Фридрих Незнанский - Оборотень

   Ира вошла в подъезд, отперла ключом металлический ящик и привычно сунула руку за почтой. Вместо свернутой газеты ее пальцы натолкнулись на большой конверт из плотной бумаги. К конверту была приклеена гладкая бумажка с ее адресом и фамилией. Ни марок, ни почтовых отметок. Значит, кто-то зашел и просто запихнул в ящик. Что же там внутри: журнал со статейкой или фотографией какого-нибудь концерта? Нотная рукопись, подброшенная доморощенным гением композиции?

   Мужа, как всегда, не было. Ира прошла на кухню и аккуратно вскрыла конверт. Там оказался пластиковый мешочек, но вместо журнала или нотной бумаги в него был завернут лист серовато-синего картона.

   Рисунок не был завершен, но, если подумать, это его не только не портило, но даже придавало особенное звучание.

   В другой руке Ира держала конверт, и, когда рука у нее задрожала, что-то выскользнуло оттуда и легонько брякнуло о линолеум. Она наклонилась и подобрала нитку лазуритовых бус.

    Ни письма, ни даже маленькой записки не было. Впрочем, зачем?

   Ира вздохнула и стала переодеваться в домашний халат. Потом снова взяла рисунок и пошла с ним к пианино. Открыла крышку, поставила лист на подставку для нот... и стала играть. Она не помнила ни композиторов, ни названий. Она играла музыку, долетевшую к ней через пустые гулкие бездны. Чистую, строгую. Прощальную.

   Так, за пианино, и застал ее Саша, явившийся двумя часами позже. Когда он открыл дверь и услышал, что Ира играет, сердце у него екнуло. Опять!.. Потом до него постепенно дошло, что играла она с совершенно иным чувством, чем в тот памятный для него вечер. Ира прощалась.

С чем-то таким, чего, по сути, и не было.

   Он на цыпочках заглянул в комнату. Ира обернулась, и он увидел слезы у нее на глазах. Потом он увидел рисунок, стоявший на подставке для нот, и сразу вспомнил уголок серо-синего картона, замеченный им в папке у Дроздова. Саша понял, кто был автором рисунка. И по чьей просьбе сделал его Вадим.

   Саша подошел к жене. Ира оторвалась от клавиш, обняла, уткнулась лицом ему в живот и долго не отпускала. Он стал гладить ее по голове, по длинным пепельным волосам. Потом тоже обнял ее.

   Шептали под ногами мертвые осенние листья, и птичий клин улетал все дальше, все дальше...

   А потом все пошло своим чередом. Ужин, суп с фрикадельками, телевизор.

17:10

   Снегирев вошел в вагон, разыскал свои места и на одно водрузил рюкзак, на другом устроился сам. Он смотрел через проход на Саньку и дроздовцев, явившихся его провожать. Пассажиры в основном уже расселись и ждали отправления. Он не знал, увидит ли еще когда-нибудь стоявших на перроне людей, но догадывался, что не у него одного сейчас глухо ныло в груди. Поезд плавно тронулся и поехал. Знакомые лица медленно поплыли назад. Алексей поднял руку, прощаясь. Потом повернулся к окну и стал смотреть на рельсы и привокзальные здания, все быстрее мелькавшие мимо.

   Когда показалась Останкинская телебашня, он увидел позади нее клубящиеся грозовые облака.

   «Как ты там на небесах, Аленушка?.. — мысленно спросил он погибшую журналистку. — Ты теперь, наверное, знаешь ответы на все вопросы. А я еще не знаю...»

   От мелькания за окном у него начинала кружиться голова, поэтому время от времени он закрывал глаз.

   «Тебе, наверное, все равно. И вообще ты этого не одобряешь. Но я за тебя расплатился, ты уж не сердись. Ту сволочь теперь в аду черти таскают...»

   В пыльное вагонное стекло ударила и растеклась по нему первая капля.

   «Вот так-то, Аленушка. Как там у вас на небесах насчет киллеров с идеями и без идей?.. Ты, наверное, давно всех простила. А я не могу...»

   Алексей снова закрыл глаз и опустил спинку кресла. Все долги были отданы. Вадик с девчонкой завтра летят в Южную Африку, и там, в тени Столовой горы, их уже ждет потомок буров, свирепый седовласый старше ван дер Мерв. Господи, если Ты есть, сделай так, чтобы у них все было хорошо!..

Ира...

А меня забери, Господи. Что я тут делаю?..

   ...Бросить все к черту, уехать насовсем из страны? Алексей уже пробовал это и знал, что ничего у него не получится. Не усидит. Они там, в Европах-Америках, борща не жрут. Одни гамбургеры да кока-колу свою поганую, век бы ее не видать. Можно иметь дело с такими людьми?!

   Снаружи мелькали сахарные глыбы Зеленограда, и Алексей, посмотрев в окно, снова зажмурился. Надо было срочно отвлечься. Он вытащил из рюкзака верный плейер, заправил в него диск, устроил поудобнее нещадно болевшую ногу и сунул в уши наушники.

Позабыт на мели, отлучен от родного простора,

Он не помнит былого, он имя утратил свое.

Где-то катит валы, где-то плещет холодное море,

Но ничто не проникнет в дремотное небытие.

Океанской волною бездонной печали не взвиться.

Не прокрасться по палубам серой туманной тоске.

Не кричат у форштевня знакомые с бурями птицы:

Только жирные голуби роются в теплом песке.

И лишь изредка, если все небо в мерцающем свете,

Если черными крыльями машет ночная гроза,

Налетает суровый, порывистый северный ветер

И неистово свищет по мачтам, ища паруса.

И кричит кораблю он: «Такое ли с нами бывало!

Неужели тебе не припомнить страшнее беды?

За кормой, за кормой оставались летучие шквалы,

Уступали дорогу угрюмые вечные льды!..»

Но не слышит корабль, зарастающий медленной пылью,

Не тонуть ему в море — он гнить на мели обречен,

И беснуется ветер, и плачет в могучем бессилье,

Словно мертвого друга, хватая его за плечо.

«Оживи! Я штормил, я жестоким бывал, своевольным.

Но еще мы с тобой совершили не все чудеса! Оживи!

Для чего мне теперь океанские волны,

Если некого мчать, если некому дуть в паруса?!.»

Но не слышит корабль. И уходит гроза на рассвете.

И, слабея, стихающий вихрь все же шепчет ему: «Оживи!..

Я оттуда, я с моря, я северный ветер!

Я сниму тебя с мели... сниму... непременно сниму...»

   По стеклам неслись сплошные потоки воды. Там, за окнами, вовсю грохотал летний гром и бушевала, заливая дождем половину Московской области, первая гроза после долгой жары.

POST SCRIPTUM

   Страна готовилась к новым выборам в Думу. 30 октября Александр Зинкин разразился очередной едкой статьей под названием «Вор должен сидеть в Думе!».

   «Прием и регистрация уже закончены,— писал он.— Дверь в приемную комиссию захлопнули с таким треском, что каждому из демократов что-нибудь прищемили. Слишком уж хлопнул г-н Швейцар, хворого Президента потревожил. Тот даже с одра болезни приподнялся и прикрикнул: «А подать сюда Швейцара, зачем демократишкам моим носы поприщемлял!»

   Но это так, для отвода глаз. Будь Президенту действительно интересно, он бы спросил, не только кого и за что не пустили, но также — кого и за сколько пустили.

   А пустили людей хороших, основательных. Воров, бишь. Раньше наша газета много раз писала: «Вор должен сидеть в тюрьме». Некоторые обижались, на свой счет принимали. Но не ВОРЫ В ЗАКОНЕ, эти посидеть почитают за честь, обижались ВОРЫ ПОД ОХРАНОЙ ЗАКОНА.

   Слово «вор» ведь по-русски разные значения имеет. Вот у Даля: «Вор— мошенник, обманщик, изменник; тайный хищник; хитрый, лживый, лукавый человек».

   Узнали? Конечно! Каждый день по телевизору таких видим. Большинство уже примелькалось. А вот новенькие: «Партия честных». Честная партия, или для простоты «ЧП». Состав: государственные служащие, предприниматели, юристы. А стоят во главе этого лукавого народа две фигуры, пока еще малоизвестные: г-н Придорога, который только-только покинул стены Госкомимущества, чтобы возглавить на канале «3x3» департамент по зарубежным связям, и г-н Асиновский, «крестный отец» телерекламы.

   По биографической справке— люди скромные. Но справка эта от лукавого. Из достоверных источников известно, что первому из них принадлежит недвижимость в Австрии, Италии и США на общую сумму 13,2 миллиона долларов, а второму — на 7,4 миллиона, правда, только в США. Есть еще кое-какие капиталы и в России: у г-на Асиновского — контрольные пакеты акций трех рыбоконсервных заводов и издательский комплекс, а г-н Придорога имеет серьезные интересы в газодобывающей и мукомольной промышленности.

    Но это все цветочки. Неожиданно выяснилось, что канал «3x3» в результате приватизации и пререприватизации теперь принадлежит... проживающей в Австрии российской гражданке Сухаревой А. Т. (мать Придороги) и г-ну Троекурову В. И. (зять Асиновского).

   Итак, в ближайшие полтора месяца нас ждет реклама «ЧП» по телевидению, а потом полное ЧП в Государственной Думе».

ОГЛАВЛЕНИЕ

Пролог

Часть!. ANTEA

ЧастьН-POSTEA

Эпилог