Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание

Женщин вокруг оказалось так много, что у него кружилась голова при выборе самой красивой и сексуальной. Все они были навязчивы, говорили постыдно-сладкие слова, объяснялись в любви и готовы были остаться у него на всю жизнь, чего он больше всего боялся…

И все это разрушил подонок Илья! Появился и разрушил!

Уже не манил его, как прежде, призывный смуглый цвет любимого виски. Уже не хотелось звонить старой аристократке Инне Евгеньевне, содержащей интимное заведение для избранных, чтобы прислала ему новенькое эротическое созданьице… Ничего не хотелось… Ужас поселился в душе и мохнато вертелся там, охлаждая любое желание.

Надо было обдумать все, оценить, принять решение. Но взбесившиеся мысли метались в суматошном вихре. Одна лишь фраза отчетливо звенела в голове колоколом: «Бред какой-то!..»

И все-таки он заставил себя сесть, успокоиться. Правда, сделал несколько глотков прямо из бутылки. Расплывшееся тепло чуть сняло лихорадочное напряжение.

«Значит, так, — упрямо командовал он себе. — Сколько мне осталось жить — много или мало — неизвестно… Бабочка-однодневка все успевает за свой короткий срок… А у меня, может, месяц впереди… Прекрасно…»

«Бред какой-то!» — ворвался чужой голос.

«Бред?.. Жестокая шутка Ильи-идиота?.. А мы, дураки, умоляли его: „Скажи!“… Вот на тебе, сказал… Но ведь сам-то он умер. Умер… Нет, надо принять это как данность. Спокойно, спокойно! Как жить дальше? Деньги… Деньги швырять направо и налево. Чего их жалеть? Нагреб на всю жизнь. А тут неделя или месяц… А может, больше? Ух, сволочь, не указал точную дату. Сколько сейчас времени? Двенадцать… Значит, завтра жить буду…»

«Бред какой-то!» — снова отзвенело в голове.

«Не бред, а жизнь… Дикая земная жизнь… Думай, думай. Мишка… А чего думать?.. Надо делать то, что хочется… И все! И все! И все!»

Он стал торопливо крутить диск телефона.

— Инна Евгеньевна, не спишь?

— Нет еще, миленький. Работа идет…

— Есть что-нибудь свеженькое? За ценой не постою.

— Для тебя всегда есть… Сидим сейчас, с египтяночкой юной беседуем… Экзотика… Для гурмана… Пальчики оближешь… Прислать?

— Нет, сам приеду…

Вернулся домой под утро испуганно-злой, раздосадованный. В голове гулко молотило: «Бред какой-то!.. Бред какой-то!» Такого позора он никогда не испытывал! Бросил хрупкой египтяночке тысячу долларов. Она согласилась на все… А он… А он… («Бред какой-то!») Он оказался импотентом! Ну ничего… ничего не смог сделать, как ни бесился, как ни помогала она ему… Ничего! Ух, Илья! Ух, гад! Ух, гнида! Найду могилу, разнесу тебя по кусочкам.

Позвонил Стиву. Сдерживая яростную дрожь, спросил театрально спокойно:

— Не разбудил?

— На работу собираюсь. Что стряслось?

«Вот столб чугунный, бесчувственный! Хоть бы что ему!»

— Ничего. Как ты там?

— Нормально… Приезжай пораньше. Дело есть…

«Врешь ты, Стив! Дни последние считаешь».

— Не могу… Я, кажется, заболел…

— Скис? Испугался?

«Еще издевается, поганец!»

— Да нет… Озноб… температура высокая… Врач только что ушел. Отдохнуть советует… Хочу попросить у тебя отпуск дней на десять — пятнадцать…

— Ясно. Считай, что выпросил.

Услыхав короткие гудки, Мишка взъярился, заорал на всю комнату:

— Сука! Скотина! Ублюдок вонючий!

Схватил бутылку виски, стал пить, как пьют воду одуревшие от жажды.

Проснулся на ковре. Телефонная трубка еще доносила свои нудные прерывистые сигналы. Маленькая стрелка часов стояла на четырех. «До одиннадцати еще семь часов», — как ядовитая змея, промелькнула мысль.

«Надо что-то делать… Что-то делать… Нельзя сдаваться… Нельзя…»

Достал тетрадь из-под тумбочки. Раньше перечитывал имена вожделенно, сладострастно. Каждое вызывало в памяти похотливые воспоминания. А теперь, как заноза, свербил вопрос: кто из них?

Выписал на отдельную страницу девять имен. С каждой надо встретиться, каждой пожаловаться, что СПИД обнаружили в крови. Особенно с Ленкой. Эта пышнотелая блондинка — самая опасная… У нее и пальцы тонкие, как иглы. Прилипла пластырем… готова от всего отказаться, только бы сохранить духовную близость. «Духовную близость…» Самка толстозадая! Еще напросится в сиделки к больному СПИДом! А хороша она в постели, хороша… Искусница редкая… Нет, слаще всех была та юная богиня…

…Прозвучал далекий чудный голосок:

— Мама, ушли твои гости?

Тихонько, на цыпочках прокрался он по длинному коридору к приоткрытой двери… Ох, лучше не вспоминать. Небесное беломраморное творение, обнажив все свое очарование, раскинулось в небольшом овальном бассейне…

В голову ударила жаркая волна. Конвульсии нестерпимого желания сотрясли тело. Одежда рвалась, как бумажная… Девушка закричала… Она кричала и потом, когда он перевалился, упал на нее… Извивалась скользко, как угорь, била маленькими кулачками по его лицу… А он… а он никак не мог войти в нее, будто ноги срослись в русалочий хвост… Пришлось дважды окунуть нежную головку… Обмякла… Ноги на мгновение раздвинулись. Он… Она еще сопротивлялась, уже не так неистово и рьяно… Но сопротивлялась… А Мишка буйствовал, ревел от небывалых взрывов беспримерной радости и сумасшедшего экстаза… Такого с ним никогда не бывало…

Когда в блаженном умиротворении сник, открыл глаза, то увидел непонятное: ее головка лежала на самом дне, под водой. Долго глядел на ее мирное личико, потом провел рукой по плечу, по груди, по бедрам и все понял…

Выбираясь из бассейна, в сердцах ругнулся:

— Черт с ней! Теперь все равно… Только не наследить бы…

Мишка повернулся на кровати лицом к стене и глухим, отчаянным стоном изгнал из себя это вожделенное видение…

Все! Все! Все! Хватит о бабах! Подумаю о себе… О своем покое и безопасности… Первое: набрать продуктов. Второе: закрыть двери на все замки… Третье: ждать, рано или поздно этот кошмар закончится…

Полный решимости, он вымылся, причесался, надел новый костюм и вышел из дома. В знакомом валютном магазине нагрузил полный багажник продуктами, бутылками… Кинув подобострастной кассирше лишнюю десятку, сказал, выдавив лицемерную улыбку:

— Уезжаю в командировку. О'кей!

Вернулся в свой особнячок. Закрыл все замки. На всякий случай — сам не зная зачем — придвинул к двери тумбочку, в которой лежала обувь. Опять мелькнула, как молния, мысль-змея: «До одиннадцати — пять часов!»

Выпил. Хорошо выпил. Сразу треть бутылки. Долго сидел в кресле, глядя в чернильное пятно на полу. Сидел опустошенный, без мыслей, без эмоций. Очнулся от какого-то неясного шороха… Форточка! Он забыл закрыть форточку!.. Все в порядке… Теперь Ленка не заберется к нему! Но тут начало чудиться ему, что во всех уголках дома таится скрытая опасность…

Часы тикали предательски громко. Взял их, положил перед собой. «Три с половиной…» А часы тикали и тикали… «Два часа осталось…» «Час тридцать пять…» «Пятьдесят минут…» «Двадцать…» «Три минуты…» «Все, живем!!!»

Когда обе стрелки перебрались за одиннадцать, он осторожно, чтобы не вызвать шума, разделся, лег под одеяло, захватив с собой очередную бутылку. Решил твердо: «Свет гасить не буду!»

Эти дни он жил как лунатик… Сколько дней? Никто никогда не узнает… Да и он не запомнил… Только много раз следил, замерев от ужаса, как маленькая стрелка переползала цифру 11…

В то утро кончилось виски… Он ходил по дому, шарил во всех шкафах, во всех закоулочках и чувствовал, что растет, все больше овладевает им беспросветный страх… Еще, еще немного, и он будет близок к безумию…

«К черту страхи! К людям надо! К людям!»

В неосознанном порыве он отшвырнул тумбочку от двери, стал открывать замки. Опалило догадкой: «А вдруг там стоит Ленка?» Но Ленки не было, и он, осторожно ступая, вышел на улицу.

В задымленной пивной у ближнего высокого столика стояли над кружками, вяло толковали три потрепанных алкоголика, уже отмеченные печатью отчужденности и безысходности.

Мишка выставил литровую бутылку водки.

— Поддержите, мужики?

Алкаши ожили, посветлели. Один вытащил из кармана почерневший от времени и грязи стакан, сказал проникновенно:

— Есть Бог, братцы! Есть! Вишь, он послал нам хорошего человека…

Беседа мгновенно разгорелась. Все стали дружно жаловаться на свою жизнь, на тупое начальство, на безмозглое правительство. С трудом воспринимая трехголосые жалобы, он никак не мог уловить мгновение, чтобы поведать нечто важное о себе, найти у них понимание, сочувствие.

Так и ушел, не промолвив ни слова. А дома те же давящие стены, та же гнетущая тоска… После того, как стрелки снова переползли за одиннадцать, его осенила спасительная идея.

Он обмотал шею толстым вязаным шарфом. Потрогал пальцами… Больно… Задушит, сука! Тогда вскрыл консервную банку, выбросил куски промасленной рыбы в унитаз. Затем долго, старательно вырезал металлическую ленту. Опоясал ею горло, а сверху опять обмотал шарфом. Удовлетворенно хмыкнул: «Пусть теперь попробует… Ничего не выйдет! Ни у Ленки, ни у любой другой стервы!»