Энн Перри - Смертная чаша весов

— Мы не собираемся выносить какие-либо суждения, леди Уэллборо, — успокоил ее Оливер и понял, что лукавит. Все в этом зале уже вынесли суждения, каждый свое. И не только о принцессе, но и ее классе, о семье герцогов Фельцбургских и даже об Англии. — Все, что нам нужно, — продолжал юрист севшим от волнения голосом, — это знать, как вы проводили время и были ли принц и принцесса в прежних близких отношениях, о которых говорила графиня фон Рюстов, всегда вместе, но главным образом по желанию и настоянию принца. Не стремилась ли принцесса побыть одна или в обществе кого-нибудь другого, кроме принца, или он всегда неотступно следовал за ней, не отпуская ее ни на шаг, и требовал внимания?

Леди Уэллборо казалась озадаченной и ужасно несчастной. «Не зашел ли я слишком далеко?» — испугался Рэтбоун.

Эмма так долго молчала, что у него участился пульс и началось сердцебиение. Так бывает у рыболова, когда натягивается леска. Но сэр Оливер помнил, что все еще может проиграть.

— Да, — наконец промолвила свидетельница. — Я так завидовала ей… Мне казалось, что это самая прекрасная история любви, о какой только может мечтать женщина. — Она неожиданно рассмеялась каким-то нервным прерывающимся смехом, но так же неожиданно умолкла, словно ей перехватило горло. — Прекрасный принц, а он действительно был очень красив… необыкновенные глаза, чарующий голос… Прекрасный принц, страстно влюбленный, готовый пожертвовать всем, что у него есть в этом мире… лишь бы она любила его… — Глаза женщины наполнились слезами. — Затем они уехали и были счастливы в таком волшебном месте, как Венеция. Я никогда не думала о Венеции как о темнице, не думала, что в ней можно чувствовать себя несвободной или жаждать одиночества. — Она внезапно умолкла, словно горькие мысли заставили ее вспомнить нечто ужасное. — Как… чудовищно!

Харвестер вскочил, однако не стал вмешиваться или заявлять протест. Постояв с минуту, он снова сел.

— Леди Уэллборо, — после небольшой паузы продолжил допрос Рэтбоун. — Графиня фон Рюстов верно описала спальню принца Фридриха и принцессы Гизелы в вашем доме?

— Да.

— Вы тоже видели в ней цветы?

— Вы говорите о ландышах? Да, Гизела всегда их просила. А в чем дело?

— Просто так, благодарю вас. Если у мистера Харвестера нет вопросов, вы свободны.

— У меня нет вопросов, — покачал головой Эшли. — Не в этот раз.

— Ваша честь, я вызываю свидетелем доктора Джона Рейнсфорда, — объявил сэр Оливер. — Он — мой последний свидетель.

Доктор Рейнсфорд был молод и светловолос, и у него было умное волевое лицо человека, преданного своему делу. По просьбе Рэтбоуна он подробно ответил на все вопросы о себе и своей профессии терапевта и токсиколога.

— Доктор Рейнсфорд, — спросил его затем адвокат Зоры, — если у пациента головная боль, галлюцинации, холодная испарина, боли в желудке, рвота и слабое сердцебиение, после чего наступает потеря сознания, кома, а затем и смерть, то какое врачебное заключение на основании этих симптомов наиболее вероятно?

— Подобные симптомы характерны для многих заболеваний, — ответил медик. — Прежде всего мне понадобилась бы история болезни пациента, и, разумеется, я должен был бы знать, что он ел в последние часы.

— А если у пациента сужены зрачки? — спросил Рэтбоун.

— Я заподозрил бы отравление.

— Тисовая настойка?

— Вполне возможно.

— А если у больного еще и пятна на теле?

— Тогда это не тисовая настойка, а скорее всего, ландыши.

Казалось, все сидящие в зале дружно охнули. Судья насторожился и вопросительно округлил глаза. Присяжные как по команде выпрямились на своих скамьях, Харвестер от волнения сломал пополам карандаш, который держал в руке.

— Ландыши? — медленно переспросил Оливер. — Они ядовиты?

— Очень ядовиты, — серьезно ответил доктор Рейнсфорд. — Так же ядовиты, как тис, болиголов или паслен. Все эти растения, их цветы и плоды ядовиты — как и вода, в которой они стоят. Все перечисленные выше симптомы похожи на симптомы отравления.

— Понимаю. Благодарю вас, доктор Рейнсфорд. Вы останетесь, чтобы ответить на вопросы коллеги Харвестера?

Эшли поднялся, тяжело вздохнул, а потом, покачав головой, снова сел. У него был совсем больной вид.

Присяжные покинули зал и отсутствовали всего двадцать минут.

— Мы выносим вердикт в пользу графини Зоры фон Рюстов, — объявил председатель жюри присяжных, и лицо у него при этом было бледным и печальным. Он посмотрел на судью, словно спрашивая, хорошо ли они исполнили свой долг, а затем перевел взгляд на Рэтбоуна. На него глава присяжных посмотрел уже с явной неприязнью, после чего сел на свое место.

Вердикт не удовлетворил галерку. Возможно, сидящие там сами не знали, какого приговора им бы хотелось, однако этот им явно не понравился. Они получили правду, но это не было победой. Сколько иллюзий было развеяно, сколько надежд втоптано в грязь!

Оливер повернулся к Зоре.

— Вы были правы. Она убила его, — произнес он с печальным вздохом. — Что же теперь будет с борьбой за независимость? Найдут ли они нового лидера?

— Бригитта, — не задумываясь, ответила фон Рюстов. — Ее любят и уважают, она смелая женщина, и у нее есть вера, она предана своей родине. Рольф и герцогиня ей помогут.

— Но когда умрет герцог, его наследником станет принц Вальдо. Власть герцогини Ульрики будет ограничена, — напомнил ей адвокат.

Его подзащитная улыбнулась.

— Не обольщайтесь. Ульрика никогда не выпустит бразды правления из своих рук. С нею может посоперничать разве что только Бригитта. А объединение Германии все равно произойдет, это лишь вопрос времени.

Она поднялась. В судебном зале, который покидала возбужденная публика, было шумно.

— Благодарю вас, сэр Оливер. Боюсь, вам дорого обойдется эта защита, — сказала фон Рюстов. — Едва ли вас будут любить за то, что вы сделали. Вы показали многим совсем не то, что они хотели бы видеть, вы позволили богатым и знатным взглянуть на самих себя. Пусть всего лишь в замочную скважину и на одно мгновение, но вы показали им со всей беспощадностью то, что они предпочитали бы не видеть и не знать. А еще, сделав это, вы также посягнули на мечты и иллюзии простых людей, которые хотят или, вернее, нуждаются в том, чтобы мы казались мудрее и лучше, чем мы есть на самом деле. В будущем им будет труднее равнодушно взирать на нашу сытость и праздность. И они могут призадуматься, правильно ли мы живем, правильно ли, что слишком многое, так или иначе, зависит от нас. Да и мы не простим им того, что они увидели наши недостатки.

Лицо графини стало строгим и печальным.

— Возможно, мне не следовало давать такие показания на суде, — сказала она. — Может быть, правильнее было бы дать ей возможность уйти от ответственности… Кажется, это было бы лучше.

— Не говорите так! — Рэтбоун сжал руку фон Рюстов.

— Потому что борьба была тяжелой? — Она улыбнулась. — Потому что мы дорого заплатили за победу? Дело не в том, сэр Оливер. Цена не имеет никакого отношения к подлинной стоимости.

— Я знаю. Но хотел бы заметить вам, что негоже оставлять безнаказанным убийство беззащитного больного человека, тем более когда оно совершено той женщиной, которой он безмерно доверял. День, когда мы согласимся с этим из-за боязни посмотреть правде в глаза, станет последним днем нашего уважения к себе.

— Как благородно и очень по-английски, — ответила Зора, и в ее голосе появились теплые нотки. — Это похоже на вас. Только вы, с вашими неизменными брюками в узкую полоску и белым накрахмаленным воротничком, способны такое сказать. Пожалуй, вы правы, и я благодарю вас, сэр Оливер. Мне было очень приятно и интересно общаться с вами.

Она улыбнулась, и ее улыбка была щедрой и радостной. Такой адвокат ее еще не видел. Графиня повернулась и, шурша золотисто-красно-коричневыми юбками, покинула зал.

С ее уходом померкли краски и все стало серым. Бедняге Рэтбоуну хотелось броситься за нею вслед, но он вовремя понял, как глупо это бы выглядело. Ему нет места в жизни этой женщины.

Рядом с ним остались Уильям и Эстер.

— Великолепно, — сухо похвалил юриста Монк. — Еще одна блестящая победа, но, увы, на сей раз пиррова. Вы потеряли больше, чем выиграли. Вам повезло, что вы получили дворянское звание задолго до этого процесса. Сейчас вам едва ли дали бы его. Ее величество королева не поблагодарила бы вас за то, что вы вываляли в грязи имя ее старшего сына в самом скандальном из судебных процессов и позволили широкой публике узнать, на что он и его друзья тратят свое время… и деньги.

— Вы могли бы воздержаться от подобных комментариев, — недовольно проворчал Рэтбоун. — Я не видел иного выхода. Альтернативы были во сто крат хуже.

Он все еще думал о Зоре и о ее бьющей через край жизнерадостности, безрассудстве и бесстрашии. Игра стоила свеч, но тем острее ощущалась горечь утраты.