Энн Перри - Пожар на Хайгейт-райз

Джек Рэдли пробился сквозь толпу из другого конца комнаты и поспешил на помощь Томасу, нагнулся над Хэтчем и прижал его к полу.

Селеста потеряла сознание, и Олифант подхватил ее и опустил на пол.

Анжелина плакала, как ребенок, потерявшийся, одинокий, утративший все надежды.

Пруденс приросла к полу, как будто из нее вытекла вся жизнь.

– Позовите сюда констебля Мёрдо! – крикнул Питт.

Никто не пошевелился.

Томас рывком приподнялся, собираясь повторить свой приказ, но краем глаза заметил, что Эмили уже спешит к выходу в коридор и к парадной двери, где стоял на страже Мёрдо.

Тут все собрание наконец зашевелилось. Зашуршала тафта, заскрипел китовый ус корсетов, послышались охи и вздохи, женщины прижались поближе к мужчинам.

Шоу кое-как поднялся на ноги – лицо его было бледно, глаза провалились в глазницы. Все отвернулись, кроме Шарлотты. Она подошла к нему. Доктор весь дрожал и даже не пытался оправить одежду. Волосы его стояли дыбом, галстук болтался под ухом, воротничок был оторван. Пиджак был весь в пыли, один рукав оторвался, на лице виднелись глубокие царапины.

– Так это был Джозайя! – Его голос звучал хрипло – горло было повреждено. – Это Джозайя убил Клем! И Эймоса! Он хотел убить меня. – Шоу выглядел очень усталым и пребывал в полном замешательстве.

– Да, – сказала Шарлотта мягким и очень ровным тоном. – Он хотел убить вас – все это время. Линдси и Клем он убил по ошибке, случайно, потому что вас не оказалось дома. Хотя, вероятно, он не возражал бы против того, чтобы угробить заодно с вами и Эймоса – у него не было причин предполагать, что того нет дома, как было и в случае с Клеменси.

– Но почему? – У доктора был очень обиженный и недоумевающий вид, как у ребенка, которого беспричинно отшлепали. – Да, мы ссорились, но это же не такая серьезная причина…

– Это для вас она несерьезная. – Шарлотта вдруг обнаружила, что ей очень трудно, даже больно говорить. Она понимала, какую рану сейчас ему нанесет, но никак не могла этого избежать. – Вы ведь насмехались над ним, высмеивали его…

– Бог ты мой, Шарлотта, – он же сам на это напрашивался! Это же был законченный ханжа… все его идеи и ценности – полный абсурд! Он молился на покойного Уорлингэма, на этого алчного, мерзкого и совершенно развращенного и коррумпированного негодяя, пытавшегося выступать в роли святого, который не просто грабил кого попало, но грабил бедных и несчастных! А Джозайя всю жизнь восхвалял его в своих лживых проповедях…

– Но все это было ему страшно дорого, – заметила она.

– Ложь это все! Шарлотта, все это ложь!

– Я знаю. – Она удерживала его взгляд, не отводя глаз, видела несчастное выражение его лица, полное непонимание случившегося и глубокую озабоченность и обеспокоенность.

А ей предстояло нанести ему еще один болезненный удар, но это был единственный способ исцеления. Если, конечно, он с этим согласится.

– Всем нам нужны собственные герои и мечты – хоть настоящие, хоть фальшивые. Но прежде чем разрушать чьи-то мечты, особенно если человек выстроил на них всю свою жизнь, следует придумать, что предложить ему взамен, что поставить на их место. Прежде, доктор Шоу. – Она видела, как он вздрогнул и поморщился при этом официальном обращении. – Прежде, а не потом. Потом – слишком поздно. Выступать в роли иконоборца, разрушать фальшивые идолы – или те, которые вы считаете фальшивыми, – несомненно, приносит чувство глубокого удовлетворения и даже радости, дает великолепное ощущение своего морального превосходства. Но за правду приходится платить очень высокую цену. Вы вольны говорить все, что угодно, – и, вероятно, так оно и должно быть, если в принципе существует какое-то понятие о развитии и распространении новых идей, – но вы несете ответственность за то, что произойдет в результате, когда вся правда будет высказана вслух.

– Шарлотта…

– Но вы высказывали правду, не думая и не заботясь ни о чем, – и уходили прочь. – Она не стала выбирать более мягкие выражения. – Вы считали, что одной правды будет вполне достаточно. Это не так. По крайней мере, Джозайя с подобным жить дальше просто не мог. И, вероятно, вам следовало об этом подумать. Вы его достаточно хорошо знали – вы же двадцать лет состояли в близких родственных отношениях, будучи женаты на родных сестрах.

– Но… – Теперь Шоу уже не скрывал обрушившуюся на него новую боль, новую заботу. Ему явно было не все равно, что Шарлотта о нем думает, и он теперь понимал, что ее критические замечания очень справедливы. Доктор искал на ее лице признаки одобрения, хотя бы самые незначительные, признаки понимания, что им двигала одна чистая любовь к правде, к истине ради нее самой. Но видел только одно – твердую уверенность в том, что рядом с силой и властью всегда должна стоять ответственность.

– Вам дана сила и власть, способность все видеть, – продолжала она, отступив от него на шаг. – У вас всегда есть нужные слова и верное видение любой проблемы. И вы всегда понимали, что вы сильнее, чем он. Вы разрушили его идолов, не подумав, что с ним будет без них.

Шоу открыл было рот, снова собираясь запротестовать, но у него вырвался лишь стон – страх открывшегося перед ним одиночества и новое и горькое чувство осознания содеянного. Он медленно повернулся и посмотрел на Джозайю, который как раз начал приходить в себя. Питт и Джек Рэдли помогали ему подняться на ноги. Эмили вела из коридора констебля Мёрдо, который уже доставал наручники.

Шоу все еще не мог смотреть в глаза Селесте и Анжелине, но протянул руки Пруденс.

– Мне очень жаль, – тихо сказал он. – Мне действительно очень жаль.

Она секунду стояла неподвижно, не в силах ни на что решиться. Потом медленно протянула ему свои руки, и он сжал ее ладони.

Шарлотта отвернулась и пошла сквозь толпу, разыскивая Веспасию. Та, увидев ее, вздохнула и взяла ее за руку.

– Очень опасная это игра – разрушать чьи-то мечты, какими бы глупыми они ни были, – тихо сказала она. – Слишком уж часто мы думаем, что раз уж не замечаем и не знаем эти мечты, то они не способны что-то разрушить, – однако именно на них выстроена наша жизнь. Бедняга Хэтч – заблудшая душа с фальшивыми идолами. И все же нельзя свергать их безнаказанно. Шоу придется за многое отчитываться.

– Он знает, – тихо ответил Шарлотта, сама снедаемая сожалениями. – Я ему уже про это сказала.

Веспасия покрепче сжала ее руку. Слова тут были уже не нужны.

В конце XIX в., когда происходит действие романа, Хайгейт был пригородом Лондона, где проживали весьма состоятельные люди. Теперь это фешенебельный район на севере английской столицы.

Хайгейт-райз (англ. Highgate Rise) – Хайгейтский холм.

Кенсингтон-гарденз – большой парк в северном Лондоне, заложен в 1728 г.

Мэлл – аллея в центре Лондона, ведет от Трафальгарской площади к Букингемскому дворцу.

Роттен-роу – аллея для верховой езды в Гайд-парке.

Принц Альберт (1819–1861) – принц-консорт, муж королевы Виктории.

Уайтчепел – один из беднейших районов лондонского Ист-Энда.

Сэр Галахад (Галаад) – один из рыцарей Круглого стола короля Артура; леди Шаллотт – также героиня «Артуровского цикла».

Фабианское общество – организация английской либеральной интеллигенции, созданная в 1884 г.; ее члены проповедовали постепенное преобразование капиталистического общества в социалистическое путем постепенных реформ.

Герцог Кларенс (1864–1892) – Альберт, старший сын принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VII, внук королевы Виктории. Родился умственно отсталым.

Бобби – прозвище английского полицейского, особенно лондонского.

Ашанти – одно из племен, населяющих Гану.

Touche (фр., букв. «Попал!», «Задел!») – в фехтовании признание полученного укола или удара. В обычном разговоре похвала удачной реплике или возражению.

Nouveau riche (фр.) – нувориш, богатый выскочка.

Осборн-хаус – в то время королевская резиденция на острове Уайт; в настоящее время – музей.

Уэбб (Вебб) Сидни (1859–1947) и Беатрис (1858–1943) – муж и жена, английские экономисты, историки рабочего движения, идеологи тред-юнионизма и фабианского социализма. Сидни Уэбб – один из основателей Фабианского общества; позднее он неоднократно входил в состав лейбористских правительств.

Психиатрическая больница в Лондоне, основана в 1247 г. Первоначально была названа в честь Марии из Вифлеема. Впоследствии слово «Вифлеем» – в английском произношении «Бетлиэм» – преобразовалось в «Бедлам».