Энн Перри - Смерть внезапна и страшна

Было смешно говорить этой… женщине такие слова, но надо же было чем-то закончить встречу!

Монк повернулся на месте, распахнул дверь и через лавку мясника вышел на улицу, стараясь дышать поглубже. Воздух, пропитанный запахом сточных канав и дымом, все же был несравненно чище, чем вонь этой мерзкой кухни.

Придется продолжать розыски, но сперва надо выбраться из Уайтчепела. Слава богу, больше нет нужды разыскивать потайных лекарей! Стэнхоуп никогда бы не доверил им свое дело: они бы предали его в мгновение ока, так как он отнимал у них лучших клиентов. Сэр Герберт был бы глуп, доверив им свою жизнь. Кроме того, его можно было и шантажировать – ради доли в прибыли… Нет, искать следует в высших слоях общества, если Уильям сумеет найти способ.

Но времени для придумывания хитростей не было. Быть может, оставался всего лишь день, в самом лучшем случае два.

Калландра! Она может что-нибудь знать. Во всяком случае, лучшей персоны для расспросов ему не найти. Но тогда придется рассказать ей, что сэр Герберт, безусловно, виновен, и объяснить, как они узнали об этом. И нет времени спрашивать на это разрешения у Рэтбоуна. Адвокат рассказал об этом Монку как помощнику в деле, а значит, сыщик был связан теми же самыми правилами конфиденциальности, которые необязательны для леди Дэвьет. Впрочем, детектив и не думал соблюдать все эти тонкости. Пусть сэр Герберт жалуется на это с помоста виселицы.

Одним словом, после шести вечера детектив поделился с нею новостями.

Осознав смысл его рассказа, Калландра пришла в ужас, и Уильям, получив от нее небольшую горстку советов, оставил ее, побледневший и решительный настолько, что она даже испугалась. Сама же леди Дэвьет осталась одна в своей уютной гостиной, освещенная заходящим солнцем и обремененная тяжким грузом познания. Неделю назад сердце ее пело уже просто оттого, что Кристиан не был виновен в смерти Пруденс. Но теперь она могла думать только о том, что сэр Герберт, вне сомнения, будет оправдан, а кроме того, о новом горе, которое ляжет на леди Филомену Стэнхоуп… Да знает ли она, в конце концов, о том, что ее муж виновен в убийстве? Калландра могла лишь догадываться об этом… Возможно, что и не знает. А ведь она должна была еще узнать, что ее старший сын был отцом погубленного ребенка Виктории. Акт инцеста редко оставался единственным. Другим ее дочерям грозила та же мрачная перспектива…

И не было никакого способа смягчить этот удар. Миссис Дэвьет не могла придумать, как сделать его хотя бы терпимым. Однако бессмысленно было оставаться дома, в мягком кресле, среди ваз с цветами, книг и подушек, где на солнце дремали кошки, а собачка с надеждой поглядывала на нее одним глазом, на случай если хозяйка решит с нею погулять.

Калландра встала, спустилась в холл и вызвала дворецкого и лакея, чтобы, не теряя времени, направиться к дому Стэнхоупов. В такое время визиты были не приняты; к тому же леди Филомена едва ли принимала сейчас гостей, но Калландра Дэвьет была готова преодолеть подобные препятствия. Она покинула свой дом в простом вечернем платье: этот фасон был в моде два года назад, но ей даже не пришло в голову заказать туалет посовременнее.

В экипаже она глубоко задумалась. Через некоторое время, с удивлением обнаружив себя у дверей дома Стэнхоупов, Калландра велела кучеру подождать, выбралась наружу без всякой помощи и направилась к входной двери. Красивое, но без особых претензий дерево, из которого она была сделана, свидетельствовало о богатстве. Гостья мельком поглядела на нее, с горечью отметив, что сэр Герберт сохранит все это – разве что его репутация претерпит легкий ущерб. Леди Дэвьет не могла испытывать удовлетворения от того, что вся дальнейшая жизнь хирурга будет навсегда отмечена шрамом: все ее мысли были полны той боли, которую она несла его жене.

Калландра позвонила в колокольчик, и ей ответил лакей. Должно быть, в эти скверные времена работавшие там женщины находились в задней части дома. Мужчине было проще управиться с любопытными и бестактными визитерами.

– Да, сударыня? – осторожно спросил слуга.

– Леди Калландра Дэвьет, – отрывисто проговорила гостья, передавая ему свою визитную карточку. – У меня весьма неотложное дело к леди Стэнхоуп. Я весьма сожалею, что не могу подождать до более удобных времен. Не известите ли вы ее о моем прибытии? – Это прозвучало как приказ, а не вопрос.

– Безусловно, сударыня, – строго ответил лакей, принимая карточку и не читая ее. – Но леди Стэнхоуп в настоящее время не принимает.

– Я приехала не со светским визитом, – проговорила Калландра. – У меня скорее медицинский вопрос.

– Неужели… неужели сэр Герберт заболел? – Лицо слуги побледнело.

– Нет, насколько я знаю, нет.

Невзирая на весь свой опыт, лакей колебался, не зная, что делать. Потом он поглядел незваной гостье в глаза и, должно быть, заметил в них настойчивость, силу, авторитет и твердую волю, от которых нельзя было отделаться недомолвками.

– Да, сударыня. Если вам угодно, подождите в утренней гостиной. – Слуга открыл дверь пошире, пропуская леди, и провел ее в очень строгую комнату, совершенно лишенную цвета: она словно поблекла из-за долгого отсутствия в ней людей. Дом, похоже, был погружен в траур.

Филомена Стэнхоуп появилась буквально через несколько мгновений. Взволнованная и встревоженная, она поглядела на Калландру, явно не узнавая ее. Свет никогда много не значил для этой дамы, а госпиталь представлялся ей всего лишь местом, где работал ее муж. Миссис Дэвьет была заранее расстроена тем гибельным разочарованием, которое ей суждено было принести этой женщине, поселив в ее доме вечное разделение.

– Леди Калландра? – вопросительным голосом проговорила хозяйка. – Мой лакей утверждает, что у вас есть для меня какие-то новости?

– Увы, это так, и я глубоко сожалею об этом, но если я промолчу, возможна новая трагедия.

Филомена осталась стоять, только лицо ее еще больше побледнело.

– Что такое? – Она была настолько потрясена, что игнорировала все правила этикета. В известной мере подобная новость была хуже, чем смерть кого-то из близких. Эту мрачную гостью ожидали, знали, как с ней обращаться; каждому было известно заранее, как поступать в любом горе. Смерть посещала все дома, не минуя ни благополучных, ни опозоренных. – Что случилось?

– Мне непросто говорить об этом, – начала Дэвьет, – я предпочла бы сесть. – Она собиралась добавить, что так будет легче самой хозяйке, но эти слова были абсурдны. Ничто не могло смягчить подобный удар.

Миссис Стэнхоуп не тронулась с места:

– Прошу вас, говорите же, что случилось, леди Калландра!

– Ничего нового. Просто старые грехи и скорби выплывают наружу. И о них должно быть известно, чтобы они не повторились.

– О ком вы говорите?

Гостья вздохнула. Все складывалось так болезненно и, быть может, даже хуже, чем она рассчитывала.

– О ваших детях, леди Стэнхоуп, – сказала она наконец.

– О моих детях? – В голосе Филомены не слышалось настоящей тревоги; скорее в нем звучало недоверие. – Что общего у моих детей с этим… испытанием? И потом, что вы можете знать о моей семье? И откуда вы могли хоть что-то узнать?

– Я числюсь среди попечителей Королевского госпиталя. – Не считаясь с желаниями хозяйки дома, Калландра села. – Некоторое время назад ваша дочь Виктория консультировалась там у хирурга по поводу беременности.

Миссис Стэнхоуп побледнела, но сохранила власть над собой и не стала садиться.

– В самом деле? Я не знала этого, но едва ли теперь это важно. Если только вы не собираетесь сказать, что именно ваш хирург и погубил ее…

– Нет, это не так. – Слава богу, она могла сказать это! – Ее беременность зашла чересчур далеко, и он отказался проводить операцию.

– Тогда я не понимаю, зачем вы вновь поднимаете этот вопрос. Разве что ради того, чтобы разбередить старые раны?

– Леди Стэнхоуп… – Миссис Дэвьет ненавидела себя; она ощущала боль в животе, желудок мешал всему ее телу. – Леди Стэнхоуп, вы знаете, кто был отцом ребенка Виктории?

Голос Филомены зазвучал сдавленно:

– Едва ли подобные сведения должны интересовать попечителей, леди Калландра.

– Но вы знаете?

– Нет. Я никакими словами не могла заставить ее признаться мне. Я настаивала – и тем самым довела ее до такого ужаса и отчаяния, что побоялась самоубийства в случае продолжения разговоров.

– Тогда, прошу вас, садитесь.

На этот раз хозяйка дома повиновалась, но не словам Калландры: она чувствовала, что ноги могли вот-вот отказать ей. Она глядела на гостью словно на змею, готовую нанести удар.

– Ваша дочь все рассказала нашему хирургу, – продолжала леди Дэвьет, ненавидя свой собственный голос, раздающийся в мертвой комнате. – Потому что это было одним из обстоятельств, которые могли быть учтены в качестве аргумента для операции, если бы к нему обратились раньше.