Джерри Остер - Погоня за «оборотнем»

Никогда, Грейс, не связывайся с кем-либо, кого зовут Кенни. Такие имена дают детям, парням, которые так и не взрослеют. Они ловят рыбу, фермерствуют, водят такси и учат каратэ, думая, что на их долю выпало нечто большее, тогда как все, что они могут, — это ловить рыбу, фермерствовать, водить такси, учить каратэ. Такие послушают любого, кто скажет им, что можно сделать деньги на их судне, на самом деле принадлежащем их родителям, перевозкой наркотиков. На любой грязной работе можно сделать деньги, Грейс, но только люди по имени Кенни думают, что грязь к ним не прилипает.

— Не знаю, бывали ли вы на Тихом острове, но он и в самом деле тихий и спокойный, даже летом, даже в выходные. Там не так, как в Хэмптонсе. В Хэмптонсе невозможно сделать левый поворот в период между Четвертым июля и Днем труда, а на Тихом острове едешь из одного конца в другой и не видишь ни одной машины. Работа была совсем простой. Мы выходили на судне в два-три часа утра, шли в сторону острова Гардинерс и встречали быстроходный катер — обычно сигарообразный, — иногда пассажирское судно без названия и указания порта приписки. Лица парней, стоявших на борту, были скрыты лыжными шапочками. Как правило, их было двое, иногда трое или четверо. Возможно, они были испанцами — мужчины были невысокого роста, крепко сбитые. Они все время молчали, показывая направление жестами. Но один раз мы услышали в каюте приемник, он был настроен на станцию, вещающую на испанском языке.

Никто так не «колется», как человек, впервые совершивший преступление. Он выложит вам деталь за деталью в качестве гарантии его надежности с тем, чтобы это смягчило ему наказание.

— Мы передавали им деньги, полученные от парня, которого встретили в баре. Мы останавливались в Хэмптон-Бейз по пятницам вечером и встречались с ним на стоянке у супермаркета, что на шоссе Монток. Все происходило без разговоров — мы заходили в овощной магазин и покупали зелень. Когда мы оттуда возвращались, деньги уже лежали под водительским сиденьем. Деньги всегда находились в запечатанном конверте, манильском конверте, и трудно сказать, какая сумма там была, хотя конверты были увесистыми. От парней на катере мы получали упаковки с товаром. Товар был всегда запакован и запечатан, так что нам было неизвестно, что находится внутри. Обычно мы получали от десяти до пятнадцати упаковок, по двадцать-тридцать фунтов в каждой. После этого мы отплывали назад в Коэклес, все еще в полной темноте, и перегружали упаковки в мой фургон. У меня есть фургон, которым я пользуюсь по своей работе. В Нью-Йорк мы приезжали рано утром в понедельник — первый паром в Гринпорт отправляется в пять тридцать утра. На нем собирается довольно много пассажиров — тех, кто остается на ночь в воскресенье и возвращается в Нью-Йорк ранним утром. После этого мы направлялись на бензозаправочную станцию в Куинсе, что в паре кварталов от Пятьдесят девятой Бридж-стрит. Там я заезжала в гараж, как бы для обслуживания, и ждала в машине. Приходили какие-то люди, их лиц я никогда не видела, даже не могу сказать, сколько их было, разгружали фургон с торца — у них был ключ, — и я уезжала. Сразу после разгрузки они оставляли конверт с деньгами внутри фургона, под ковриком. Ну вот, так все и происходило.

До того момента, пока что-то не сработало, Грейс? До тех пор, пока однажды в конверте, который вы передали парням в лыжных шапочках, оказалась меньшая сумма, чем обычно, или в упаковках недоставало товара, или на упаковку с товаром сильно наступили, отчего она разорвалась и в ней оказался недовес? До тех пор, пока Кенни не сморозил глупость? Парни с таким именем глупят при первой возможности.

— Около двух месяцев тому назад я делала рейс без Кенни. Он остался на шлюпе что-то подремонтировать. Я, как обычно, заехала в гараж, разгрузилась и отъехала. Все шло прекрасно. На мосту я обратила внимание на машину, следовавшую за мной. Когда я выехала на Вторую авеню, она все еще следовала за мной. В этом не было ничего необычного, но затем, когда я уже въезжала в центр — я там живу, мы там живем, — она все еще преследовала меня. Я запаниковала. Деньги продолжали находиться в фургоне — я проверяла, когда ждала на светофоре в Куинсе, — и я не знала, что мне делать. Я перебрала все варианты: можно было разбить машину, выбросить деньги из окна или ехать дальше, пока не оторвусь от преследования, — если бы мне это удалось. Я хочу сказать, что так делается только в кино, не так ли?

В конце концов, я решила поступить так, как обычно поступала. Я поставила фургон в гараже Элизабет-стрит, переложила деньги в сумочку и отправилась домой. Там я спрятала их в тайник, который Кенни устроил в основании кровати, позвонила родителям Кенни, но его там не оказалось.

Тогда я позвонила на причал, но Кенни и там не было. После этого я решила сходить в кино. Мне нужно было отвлечься, чтобы не думать о том, где мог произойти прокол.

Бедняжка Грейс. Неприятностей не избежать, если ты связалась с парнем по имени Кенни. Таких, как он, не оказывается рядом, когда это случается. И даже если бы он был рядом, от этого было бы мало пользы. Парень по имени Кенни — неудачник, и если он идет на дно, то потянет и тебя за собой.

— Он ждал меня в прихожей — парень, который преследовал меня. Я узнала его, потому что успела разглядеть лицо в зеркало заднего вида, когда заметила слежку. Ума не приложу, как он прошел через парадную дверь, ведь она была наглухо заперта. Как бы этот парень ни пробрался, он не проявлял беспокойства. У него был пистолет, но его он не вынимал, просто показал. Тот у него висел в кобуре под мышкой. Парень сказал: «Давай зайдем в квартиру, Грейс, и выпьем холодного чаю с мятой». Это чертовски меня напугало. Не то, что он назвал меня по имени, а то, что прекрасно знал, какой чай я предпочитаю. Думаю, что он уже был в квартире в мое отсутствие и, вероятно, заметил стакан, стоявший в раковине. Как бы то ни было, я страшно перепугалась.

Перепугалась. Какое хорошее слово, Грейс. Ты сама хорошенький ребенок, точнее, не ребенок, а женщина. Понятно, чем ты его привлекла, но это уже другой эпизод, не так ли, Грейс? Расскажи нам, как он на тебя вышел.

— Он рассказал мне все, всю схему наших действий, больше, чем мог бы рассказать человек, наблюдавший за нами с берега или другого катера. Казалось, что этот парень был рядом с нами на шлюпе, на причале, в фургоне, гараже. О нас он знал все до мельчайших подробностей, но зато практически ничего не знал о парне из Хэмптон-Бейз. Он не знал ни его имени, ни на кого, ни с кем тот работал. Он хотел, чтобы я стала работать на него, пока ему не будет известен весь их план, а еще он хотел, чтобы я трахалась с тем парнем из Хэмптон-Бейз, если это понадобится. Я ему ответила, что не могу этого сделать, что я не могу ни с того ни с сего сойтись с кем-нибудь, не говоря уже о том, чтобы трахаться с тем, с кем я даже толком не разговаривала, — он сразу заподозрит неладное. Парень, преследовавший меня, сказал, что я могу потрахаться для практики с ним. Он довольно привлекательный, но я поняла, что он имел в виду, — он хотел иметь меня до тех пор, пока не надоем.

Ты говоришь о том, что он тебя загнал в угол, не так ли, Грейс?

— Я ответила ему, чтобы он сам себя трахал. Тогда он ударил меня по щеке. В ответ я дала ему пощечину. Он засмеялся, ему это даже понравилось. Я сказала, чтобы он убирался к чертовой матери, тогда он достал из кармана пиджака полиэтиленовый пакетик с каким-то белым порошком и заставил меня это проглотить.

Рита глубоко вздохнула, как если бы она слышала эту историю в первый раз.

Рита Счетчик-Накопитель — так ее называли в то время, когда она была еще курсантом. Тогда она носила цивильную одежду на манер формы и зачитывала учебники до дыр, наизусть запоминая даже сноски и оглавления. В то время она еще не курила и из жидкостей пила одну только воду. Милю Рита пробегала за шесть минут, и пот не успевал высохнуть на лице, как она уже всаживала обойму в «десятку». Злословили, что в бутылке из-под воды у нее был налит джин и что зависть гложет ее сердце. Ходила молва, что она хотела стать первой женщиной, у которой в Джорджтауне будет свой собственный кабинет с именем, выбитым на табличке.

— Я попыталась вызвать рвоту, но он не давал засунуть пальцы в рот. Я пронзительно закричала, и он меня отпустил. Но это Нью-Йорк. Здесь кричат постоянно. Крик даже является одним из университетских видов спорта. До меня дошло, что сопротивляться бесполезно, и я согласилась сделать все, что он захочет, при условии, что он отвезет меня к врачу. Мы поехали в Бруклин. Мне показалось, что в Бруклин я ехала с закрытыми глазами, так как боялась, что, открыв их, окажусь на том свете. Он привез меня не в кабинет врача, а в простую клинику с кирпичными стенами, где врач прочистил мне желудок. Он не был американцем, может, индийцем, а может, пакистанцем.

Замечательный рассказ, Грейс. Очень замечательный. Ты подошла к главному моменту.