Эрл Гарднер - Счет девять

– Ну-ка, что это? – спросил я.

Поставив мексиканский флаг обратно на раму, я перевернул борнейский и увидел ввинченную в торец древка заглушку.

– Ах это! – засмеялся Бедфорд. – Это уступка практичности, мистер Лэм. Видите ли, в нижний конец древка ввинчивается сменный наконечник, очень твердый и очень гладкий. Когда флаг водружают, исследователь ввинчивает его, и тогда флаг легко втыкается в грунт. Затем его фотографируют. Это принятая у нас церемония. Но впоследствии, когда исследователь доставляет флаг домой, острый наконечник может причинить немалые неудобства. Поэтому его вывинчивают и заменяют тупой заглушкой. Это предотвращает несчастные случаи, разумеется, облегчает хранение флага в кладовке.

– Хорошее устройство, – одобрил я. Затем отвинтил металлическую заглушку, сунул ее в карман и наклонил флагшток. Из отверстия высунулся конец длинного черного куска дерева. Я вытащил его наружу и спросил:

– Что это?

– Спаси господи! – удивился Бедфорд. – Это… да ведь это духовое ружье… это выглядит точно как… как… ну, это выглядит как духовое ружье мистера Крокетта! Но почему, собственно, оно оказалось здесь, внутри?

– В том-то и дело, – сказал я. – Почему?

Духовое ружье из черного, твердого как железо дерева, длиной более полутора метров было обожжено, отшлифовано и отполировано так, что выглядело словно металлическое. Я повернул его к свету. Канал ружья представлял собой внутренность гладкой, отполированной трубы, блестевшую, словно бриллиант или стекло. Я поставил ружье в угол, ввинтил заглушку обратно во флагшток, который теперь стал намного легче, чем у других флагов, и поставил флаг обратно на раму. Затем взял духовое ружье и сказал:

– Прекрасно. Благодарю за интервью.

– Послушайте, подождите минуту, – забеспокоился Бедфорд. – Вы что, собираетесь уйти с этим ружьем?

– Собираюсь вернуть его владельцу, – ответил я.

– А откуда вы знаете, кто владелец?

– Оттуда же, откуда и вы. Это духовое ружье Крокетта.

– Я сам верну его, мистер Лэм. Это собственность клуба.

Я улыбнулся:

– Прошу меня извинить, но я верну его сам.

Бедфорд сделал шаг вперед и неуклюже загородил мне дорогу.

– Сейчас же отдайте мне это духовое ружье! – запротестовал секретарь Клуба доброй воли, и глаза его стали сердитыми.

Я сказал:

– Вы, вероятно, сможете отобрать его у меня, но если сделаете это, я подойду вон к тому телефону, позвоню в полицию и сообщу о краже со взломом.

– Не думаю, что мистеру Крокетту понравится такая огласка.

– Мистер Крокетт избежит огласки, – ответил я, – если я получу возможность вернуть ему ружье, а вы будете держать язык за зубами.

– Что вы подразумеваете под кражей со взломом?

Я пояснил:

– Это духовое ружье было украдено. Мне поручено вернуть его. Вот почему я пришел сюда.

– Вы… вы…

Я показал ему мою визитную карточку, удостоверяющую, что я частный детектив.

– Вы удовлетворены? – спросил я.

Он вытаращил глаза:

– Вы детектив?

– Да.

– Я… никогда бы не подумал. – Я промолчал. – Вы меня одурачили.

– Не хотите ли вы рассказать мне, каким образом вы прошлой ночью забрали это духовое ружье из квартиры Крокетта?

– Я не забирал его.

Я изобразил на лице эдакую злую всезнающую улыбку, которая – я был уверен – весьма подходила к нашему разговору.

– Уверяю вас, мистер Лэм, я об этом ничего не знаю! Флаг мне преподнесли как секретарю клуба, и я взял его, чтобы, как полагается, описать, снабдить именной пластинкой и поместить на раму.

– Почему бы нам не поговорить немного посвободнее?

– Что значит «поговорить»?

– Вы же не хотите, чтобы эта история получила огласку, не так ли?

– Какая история?

– Вы когда-нибудь предъявляли налоговой инспекции ваши бухгалтерские книги? – спросил я.

– Конечно, нет. А почему мы должны это делать?

– Вы же корпорация, получающая прибыль.

– Да нет же, мистер Лэм. Мы объединились с целью содействовать международной доброй воле и взаимопониманию!

Я усмехнулся:

– Это последнее, что я хотел узнать.

– Что?

– Что вы не получаете прибыли. Теперь я расскажу вам, что здесь делается. В вашем клубе по списку восемь или десять членов. Я думаю, не больше. У вас много почетных членов, в основном сосунков. Ваши активные члены жертвуют клубу большие суммы. Клуб, в свою очередь, финансирует их, когда они отправляются в путешествия. Дина Крокетта к примеру. Он, скажем, желает отправиться на Борнео. У него яхта, собственный фотограф. С ним его сотрудник по связям с общественностью, жена и четверо-пятеро гостей. Если он потратится на это путешествие как на увеселительную прогулку, расходы будут чрезмерны даже для такого богача, как он. К тому времени, как он оплатит счета, потом получит доход, достаточный, чтобы покрыть эти расходы, заплатит налог с затраченных на путешествия денег, он разорится.

Вместо этого он жертвует клубу пятьдесят тысяч долларов, а затем клуб субсидирует экспедицию Крокетта на Борнео. Возвратившись, Крокетт презентует клубу флаг и копию цветного кинофильма, снятого во время путешествия. А его фотограф пополняет архивы клуба альбомом снимков, сделанных во время путешествия. Затем Крокетт представляет на рассмотрение клуба отчет о расходах в пятьдесят тысяч шестьсот семь долларов. Крокетт не отчитывается о полученных на путешествие деньгах как о доходах, поскольку клуб просто оплатил его расходы. С другой стороны, он сообщил о пожертвовании клубу пятидесяти тысяч долларов, которые не подлежат налогообложению. Таким путем группа миллионеров, членов клуба, ухитряется совершать охотничьи вояжи, содержать яхты, катать своих друзей вокруг света, не платя ни копейки налогов. Я даже предполагаю, что развеселая вечеринка, устроенная Дином Крокеттом прошлой ночью, была названа лекцией в интересах международной доброй воли и содействия взаимопониманию элиты нашего города и дикарей Борнео. Вы оплатите счет поставщика провизии, и Крокетт сделает пожертвование, чтобы его покрыть.

Бедфорд смотрел на меня с ужасом:

– Для кого… на кого вы работаете?

– В настоящее время я работаю на Дина Крокетта.

– Хорошо, но вы не должны действовать подобным образом!

– Черта с два не должен! – возразил я. – Я получил специальное задание. Меня наняли, чтобы вернуть духовое ружье. И я его отыскал. А прочую чепуху я вам рассказывал для того, чтобы произвести на вас впечатление, дабы вам не захотелось помешать мне. Если вы решитесь на это, ваша шайка попадет в газеты. А если шайка попадет в газеты, вы потеряете свое тепленькое местечко.

Я еще немного постоял, осматриваясь.

– Всего доброго, мистер Бедфорд, – попрощался я.

Он глубоко вздохнул и церемонно поклонился:

– Всего доброго, мистер Лэм.

Я ушел, забрав ружье с собой.

Лионель Палмер жил в небогатом районе с обветшалыми домами, где размещались в основном офисы. В свое время дома были вполне респектабельны, а офисы, возможно, претенциозны, но теперь там обосновались склады, ателье по перелицовке и ремонту одежды и мелкий бизнес с доставкой товаров по почте. Как только я открыл дверь под вывеской: «Лионель Палмер – фотограф. Вход», колокольчик на двери прозвонил куда-то в глубину и вспыхнула электрическая надпись: «Фотограф занят в лаборатории, выйдет к вам через минуту. Пожалуйста, присядьте и подождите».

Я осмотрелся. Там были стол, вращающееся кресло, два стула с прямыми спинками, студийная фотокамера, несколько сменных задников и застекленная полка с портативными ручными камерами. Несколько фотографических портретов в рамках и увеличительных снимков охотничьих эпизодов; на каждом красовался Дин Крокетт-второй. Палмер появился примерно через две минуты. Его глаза после темноты сильно блестели.

– Сожалею, что заставил вас ждать, – извинился он. – Я был в лаборатории, заряжал кассеты… Ба-ба-ба! Да это детектив!

– Точно.

Я поднялся, и мы обменялись рукопожатиями.

– Какими судьбами? Я могу вам чем-то помочь?

– Я веду двойную жизнь, – промолвил я.

– Это пустяки, – утешил он. – Двойная жизнь – пустяки. Вот тройная или четверная жизнь чревата неприятностями. Так что вы хотите?

– Фотоснимки.

– О чем?

– О вечеринке прошлой ночью.

– Я как раз печатаю их.

– Мне нужно не только посмотреть, но и получить снимки, – пояснил я.

Он нахмурился, потом сказал:

– Ладно, буду считать вас членом семьи. Войдите.

Лаборатория, большая темная комната, была устроена так, что благодаря S-образному лабиринту свет снаружи в нее не попадал. Оранжевая лампа освещала стены, сплошь завешанные приколотыми к ним снимками. Это были художественные и не слишком художественные фотопортреты обнаженных женщин. Некоторые фото голых красоток были настолько смелыми, что вряд ли какой-либо журнал согласился бы их напечатать. Никаких других фотографий не было. Те, на которых одежды было больше, чем можно прикрыть обычной почтовой маркой, делали высокий взмах ногой или стояли перед ветродуем в комнате смеха.