Кирилл Казанцев - Отмщённый

— Повторяю для бестолковых, — вздохнул Павел. — Я не убиваю. Как бы ни хотелось это правоохранительным органам. Просто вырублю.

— Лучше бы убил…

— Хорошо, я подумаю.

Она сокрушенно вздохнула и замкнулась. А Павел отошел от женщины подальше и начал снимать с себя зловонные обноски. Глаза у женщины тревожно забегали, впрочем, успокоились. Он не собирался к ней приставать. И нарциссизмом попутно с эксгибиционизмом не страдал. Он скинул на стул хламиду и остался в пропотевшей майке, покрытой живописными соляными разводами. У мужчины были неплохие мышцы, и не просматривалось ни одной татуировки. Лишней растительности на теле тоже не было — за исключением головы.

— Прошу меня простить за внешний вид, — пробормотал Павел и как-то смутился. — В обычной жизни я не похож на запущенного бомжа. Но обстоятельства сложились так, что в последние месяцы пришлось кое-кого отслеживать, я перестал стричься, бриться и не так уж часто мылся. Все, что ты видишь — камуфляж. Я был вынужден стать бомжом. Так было легче заниматься делом. Именно поэтому я такой пахучий и имею соответствующий экстерьер. А в последние двенадцать часов мне интенсивно приходилось бегать, валяться и потеть. Это не добавило привлекательности моему имиджу. Прошу простить, — повторил он.

— Да ладно извиняться, — проворчала Катя. — Какое мне дело, почему ты пахнешь и куда ты бегаешь.

Он приподнял, скривившись, майку и, словно к оголенному проводу, прикоснулся к страшноватому пятну, расплывшемуся в правой части живота. Не так давно из раны шла кровь. Она почернела, запеклась и смотрелась крайне неаппетитно.

— Мы еще и ранены… — проворчала Катя.

— Это не пуля. ОМОН палил из леса, когда я лез через плетень. Неловко упал — и на штакетину. А из нее гвоздь торчал. Сначала не очень болело, да и времени не было обращать на это внимание. Полз по огородам, прятался от местных жителей, которые тут у вас периодически растут на грядках… — Он побледнел от боли. Потом поднялся, держась за бок, доковылял до стола, где были разбросаны женские вещи из сумочки. Он начал их раздраженно перебирать, надеясь отыскать что-нибудь полезное.

— Анальгин есть, — подсказала Катя.

— Спасибо, перебьюсь, — проворчал он. — Вот скажи, зачем тебе столько кремов? — Он переворошил упитанные тюбики. — Что ты с ними делаешь?

— Я ими себя… кремирую, — объяснила Катя. — Это утренний крем, дневной и вечерний. Для сухой и шелушащейся кожи.

— А если перепутаешь? — Он криво усмехнулся. — Что-то произойдет?

— Наверное. Боюсь представить, что. Пока не путала. Крем тебе не поможет. Нужно продезинфицировать рану, приложить к ней что-нибудь похожее на мазь Вишневского и затянуть бинтами. Само пройдет — если избежишь заражения крови. В машине есть аптечка — в ней много бинтов и какие-то мази.

— Я понял, — кивнул Павел. — Я должен тебя развязать, ты сходишь в машину и принесешь аптечку.

— Плохая идея, да? — вздохнула Катя.

— Да, непродуманная.

— Тогда сам сходи. Ключи перед тобой на столе. Боишься?

— Скажем так, опасаюсь… — Он, покряхтывая, словно дряхлый дед, добрался до окна, отогнул шторку и тоскливо уставился на красную «Хонду», прикорнувшую к ограде. Чтобы добраться до багажника, нужно пересечь калитку, поковыряться в салоне. А если в багажнике такой же порядок, как в ее сумочке, то искать эту аптечку можно до ужина.

— Посмотри в шкафах за печкой, — посоветовала Катя. — Приятных открытий не обещаю, но вдруг?

Он так и сделал. При этом постоянно приходилось подглядывать за женщиной, лежащей на диване, что сильно отвлекало от работы. В какой-то миг она напряглась, готовая сорваться в бега с завязанными руками, но перехватила его предостерегающий взгляд, обиженно надула губы. Он гремел шкафами, ковырялся в заплесневелых банках, формочках.

— Можно вопрос? — подала голос Катя.

— Валяй. — Он покосился на нее одним глазом.

— Если дом окружат и выбьют дверь, что ты будешь делать?

— Странный вопрос, — удивился он. — Сдамся.

— Ты не станешь отстреливаться, прикрывать меня собой… то есть наоборот, требовать вертолет и миллион долларов?

— Нет.

— Почему?

— Во-первых, мне будет стыдно перед тобой. Во-вторых, если я тобой прикроюсь, то нас убьют обоих, и какой в этом смысл? Тогда мне будет стыдно перед тобой вдвойне. Люди, проводящие операцию по моей поимке, меньше всего заинтересованы в том, чтобы сохранить мою жизнь. Я опасен для них, понимаешь? Потому что знаю такое, что разрушит их карьеру, налаженную жизнь и все, что они так долго выстраивали. Долго объяснять. Тебе это надо?

— Тогда зачем сдаваться? — задавала каверзные вопросы Катя. — Если все равно убьют? Бросайся грудью на танк, захвати с собой хоть горстку своих врагов…

— Во-первых, — терпеливо разжевывал Павел, — я прекрасно понимаю твою иронию, за которой ты прячешь свой страх и горечь по несложившейся жизни. Во-вторых, повторяю для недоразвитых — я не убийца. В-третьих, хрупкий ОМОН, который будет нас штурмовать, всего лишь выполняет свою работу, убивать его грешно вдвойне. В-четвертых, мы не должны ему противостоять — мы должны спрятаться. Чтобы не нашли. Одному мне было бы проще. С тобой — сложнее. В-пятых — заткнись…

— А если я дам слово, что тебя не выдам, ты меня отпустишь?

Он проигнорировал вопрос.

— Ну, что в тебе такого опасного? — недоумевала Катя. — Что ради твоей бородатой персоны блокируются целые деревни, стягиваются в район сотни полицейских? Ты Рэмбо? Ты невероятный Халк, способный в минуты опасности превращаться в гиганта? Маститый террорист, взрывающий дома с мирными гражданами? Ты не ибн… как там его?

— Не задавай глупых вопросов, — огрызнулся Павел.

— Что в них глупого?

— Фу, как с тобой тяжело… — Он вернулся с мятой упаковкой — просроченной аптечкой автомобилиста, на которой громоздился роскошный слой пыли.

— Ты знала, — удивился он. — А говорила, что впервые в этом доме.

— Я просто допустила, — возразила Катя. — У меня был муж. Он умер. В начале двадцать первого века он иногда приезжал в эту деревню, жил тут какое-то время, надеясь восстановить дом и хозяйство. Я просто предположила, что после него кое-что осталось.

— Прими мои соболезнования, — пробормотал Павел, вытягивая коробку и сдувая с нее пыль. Борода впитала половину того, что взмыло в воздух.

— Да ладно, — вздохнула Катя. — Мы все равно с ним развелись. Вернее, хотели. Но не успели…

— Как-то сложно у тебя… — Он снова согнулся от резкой боли в области печени. Закружилась голова, он присел на табуретку.

— Развяжи меня, — попросила Катя. — Перевяжу. Я умею. К сведению некоторых, мое первое высшее образование было медицинским.

— А второе?

— Университет «Дубна». Факультет естественных и инженерных наук. Кафедра биофизики.

— Третьего не было? — осторожно осведомился Павел.

— Третьего не было.

— Это хорошо…

Он перегородил табуреткой проход и раскрутил проволоку на запястьях Кати. На коже остались отметины. Она взглянула на него весьма неприветливо и кивнула на табуретку — садись. Смочила ватку коньяком и приложила к ране. Павел зашипел и уставился на нее с не меньшей недоброжелательностью.

— Больно? — ехидно спросила Катя.

— Больно… Ничего, что я не матерюсь?

Она усмехнулась и покосилась на автомат, который он на всякий случай зажал между коленями. Дальше дело пошло веселее. Срок действия лекарств давно истек, но другого выхода не оставалось. Он шипел, когда она обмазывала мазью рану, когда бинтовала торс. Затянула так, что он крякнул от боли и не смог продохнуть. Потемнело в глазах. Она коварно этим воспользовалась! Он и глазом не успел моргнуть, как она перепрыгнула через его вытянутую ногу и помчалась к выходу! Хоть перевязать успела! Он оторопел, но реакция сработала. Он развернулся вместе с табуреткой на одной ножке, сорвался и полетел за ней. Дыхание перехватило от таких запредельных скоростей. На этот раз Катя идеально вписалась в проем, вылетела в сени, где споткнулась о ведро, но удержалась, подлетела к двери, отомкнула тяжелую задвижку. Пару секунд она потеряла, ворочая тяжелую конструкцию, обитую стальными скобами, это и спасло положение. И все же ей удалось выбежать на крыльцо, прогреметь по половицам. Она слетела на тропинку, заросшую молочаем, в этот момент Павел и прыгнул ей на спину! Он не был садистом, понимал, что раздавит женщину, поэтому во время падения ухитрился развернуться вместе с ней. Она обрушилась на него сверху, и прежде чем успела заорать, он зажал ей рот. Они возились в высокой траве, расшвыривая какие-то железки, трухлявую древесину. Катя целилась пяткой ему в коленку, била, но никак не попадала.

— Слушай, ты, двигатель моего внутреннего сгорания… — хрипел Павел. — А ну, заканчивай эти преждевременные ласки. Дождешься, что я тебя высеку… Сейчас я уберу руку и снова предупреждаю: будешь орать — будет кляп…