Виктор Галданов - Лахудра

– Никакого нападения не было! – запротестовал Владик. – Я сам дежурил в ту ночь и…

– Было! – схватив со стала рапорт, написанный Анной Петровной, Лилиана торжествующе потрясла им в воздухе. – Или вы хотите, чтобы я комиссию на вашу «дачу» напустила? А не пожалеете потом, граждане-начальнички? Короче, Марья Михайловна, либо вы эту Щипеню отдаете под суд, либо я нынче же пишу заявление на имя прокурора, что вы покрываете своих бандиток, ясно? – и она вышла из кабинета, гордо цокая каблучками. Кукла поспешила следом за нею. Взглянув на Владика, Марья Михайловна лишь пожала плечами.

Владик догнал их уже на выходе, придержал Лилиану за локоть. Она резко повернулась с брезгливой миной, которая тут же сменилась приветливой улыбкой.

– Ах, это опять вы… – сказала она таким тоном, будто всю жизнь мечтала об этой встрече.

– Да, я… хотел бы попросить вас об одном одолжении.

– Для вас? – расцвела Лилиана. – Да сколько угодно. С преогромным удовольствием. Ступай в машину, – велела она дочери.

– Нет, это не для меня, – Владык потупился, не в силах выносить влюбленного, ишущего блеска ее глаз. – Я спять про этот дурацкий случай, про Щипеню, то есть про Таню Котову. Понимаете, у этой девочки очень несчастная и трагичная судьба, в которой мы, взрослые, в какой-то степени сами виноваты. Но мне кажется, что в отличие от многих здешних девочек она еще не переступила в душе своей той черты, которая отделяет человека от преступника. Да-да, все, что она сделала с вашей дочерью – это подло, мерзко, гнусно. Она должна быть и будет наказана, но… она сейчас на распутье, понимаете? Для нее сейчас совершается выбор, в какую сторону пойти, в сторону исправления или же дальнейшей конфронтации с обществом, и если в эту минуту мы бросим ее в колонию, она уже не сможет вернуться в общество нормальных людей. Она станет… действительно отпетой, неужели вы меня не понимаете? Колония ломает души на всю оставшуюся жизнь…

– Напрасно вы бьете на жалость, – Лилиана мягко положила руку ему на локоть. – Лучше помогите моей девочке сняться с учета, и мы обе будем вам крайне признательны. Вы понимаете? А за эту хулиганку вы особенно не волнуйтесь. Ей одна дорога в тюрягу. А мир нормальных людей без нее прекрасно обойдется.

– А вам с вашей дочкой куда дорога? – с холодным бешенством в голосе осведомился Владик. – Под своды интуристовских отелей? В валютные бары? В портовые кабаки? И не жалко вам своей Инночки? Ведь по вашей, материнской милости она сюда, к нам попала!

– Хамите, юноша, – не снимая с лица улыбки отметила Лилиана. – А хамить женщинам – гадко. Пусть даже таким как мы. У нас, в стране, как вы, должно быть, в школе проходили, любой труд почетен. А по труду – и награда. Мы с Инночкой, если хотите знать, в хорошую ночь зарабатываем больше, чем вы за год трудов своих праведных. Так что не вам её, а ей вас жалеть надо, «Дядя-Владя»! – пропела она с нескрываемой иронией и, поигрывая задом, направилась к новенькому «мерседесу», ожидавшему ее на шоссе. Высокий, худощавый негр, копавшийся в моторе, опустил крышку капота и помахал ей рукой. Лилиана так же помахала ему и, крикнув что-то по-французски, прибавила шагу. Второй негр, сидевший в машине, что-то сказал первому, после чего оба они от души рассмеялись. Кукла поняла, о чем они говорили, но сделала вид, что не расслышала этого, поскольку и в самом деле была занята и быстренько, пока не увидела мать, старалась отработать стодолларовую бумажку, надежно запрятанную в лифчике.

Щипеню увезли дня через два в милицейском «газике», в сопровождении двух молодых сержантов. Одного из них она попыталась игриво взять за локоть. Он брезгливо сбросил ее руку. Девчонки, столпившиеся за оградой, засмеялись.

– Возвращайся к нам скорее. Щипка! – крикнула Бигса.

– Ну уж нет! – принужденно засмеялась та. – Теперь уж я вас к себе в гости ждать буду! А нашей Петровне от меня, – она стукнула ребром ладони по локтю, – физкультпривет с ушами!

Дверь сухо клацнула, и машина запылила в далекую степную даль. Некоторые девочки плакали, другие, проводив ее взглядами, сжимали кулаки.

Элегантный мужчина с тонкими усиками, явно кавказского типа, сидел за столиком ресторана и сосредоточенно жевал.

Перед ним на столе стояла ваза с фруктами, закуски, початая бутылка марочного коньяка, пачка «Ротманз». На стульях рядом лежали два увесистых баула и чемодан.

– Закурить не найдется?

Он поднял глаза. Таська, неотразимая в своем красном шифоновом платье, стояла возле него, и во взгляде ее одновременно были вопрос и ответ.

Через полчаса она уже знала, что его зовут Махмудом, что он приехал изкакого-то, кажется, Мир-Башира покупать машину, желательно иномарку, что в гостинице проверка, или симпозиум, словом, ночевать не пускают, а в гостиничном кооперативе заставляют спать в одной комнате с еще тремя постояльцами за 50 баксов в ночь. «Ай, негодяй, я тебе двадцать дам, только чтобы я один был, а он нет, говорит, у нас сезон, говорит, а я твой сезон с тобой вместе так… и так… и так… извиняюсь, я такой возмутился, что, клянусь честным словом, так бы и прибил его…»

– А хотите, поедем ко мне? – очень просто, без экивоков предложила Таська. – У меня собственная квартира.

– Ай, ты моя золотая! – непритворно обрадовался кавказец, он же капитан Магеррамов. – Тебя ко мне сам аллах послал!

Расплачиваясь с официантом, он небрежно надорвал банковскую упаковку на пачке сторублевок, и глаза Таськи алчно блеснули. Как всегда в преддверии «дела» в груди ее гулко заколотилось сердце, в висках зашумела кровь, внизу живота возник томный холодок, она вновь делала ставку в рискованной и очень прибыльной игре и уже не вспоминала о минутах слабости и безысходного отчаяния, которые порой накатывали на нее. Она и не подозревала, что с недавнего времени ее фотографии имелись у всех постовых города, что позавчера ее наконец опознали и приставили к ней филера, и что весь сегодняшний день за ней неотступно велась слежка. Да, она безусловно могла считаться одной из самых опасных женщин страны – как правило, ее воздыхатели до рассвета не доживали.

В фойе ресторана ее окликнули. Таська обернулась и встретилась глазами с Владиком. Рядом с ним стояла грузная женщина с большим животом, выпиравшим из чересчур тесного и чрезмерно вычурного вечернего платья – его жена.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он, подойдя.

– Ой, здрасьте, – она лишь на мгновение растерялась. – А я тут с моим папиным знакомым из Еревана, познакомьтесь, это Гиви…

– Мамед. – сказал Магеррамов и протянул руку, которую Владик оставил без внимания. Сурово глядя на Таську, он решительно велел: – А ну – домой.

– Ой, да что вы, дя…

– Домой, сказал! – рявкнул он и накричал на опешившего ее спутника: – А вам должно быть стыдно! Вы же взрослый мужчина, а она еще сопливая девчонка, ей же еще семнадцати нет!…

А затем, ухватив Таську под локоть, он поволок ее к выходу. Крикнув Вике: «Я сейчас!» – и стараясь не думать о последствиях этой своей выходки, грозившей всерьез отравить впечатления от праздничного вечера в честь пятилетнего юбилея их свадьбы.

Как только они вышли, к ним подъехало такси. Таська попятилась, но Владик решительно усадил ее на заднее сиденье, сел рядом и скомандовал шоферу: «Поехали!» При этом он не обратил внимания на то, что таксист даже не спросил адреса, будто ему превосходно известно, где обитает эта накрашенная девица, которая, притухнув, сидела сейчас возле Владика. А тот с необычной страстностью продолжал ей выговаривать все, что накипело у него на душе за три последних года, в которые он сталкивался с «трудными детьми».

– Вы не не дети, как говорила моя покойная бабушка, – сердито восклицал он. – Вы ж сволочи! Ну, черт возьми, неужели трудно понять, что грешно, грешно, стыдно, подло – воровать, торговать собой, жить за счет других!? Неужели деньги значат для тебя настолько много, что ради них можно плюнуть и на своё будущее, и на достоинство свое, на самый элементарный стыд. Ведь мама у тебя не такая, я знаю, совершенно не такая. А представь себе, что с нею будет, если она узнает, что ты вновь пошла по этой дорожке? И неужели ты не смогла найти себе нормального честного парня, обязательно тебе надо цепляться к этим толстопузым барышникам? – Машина остановилась. – Пошли. – сказал он, открыв дверцу.

Таська продолжала сидеть.

– Ну что же ты? Вы нас правильно привезли? – спросил он водителя.

– Правильно, правильно, не сомневайтесь, – заверил его тот.

– И долго ты намереваешься сидеть? – вновь спросил Владик.

Помедлив, Таська выбралась из машины и бросила на своего бывшего воспитателя уничтожающий взгляд.

– Ну и влип же ты, Дядя-Владя, в историю, – шепнула она ему. – Давай, мотай отсюда, пока не поздно. Мотай!.. – в голосе ее звучали истерические нотки. – Ну же!.. – и с силой оттолкнула его в сторону. Владик опешил.