Федор Московцев - Темные изумрудные волны

Стоя на балконе, они с Аллой ещё раз – стараясь не напрягать своим тоном – ненавязчиво попросили Катю подняться. Она лишь махнула рукой, устраиваясь на заднем сиденье тёмно-зелёной БМВ.

Через полчаса после отъезда Рита позвонила Людмиле Николаевне, та ответила, что Катя ещё не появлялась. Дине передали сообщение на пейджер. Прошло ещё полчаса. Никто не перезвонил – ни Катя, ни Дина. Алла принялась успокаивать Риту – мол, они катаются по городу, парень Дины купил недавно машину, хочет похвастаться. Это прибавило Рите решимости немедленно ехать домой. Сделав ещё один звонок Людмиле Николаевне – также безрезультатный – она вызвала такси.

Алла проживала в Краснооктябрьском районе, на 39-й Гвардейской. Выехав на проспект Ленина, водитель повернул вправо, в сторону центра. На этом участке дороги встречные полосы разделяет широкий газон. В том месте, где газон заканчивается, стоит светофор, сразу за ним находится площадь Возрождения, вправо уходит улица Герцена. Основная магистраль – проспект Ленина – загибается влево.

Светофор не работал, и скопление машин перед площадью удивило водителя, по ночам обычно это место все пролетают на скорости. Когда они подъехали поближе, всё стало ясно. По правой стороне, за перекрёстком, у столба, бесформенной грудой железа лежала разбитая машина. Судя по задним фарам – БМВ. Милиционеры осматривали место происшествия, вокруг скопилось множество автомобилей, люди выходили, спрашивали друг друга, что произошло.

Рита остановила такси и побежала к месту аварии. Подробности удалось выяснить у единственного очевидца происшествия, водителя белой «девятки», которого только что отпустила милиция, предварительно сняв с него показания.

Он ехал в сторону центра со стороны Краснооктябрьского района. Двигался быстро, со скоростью примерно сто двадцать километров в час. Подъезжая к площади Возрождения, немного притормозил, чтобы вписаться в поворот, потом, мало ли, кто вылетит справа, с второстепенной дороги. До светофора оставались считанные метры, когда его, «как стоячего», обогнала тёмная БМВ. Свидетель уверяет, что, судя по его собственной скорости, скорость иномарки была не ниже, чем сто пятьдесят километров в час. Не войдя в поворот, БМВ врезалась в столб. Сидевший на переднем сиденье пассажир вылетел через лобовое стекло.

Остановившись у телефона-автомата, водитель «девятки» вызвал «скорую помощь» и милицию. Прибыв, врачи констатировали смерть водителя БМВ и двоих пассажиров. Был вызван автобус похоронной службы, тела увезли в морг. Рита отправилась в Бюро СМЭ, где и опознала тела погибших. Ими оказались Катя и Дина.

…Рита тихо говорила, словно теряла слова в тумане, Андрей терпеливо слушал. Он перестал ощущать разницу между землёй и небом. Слова Риты звучали на земле, но они были невесомы в том мире, который открывал перед Андреем ворота вечного холода.

Плотные занавеси на окне преграждали путь солнечному свету, неуместному сейчас, как радость. Колеблющийся огонь свечи рассеивал последние иллюзии. Явь есть явь. Они молча сидели, не глядя друг на друга – Андрей и Рита – каждый с нестерпимым чувством вины. Катя ускользнула, как видение, и осталась, как боль. Кровь горячей волной захлестывала сердце Андрея, обвиненное в том, что оно не что иное, как камень. Он хотел что-то сказать, но отсвет свечи, промелькнув и замерев на занавеси, словно подхватил и унёс с собой его мысль. В ответ на невысказанную мысль он услышал то, что превратилось в муку его памяти: «…Давай же, Андрюша… Чего ты ждёшь? Иди ко мне… Почему нигде не сказано, что делать с медлительными?..»

Не говоря ни слова, Андрей поднялся и вышел в коридор.

– Ты к ней? – услышал он голос Риты.

«А куда ж ещё», – подумал он, выходя из квартиры.

Медрегистратор Самойлова проводила его в подвал, открыла холодильник. Андрей ступил в освещённую холодным светом камеру. Мог ли он представить, что когда-нибудь придёт сюда не по работе. Сразу заметив краем глаза лежавшее на носилках у стены искалеченное тело, стал рассматривать другие тела, всё ещё думая, что вот сейчас посмотрит, как много раз смотрел на них равнодушным взглядом, потом повернётся в ту сторону, а девушки в зелёном платье там не окажется.

Вот старик с восковым лицом. Вот девушка-подросток, съёжившаяся, её светлые растрёпанные волосы рассыпались вокруг бледно-жёлтого лица с кривым окаменевшим ртом. Вот удавленник с высунутым наружу вспухшим черно-фиолетовым языком. Вот сорокалетний мужчина, обнажённый, с синяками от многочисленных инъекций, видимо, из больницы. Он лежал по-птичьему беспомощно, поджав ноги, будто ему холодно.

Тела, полные вечной смерти.

Вот… Нить надежды оборвалась. Страшное видение не исчезло. Андрей почувствовал, как туловище его и конечности стали ватными, невесомыми, ноги сами собой подкосились, он упал на колени перед телом девушки в тёмно-зелёном платье. Взгляд её полузакрытых глаз был устремлён в неведомую даль, словно не стало каменных стен, словно взгляд изумрудных глаз-озёр превратил их в прозрачный хрусталь.

Склонившись над ней, орошая слезами, он умолял его простить и вернуться к нему. Порывы мучительно-отчаянных стенаний потрясали холодные стены.

Чьи-то руки подхватили его, куда-то понесли.

В санитарской его опустили на табурет, влили в рот полстакана спирта. Невидящий взгляд блуждал по комнате. Люди-тени двигались, что-то говорили. «Крепись, дружище». «Держись, друг». Второв и Трезор, они пришли, чтобы поддержать его. Прозвучало слово «похороны».

«Что ещё за похороны? Кого они собрались хоронить?»

Он рванулся вперёд, опрокинув стол.

– Кого вы хоронить собрались!? Нет!!!

Андрея усадили на место, крепкие руки держали его, не давая сдвинуться.

Он почувствовал, как теплый луч, прорвавшись сквозь ледяные кристаллы потухших Катиных глаз, коснулся его. Андрей уже был там, рядом с ней.

Это было ранним утром на следующий день после похорон.

Андрей подошёл к могильному холмику и прочёл на дощечке, прибитой к деревянному кресту, имя: «Третьякова Екатерина Сергеевна». В голове адским грохотом отдавались страшные звуки – стук молотков, стук падающих на гроб комьев земли.

Вокруг виднелись другие холмики, стояли другие кресты, стояли памятники, оградки.

Он хотел встречи, и вот как она произошла. Много раз он старался угадать, где его Катя, что она делает, о чём думает – пишет ли стихи, устроилась ли на работу, о которой мечтала, вспоминает ли его. Ему хотелось быть рядом с ней, он был нужен ей. И каждый раз она ускользала, и он не мог найти её. И вот они рядом, но он уже не нужен был ей.

Катя ушла, и обнажилась пустота. Не осталось веры и надежды, есть только этот холм земли и крест. Всё живое – родители, друзья, … Мариам – всё перестало существовать.

Живое стало неживым. Живой во всем мире была лишь Катя. Но какая тишина стояла кругом. Знает ли Катя, что он пришёл к ней…

Андрей опустился на колени, обнял руками холмик. Она всегда с нетерпением ждала, чтобы он обнял её.

– Вот я пришёл, ты, верно, думала, что не пойду за тобой, злилась, почему я такой медлительный.

Андрей заговорил вполголоса, стараясь, чтобы его не услышали проходившие мимо кладбищенские работники. Он говорил с ней, вспоминая события школьных лет, вспоминая события прошлого лета, и эти воспоминания, существовавшие лишь в его сознании, заполняли пространство Катиным голосом, улыбкой, слезами, шелестом тетрадки со стихами, шорохом платья, звоном бокалов, шумом водопада, стуком упавшей на пол туфельки, брызгами морских волн, запахом эвкалипта, мельканием её лица, плеч, груди, протяжным звуком тепловозного гудка, огнями уходящего поезда.

Её радость, огорчение, её движения, походка, поступки, оживлённые его отчаянием, существовали, – выпуклые, осязаемые.

Не воспоминания об ушедшем, а волнения действительной жизни охватили его.

Зачем так торопиться, закончу дела, уедем вместе… Что же, может и вправду всё бросить и уехать прямо сейчас, к чёрту все дела…

Неожиданно у него закружилась голова, в глазах помутилось, и короткое мгновение казалось, что он теряет сознание. Андрей зажмурил глаза, а когда открыл их, мир, оживлённый его страданием, уже исчез, лишь серая пыль, подхваченная ветром, кружилась над могилами; то одна, то другая могила начинали дымиться.