо было повидать еще двоих, а кто знает, когда меня прервет телефонный звонок или посыльный из прокуратуры. Единственное, в чем я продвинулся с Джеромом Аландом, это узнал, что он не хочет выпутываться за счет очернения других жильцов. Он не знал и не предполагал, кто мог убить беднягу Фила. Когда я уходил, он встал, но не пошел меня провожать, и дверь я открыл себе сам. Я спустился пролетом ниже к двери Мигана, постучал и стал ждать. В тот момент, когда я поднял кулак, чтобы постучать сильнее и громче, внутри раздались шаги и дверь открылась. Миган по-прежнему был в рубашке и непричесан.

– Ну? – спросил он.

– Снова пришел, – ответил я твердо, но не грубо, – задать вам пару вопросов. Не возражаете?

– Черт, вы же знаете, что возражаю.

– Естественно. Мистера Таленто вызвали в офис окружного прокурора. Возможно, это избавит вас от поездки туда.

Он посторонился, и я прошел внутрь. Комната была такого же размера и формы, что и у Аланда этажом выше, мебель, хотя и другая, выглядела ничуть не соблазнительней. Вплотную к стене стоял кривоногий стол – возможно, тот самый, на ремонт которого надеялась Джуэл Джоунс. Я взял стоящий рядом стул, он взял другой и хмуро уселся напротив.

– Я ведь вас видел раньше? – поинтересовался он.

– А как же, мы заходили с собакой.

– Я имею в виду до того. Разве не вы были вчера в офисе у Ниро Вульфа?

– Совершенно верно.

– Как это?

Я поднял брови:

– Вы что-то напутали, мистер Миган. Я пришел спрашивать, а не отвечать. Я заходил в офис Вульфа по делу. Это случается часто. А теперь…

– Жирный самонадеянный болван!

– Возможно, вы правы. Он, конечно, самонадеян. Но я тут по делу, – я достал блокнот с карандашом. – Вы въехали девять дней назад. Пожалуйста, расскажите точно, как вы попали в эту квартиру.

Он сверкнул глазами:

– Я уже три раза рассказывал.

– Знаю. Обычно так и делается. Я не стараюсь поймать вас на расхождениях, но вы могли упустить какую-то важную деталь. Просто считайте, что я ничего не слышал.

– О боже, – он уронил голову и сжал губы.

Вообще-то он мог выглядеть неплохо: светлые волосы, серые глаза, продолговатое худое лицо, – но теперь, проведя ночь – или большую ее часть – в отделе убийств и окружной прокуратуре, выглядел как раз плохо, особенно из-за красных и опухших глаз.

Он поднял голову:

– Я работаю фотографом в Питсбурге. Два года назад женился на девушке по имени Маргарет Райан. Через семь месяцев она ушла. Я даже не знаю, одна она ушла или с кем-то. Просто исчезла. Из Питсбурга тоже исчезла, или, во всяком случае, я ее там не нашел, и родные с ней не виделись и ничего про нее не знали. Примерно через пять месяцев, где-то год назад, один мой знакомый, бизнесмен, на которого я работаю, вернулся после поездки в Нью-Йорк и сказал, что видел ее тут в театре с мужчиной. Он подошел и заговорил с ней. Но она стала его уверять, что он ошибся. Он сказал, что это точно была она. Я приехал в Нью-Йорк и неделю ходил повсюду, но не нашел ее. В полицию не обращался, потому что не хотел. Может, для вас это не причина, но я такой.

– Пропускаю это, – я все записывал в блокнот. – Пошли дальше.

– Две недели назад я зашел на один вернисаж в Питсбурге. Там висела работа – большая картина маслом. Название – «Три лошадки на выпасе». Она представляла собой интерьер, комнату с тремя женщинами. Одна из них сидит на диване, и две – на полу, на ковре. Все трое едят яблоки. Та, что на диване, была моя жена. Я с первого взгляда твердо знал: это она, и чем дольше стоял и смотрел на картину, тем тверже это знал. Никакого сомнения быть не могло.

– Мы и не сомневаемся, – заверил я его. – И что вы сделали?

– Подпись художника напоминала что-то вроде «Черри», но, конечно, из каталога можно было узнать наверняка. Его звали Росс Чеффи. Чтобы узнать про него, я пошел в канцелярию Академии художеств. Там думали, что он из в Нью-Йорка, но наверняка сказать не могли. У меня были не доделаны кое-какие дела, это заняло пару дней, и потом я поехал в Нью-Йорк. Росса Чеффи я нашел без труда, он был в телефонной книге. Я приехал к нему сюда, в мастерскую. Сначала сказал, что интересуюсь этим персонажем с картины. Я сказал, что, по-моему, эта девушка отличная модель для серии фотографий, которые я хочу сделать. Но он ответил, что при его отношении к выразительным средствам фотографии он и не вздумает искать для такого дела натурщиц, и хотел уже со мной распрощаться. Пришлось сказать ему все как есть. Тогда он заговорил по-другому. Чеффи посочувствовал мне и сказал, что с удовольствием помог бы. Но картину он писал больше года назад, и натурщиц у него перебывало столько, что он сам не помнит, что с кого писал.

Миган остановился, и я поднял глаза от блокнота. Он злобно сказал:

– Еще раз скажу: я решил, что он врет.

– Не останавливайтесь. Сказали и сказали.

– Говорю вам, это было вранье. Фотограф за год может нащелкать сотню моделей и забыть. Другое дело – художник, да еще пишущий такую картину. Дальше я повел себя немного резко, но потом извинился. Он сказал, что постарается как-нибудь освежить свою память, и попросил перезвонить назавтра. Вместо звонка назавтра я пришел снова, но он сказал, что вообще ничего не вспомнил и вряд ли когда вспомнит. Я никаких резкостей не допустил. По дороге в дом я заметил объявление, что там сдается квартира, и, выйдя от Чеффи, нашел привратника, оформил аренду, а потом съездил в отель за чемоданами и заселился. Я же знал наверняка, что моя жена позировала для этой картины, и верил, что смогу ее найти. Мне хотелось быть как можно ближе к Чеффи и к тем, кто к нему ходит.