Татьяна Полякова - Тонкая штучка

— Я просто не хочу, чтобы ты путался у меня под ногами, — сказал Мотя, а я облегченно вздохнула, но тут же запечалилась: разговор не получался, и, чем он закончится, одному Богу известно. — Поговорить, — это вот его идея, — ткнул Мотя пальцем в Афганца. Тот рассматривал свои руки, спокойно так и как будто равнодушно. Взглянул на нас и начал не спеша:

— Начнем с киллера. Гастролер. Может быть, за тобой приезжал. Может быть?

— Ну, может, — неохотно согласился Павел.

— С братом твоим ни у кого дел не было. Вполне возможно, что таскался он сюда из-за бабы. Скорее всего из-за нее и пулю схлопотал, — сказал и на меня покосился, а я поежилась. — Бабу мы найдем. Если она была, конечно. Где-то они встречались, и кто-то их видел. Работенка хлопотная, нудная, время требует. Я уже говорил, убийцу ты получишь.

— Вопрос, когда?

— Такими делами не хвалятся. Но кто-нибудь где-нибудь обязательно проболтается. И мы узнаем. Отдохни, догуляй, город посмотри. Мы всегда рады помочь хорошему человеку.

— Я так не думаю, — жестко сказал Павел, — я думаю, Мотя убийцу знает и время тянет.

Мотя дернулся, шагнул к столу и сказал зло:

— Щенок наглый, да я тебя… — Он вдруг заткнулся, увидев возле своего живота дуло пистолета, причем парни у окна из-за его спины этого видеть не могли и беспокойства не проявляли.

— Кончай психовать, — поморщился Афганец. Мотя нахмурился и сел, Павел пистолет убрал.

— Ты мне не нужен, — сказал Мотя, — а о твоем брате я знать не знал. Ты попросишь — мы поможем, люди должны помогать друг другу. Но если…

— Грозить друг другу не стоит, — опять вмешался Афганец.

Теперь они говорили вполне мирно, и я понемногу успокаиваться стала.

— Жара, черт ее дери, — сказал Афганец, — скажи своим, пусть пиво принесут.

Вошел парень, поставил на стол бутылки и стаканы. На левой руке у него был браслет, интересней такой, заметный: слоники на цепочке. Он все на столе расставил и хотел уже уходить, тут я колено чуть подняла, вроде хотела сесть поудобнее, и его рука по моей ноге скользнула.

— Руки убери, — прорычала я.

Парень растерянно руками дернул, на Мотю покосился, Тот кивнул, и парень поспешно исчез.

Далее встреча продолжалась в деловой и дружеской обстановке и закончилась минут через десять.

В машине Павел сидел угрюмый, Гиви молчал, а я молчать не могла, долгое напряжение сказалось, слова из меня как горох посыпались.

— Я знаю, ты сейчас скажешь «заткнись», и я, конечно, заткнусь, и меня никто слушать не собирается, но все-таки скажу: Мотя жулит. Какую-то пакость задумал. Верить ему нельзя. Он психопат и может сделать что угодно, просто потому, что солнце ярко светит. Ты заметил, какие у него руки? Пальцы толстые, как сосиски, и шевелятся, шевелятся, как тараканы в банке. Разве можно верить человеку с такими руками? — Я запнулась на слове: Павел сидел и озадаченно рассматривал свои руки.

Мы вернулись на турбазу, против чего я не возражала: соседи и так смотрели с недоумением. Поднявшись утром, я в доме никого не обнаружила и испугалась. Видно, и у меня горячка началась, но когда кто-то из моих бандитов рядом, как-то спокойнее. Мотя из головы не шел. Чтобы придать себе бодрости, я под душ встала и даже спела что-то, а когда к двери повернулась, охнула: была она открыта, прислонясь к косяку, стоял Павел и меня разглядывал. А я так перепугалась, что совсем голову потеряла, заорала, схватила полотенце и стала его хлестать по плечам. Он хохочет, руками машет, бросился от меня, а я за ним.

— Ладно, сдаюсь, — сказал весело. И тут я сообразила, что опять не дело сделала, торопливо в полотенце завернулась и сказала сердито:

— Подглядывать в ванной, гнусность какая, не ожидала.

— Ладно, не злись. Ну, захотелось, каюсь, живой человек. А ты ничего.

— Пошел к черту, — рассвирепела я и в ванную бросилась. Оделась торопливо, но выходить долго боялась. Павел за столом сидел и меня, как видно, ждал.

— А ты отважная, — сказал смеясь.

— Будешь приставать, сбегу. У тебя жена манекенщица, или забыл?

— Да нет, помню. Что жена? Дылда тощая, в башке одни тряпки, что я, что другой, лишь бы баксы.

— Что это ты разоткровенничался? — насторожилась я. — Или на жалость давишь? Так я не пожалею. Сам выбирал, значит, тебе такая и нужна.

— Правильно мыслишь. А тебе, значит, этот хмырь нужен?

— Я о твоей жене не высказываюсь, и ты не смей.

— Все ж таки ты баба чудная, с первого раза не поймешь.

— И понимать нечего. Ты — мужчина, я — женщина, пугать меня — свинство страшное, приставать — того хуже, потому что с таким бугаем, как ты, мне не справиться, а терпеть противно.

— Чем же я так противен?

— Ты к словам не цепляйся. Мужик ты умный и понял все, что я сказать хотела.

— Неужто правда своего хмыря любишь?

— Конечно, люблю. Он человек хороший, добрый, серьезный. И Роланду будет хорошим отцом, а мальчику отец необходим, особенно в таком возрасте.

— Ага, будете вместе книжки разглядывать, романсы слушать и помидоры на даче сажать.

— Дачи пока нет, но обязательно купим. Скажи-ка лучше, что делать будем? — решила я сменить тему.

— А ничего. Ждать.

— Долго?

— Как получится, — обсуждать со мной свои планы Павел явно не спешил, ну и я приставать не стала.

Ночь была звездная, душная. Я хотела окно открыть, да рама приколочена здоровенными гвоздями. Павел, конечно, об этом знал, потому и не беспокоился. Ухмыляясь, я взяла полотенце: хорошая ночь для купания. Озеро тут рядом. Вышла из комнаты, стараясь дверью не скрипеть. Ступала я осторожно, свет нигде не включала. В холле мелькнула тень, и Мишка спросил:

— Куда это ты собралась?

Значит, я не ошиблась, меня сторожили, и сторожем сегодня был Мишка. В принципе это не имело значения, но для меня Мишка предпочтительней.

— О Господи, — сказала я, останавливаясь, — напугал-то как.

— Ты мне зубы не заговаривай, куда намылилась?

— Как куда? — удивилась я, демонстрируя полотенце. — Купаться.

— Серьезно? — ухмыльнулся он. Конечно, Мишка мог разбудить Павла или просто загнать меня назад в комнату, но я надеялась, что его глупости хватит на другое, потому в атаку пошла.

— А что, нельзя? Духота, уснуть не могу.

Мишка хмыкнул глумливо и ко мне полез.

— Чего ж ты меня не позвала?

— Придурок ненормальный, — запаниковала я, пытаясь вырваться.

— Чего орешь, дура?

— Я сейчас не так заору, — сказала я, сбрасывая его руки.

— Под Павла стелешься, — презрительно фыркнул Мишка.

— Дурак, — взвизгнула я, все-таки вырвалась и заныла:

— Чего привязался, что мне, искупаться нельзя?

Вот тут бы ему отпустить меня да пойти к Павлу, только мозги у Мишки были в штанах. Он покосился на дверь Павловой комнаты и сказал:

— Что ж, пойдем, искупаемся.

— Тебе нельзя боевой пост покидать, — съязвила я.

— Тебя спросить забыл. Идем.

— Никуда я с тобой не пойду.

— Все девочку строишь?

— Если ты меня хоть пальцем тронешь, все Павлу расскажу: и про водку, и про купание, и про боевой пост.

— Зубов много?

Я резко развернулась и пошла в свою комнату. Там побродила немного, хотела почитать, свет включила, но сразу выключила. И на цыпочках к двери подошла. Тихо. Дверь бесшумно открыла и на цыпочках вышла в холл. Мишки нигде не наблюдалось. Входная дверь была открыта, это озадачило, но не надолго: Мишка сидел на крыльце и курил.

— Черт надоедливый, — сказала я. — Пойдем. Будешь приставать, ей-богу нажалуюсь.

Ну, мы и пошли. Озеро метрах в тридцати от нашего дома, спустились по тропинке к плакучей иве, и я сказала:

— Так, мальчики налево, девочки направо.

Мишка хмыкнул, а я пошла дальше по тропинке, разделась, повесила одежду на ветку и осторожно в воду вошла. Вода была как парное молоко. Тут луна показалась, звезды по-особенному вспыхнули, я ахнула и поплыла, стараясь не нарушать тишину, и про себя шептала: «Господи, какая красота».

Доплыла до середины озера и назад вернулась. И только тогда про Мишку вспомнила. Его нигде не было видно. Я насторожилась, постояла в воде возле берега, прислушиваясь. Ни звука.

— Мишка, — позвала.

Тишина. Куда он делся? В дом вернулся? Не похоже на него. Тут на меня вдруг такой страх напал, я из воды выскочила, одежду схватила и сломя голову к дому бросилась. На крыльце никого не было, дверь отперта. Я в холл вошла и свет включила. Никого.

— Мишка, — позвала возле двери в его комнату. Тишина. Я дверь толкнула, она открылась, в комнате было темно, но и так ясно: никого.

Я вышла на крыльцо, тревожно вглядываясь в темноту. Все было тихо. Ждала я минут сорок, может, больше. Озябла и в дом вернулась. Дверь заперла. Придет, пусть выкручивается, как хочет, придурок. В своей комнате переоделась и легла. Но сон не шел, я все прислушивалась, было тихо, как в могиле. Потом я все-таки уснула, проснулась в шесть. Вскочила и в холл вышла. Дверь была заперта, Мишкина комната пуста. Тут я здорово испугалась. Надо было срочно что-то решать. Потоптавшись минут десять, я постучала в дверь комнаты Павла и вошла. Он спал, лежа на животе, свесив руку до пола, я его за эту руку подергала, и он проснулся.