Игорь Атаманенко - Гроссмейстеры афёр

— Любезный, может, всё-таки займётесь нами? — с видом кота, съевшего канарейку, вкрадчиво спросил Марик вернувшегося официанта. Тот даже бровью не повёл, сосредоточенно раскладывая сациви в тарелки.

Иностранцы с воодушевлением принялись за экзотическую снедь. Однако их восторг длился недолго. Энтузиазм угасал с каждой выловленной из тарелок металлической коронкой. Что за чёрт!

Кризис наступил, когда старушка-переводчица с диким воплем извлекла из соуса и швырнула на скатерть огромный человеческий зубище. Сомнений не было: кто-то уже ел этот сациви и обломал себе зубы.

Иностранцы с омерзением переводили взгляд с зуба на супницу. Кто-то схватился за горло, сдерживая позывы отторжения. А яйцеголовый очкарик, походивший на «голубого» гимназиста, нагнулся над кадкой с пальмой и изрыгнул из своего чрева прелести кавказской кухни.

Скандал достиг апогея, когда приглашённый шеф-повар извлёк из супницы вставную челюсть…

Ангажированные наложницы Марика, обнявшись, рыдали от восторга.

Заметив на себе пристальный взгляд официанта, Юлий понял, что «явка» сорвана. Скомандовал:

— Сматываемся!

Хенкин, выбрасывая из-за стола свое грузное тело, произнёс фразу, которая довела нимфеток до экстаза.

— Пусть благодарят небо, что я стоматолог, а не гинеколог… А то бы сейчас лягушатники жевали жаркое из п. дятины. Пардон…

При выходе из ресторана, воткнув в подставленную швейцаром ладошку червонец, Марик назидательно изрек:

— Передай этим холуям, что «евреев на Земле ужасно мало, но каждого еврея очень много есть»…

— Слушаюсь, Марк Романович! — с готовностью ответил привратник.

При выходе из гостиницы компания столкнулась с вызванным метрдотелем нарядом милиции. Однако авантажный вид компании исключал всякие подозрения в злостном хулиганстве, и милиционеры почтительно посторонились.

Герцог юркнул в подъехавшее такси. Крикнул, высунувшись из окна:

— Марик, завтра в час! — что для стоматолога означало: «завтра в «Астории».

Все шесть лет пребывания Герцога на прииске судьба будет вести его за руку. Золото килограммами будет поступать на материк к стоматологам и в тайники, устроенные Юлием в надгробном склепе матери и отчима.

Каждый год накануне сезона массовых отпусков старателей на прииск в поисках длинных рублей слетались звезды советской эстрады, кино, цирка и даже Большого театра. Не по зову Партии, а по велению ненасытной своей натуры приезжали туда заслуженные и народные, именитые и не очень. То, что не Партия их туда мобилизовывала, можно судить по протоколу заседания МГК КПСС, где рассматривался вопрос о лишении звания «народный артист СССР» звёзд всесоюзной величины «К», «Ш» и «М» по возвращении из очередного золотого вояжа.

Творческие бригады артистов-шабашников стойко переносили морозы, мирились с бытовым неудобьем. Возвращались на материк с чесоткой, бронхитом, порой и с венерическими заболеваниями — золото требовало жертв.

С особой щедростью работяги принимали модных актрис и эстрадных певиц.

За Ириной М. — заслуженной артисткой — тащилось неотступно сразу два-три кобелино-старателя, что, в общем-то, ею самой и поощрялось.

Трахались, не таясь друг друга, в бараке. А коль скоро М. была изысканно брезглива и отказывалась ложиться на постель, предпочтение отдавалось совокуплениям стоя, глаза в глаза, либо в «позе прачки», когда действующий партнёр заходит сзади, а она упирается головой и руками в живот очередника.

Неделю спустя те из артистов, кто был покрепче организмом, умудрялись перебраться на пару недель к алмазодобытчикам в Якутию. Так что по возвращении в Москву каждый гастролер на гипотетичный вопрос мэтра советского искусства: «С кем вы, мастера культуры?» — мог смело ответить: «С золотом и алмазами!»

Их золото-алмазные добытчики для заезжих знаменитостей не жалели. Во время выступлений в артистов летели запечатанные пачки банкнот, но чаще — самородки и полотняные мешочки с золотым песком.

Известно: когда женщина раздевается, подвыпивший мужчина готов отдать всё.

Однажды, когда Ирина М. в рабочей столовой исполняла перед пьяной ватагой старателей стриптиз, её в буквальном смысле озолотили — забросали золотыми самородками.

Что ж, если в звезду швыряют драгоценности, значит, свет её кому-то нужен!

Под аккомпанемент зажигательной мелодии Ирина движется по импровизированной сцене — сдвинутым столам — намеренно лениво сбрасывает к ногам улюлюкающей братвы верхнюю одежду. Помахивая как бы невзначай задранным подолом юбки, она стыдливо вскрикивает, изумлённо округляет глаза, разыгрывая смущение девственницы, впервые попавшей в мужскую компанию. Женское кокетство раззадоривает присутствующих. Раздаются одобрительные хлопки.

Юбка смелее взлетает вверх, обнажая упругие ляжки. Подвыпившая публика медленно заводится.

Неожиданно Ирина делает рывок, и юбка летит в дерущуюся за право собственности толпу. Рев тридцати задубевших от спирта глоток перекрывает звуки музыки.

«Сразу пошла с козырной карты», — оценил жест Юлий, стоящий в окружении статных черкесов — его личной охраны. В отличие от остальных, они не прикладываются к бутылкам и с внешним безразличием реагируют на происходящее.

Соблазнительные позы чередуются каскадом провокационных движений обнажённым животом, бедрами и округлой попки.

Ягодицы — два огромных ломтя спелой дыни — разделены тонкой полоской черных трусиков, подрагивают в такт мелодии, будоражат приглушенные тяжелой физической работой и алкоголем инстинкты. Взлетающие к потолку точеные ноги в ажурных чёрных чулках на миг приоткрывают загадочную, манящую ложбинку межножья. При каждом взлёте ноги сквозь прозрачную ткань трусиков отчетливо виден лакомый бутон.

Азартный танец, восхищенные выкрики зрителей увлекают и заводят саму исполнительницу. В её глазах, смешливо лукавых, молнией мелькает вызов: «А так — слабо?» — в тот же миг в зал летят блузка и лифчик. Публика зашлась в пьяной истерике.

«Очередь за трусиками», — бесстрастно отметил Герцог.

Ирина выбивает чечетку. Налитые груди с золотистой подпалинкой сосков вздрагивают в такт аккордам. Пот струится по лицу. Одно неосторожное движение — и она размазывает тушь и губную помаду. Лицо становится вызывающе вульгарным.

«Шлюха портовая, а не заслуженная артистка!» — определил Юлий.

Сексуальный танец набирает немыслимый темп. Плечи и грудь Ирины покрываются испариной.

Разгоряченные спиртом самцы хмелеют от зрелища и запаха молодого тела. Судорожные подергивания бедрами и ягодицами сводят с ума, откровенно приглашают к совокуплению.

Апофеоз бесстыдства: присев на корточки, танцовщица вызывающе разводит колени и призывно помахивает рукой у лобка, затем по локоть окунает её в трусики.

Обводит томным взглядом вмиг притихший зал, неспеша вынимает руку и блаженно облизывает ладонь и каждый палец в отдельности.

Подтекст жеста понятен каждому: «Войди в меня! Обмакни усы в моём меду!»

Шторм восторга. Барак ходит ходуном, под потолком начинают раскачиваться лампочки. На сцену летят нераспечатанные пачки банкнот, мешочки с золотым песком.

Непреодолимое желание обладать этой изнывающей от истомы, бьющейся в конвульсиях плотью переполняет работяг, распирает грудь, пеной выплескивается из орущих глоток. Кровь вот-вот закипит в жилах. Старатели в каком-то гипнотическом порыве придвигаются к сцене.

Заключительные аккорды танца.

Ирина неуловимым движением, — опыта и мастерства ей не занимать, — сдергивает ажурные трусики, оставшись в одних чулках, запрокидывет голову и тело назад, выставив на обозрение покрытую густой темной порослью промежность…

Герцог замечает, как к сцене сквозь толпу беснующихся в пьяном восторге золотодобытчиков продираются, на ходу сбрасывая фуфайки и расстегивая ватные штаны, двое рослых парней.

Юлий их знает. Оба — наркоманы, бывшие зэки, последнее время верховодят в пятой бригаде. Тот, что повыше ростом, с рваным ухом, хватает в охапку голую стриптизёршу и валит её на пол.

Герцог кивком головы отдаёт команду. Два черкеса мгновенно берут в железные клещи охотников до дармовой «клубнички».

Рваный видит в опричниках не блюстителей порядка, а конкурентов и выхватывает из-за голенища огромный тесак.

Следует неуловимое движение — и нападающий корчится со стоном на полу, — падая, он проткнул себя своим же ножом. Пачки денег, полотняные мешочки с золотом окрашиваются растекающейся кровью.

«Всех на улицу!» — кричит Герцог черкесам. Вскоре в столовой остаются Юлий с охраной, Ирина и лежащий ничком Рваный. Он еще дышит.