Ричард Касл - Шторм назревает

Теперь все на своих местах. Порознь.

Сторм начал рассказ:

— На самом деле, похищение наполовину раскрыла агент Шауэрс.

— Что за хрень ты несешь? — отозвался сенатор скептически.

— Да, — Глория поддержала супруга. — Что значит — наполовину?

— Давайте начнём с самого начала, — предложил Сторм. — На следующий день после похищения вы получили записку с требованием выкупа в миллион долларов. Записка была написана печатными буквами. Почерк кардинально отличался от того, которым писали вторую записку, пришедшую ещё через день. Деньги во второй записке не упоминались, зато к ней прилагались зубы Мэттью.

— Нам это известно, — заявил Уиндслоу в нетерпении. — Переходи к делу. Кто убил Мэттью?

— Не мешай ему, — одёрнула мужа Глория.

— Во второй записке была ошибка, — напомнил Сторм. — Мэттью в ней называли сыном сенатора. Не пасынком. Различия между записками стали первым указанием на то, что мы имеем дело с двумя разными группировками.

— Две группы похитителей? — проревел сенатор. — Как две разные банды могут похитить одного человека?

— Пожалуйста, Тёрстон, не перебивай, — шикнула Глория.

— Давайте назовём первую группу «настоящие похитители», — продолжил Сторм. — Это те вооружённые люди, которые действительно похитили Мэттью. Вторая же группа попыталась извлечь из случившегося выгоду. При этом к самому похищению они никакого отношения не имели. Их целью были ваши деньги. Вот почему они прислали третью записку, потребовав шесть миллионов наличными.

Сенатор нервно посмотрел на Шауэрс, затем бросил гневный взгляд на Сторма:

— Третья записка должна была остаться между нами. Кто дал тебе право раскрывать рот? Я немедленно поручу своим адвокатам…

Глория прервала супруга:

— Наказать его сможешь позже. Сейчас я хочу узнать, кто убил Мэттью. Продолжайте.

— Спасибо, — сказал Деррик. — Записку прислали те, вторые — преступники, охотившиеся за деньгами. Они сначала сбили меня с толку. Я знал, что это кто-то, вхожий в ваш ближний круг — в записке упоминали моё имя.

— Это сделал кто-то из близких? — не поверила Глория.

— У меня были подозрения, но в уверенность они переросли, когда мы с Самантой отвозили деньги.

— Саманта? — переспросила Глория. Все уставились на Топперс, та же, взглянув сначала на Сторма, перевела взгляд на Глорию, и сказала:

— Это не я.

— Во время поездки, — вновь взял слово Деррик. — Саманта употребила словечко «заныкать». То же самое слово использовали авторы третьей записки, требуя от сенатора достать шесть миллионов, которые он заныкал в депозитной ячейке. Это сленг, нехарактерный для русских.

— Что за русские? — всполошилась Глория. — Вы хотите сказать, что Саманта работала на русских?

— Не знаю я никаких русских, — подала голос Саманта. — Это всё бессмыслица какая-то.

— О русских мы ещё поговорим, — заверил Сторм. — А пока вернёмся к тому вечеру, когда мы с Самантой везли деньги. Она рассказала, что изучает инженерную механику.

— Это значит, — включилась в беседу агент Шауэрс. — Она умеет писать чертежным шрифтом. Как раз таким писались требования выкупа.

— Многие могут писать печатными буквами, — возразила Саманта.

Глория уставилась на неё:

— Так это правда? Я думала, ты любишь Мэттью.

— Да, люблю. Любила, — произнесла Саманта, запинаясь. — Я не сделала ничего дурного.

— Это смешно, — возмутился Уиндслоу. — Зачем ей красть наши деньги?

Сторм проигнорировал замечание:

— Наиболее очевидной подсказкой стало то, что похитители всякий раз звонили на телефон Саманты сразу после того, как я оставлял деньги в условленном месте. Ни раньше, ни позже. Как будто кто-то информировал их о каждом моём шаге. Кто-то, кто ждал меня в фургоне. И отправлял эсэмэски.

— Что я вам сделала? — воскликнула Саманта. — Зачем вы говорите обо мне эти ужасные вещи? — Она поднялась с дивана. — Я ухожу. Мне нехорошо.

— Никто никуда не уходит, — остановила девушку агент Шауэрс. — Не сейчас.

С расстроенным видом Топперс вернулась на диван.

— Так нечестно, — сказала она, надувшись.

— В первый раз, — снова заговорил Сторм. — когда Саманта принесла миллион на «Юнион-стэйшн», она знала, что вокзал наводнён агентами ФБР. И предупредила своего сообщника. Но от своей затеи эти двое не отказались, и вскоре нашли хитроумный способ заполучить деньги.

— Какие деньги? — буркнул сенатор. — Похитители уничтожили их, оставив только мелкие клочки.

— Нет, — ответил Сторм. — деньги целы. Давайте ещё раз взглянем на факты. Согласно инструкции, содержавшейся в третьей записке, Саманта должна была взять шесть миллионов из депозитной ячейки, и поместить их в четыре спортивные сумки. Но ведь это не то, что ты сделала, оставшись в хранилище одна, верно, Саманта?

— Я именно так и поступила, — запротестовала Топперс. — Вы же видели, как я выносила из хранилища сумки. Вы видели, что они набиты пачками денег.

— Ну, вглубь сумок я не заглядывал, — ответил Сторм. — Случилось же вот что. Оставшись в хранилище одна, Саманта открыла другую ячейку — которую арендовала сама. В этой ячейке лежали пачки газетной бумаги, нарезанной по размеру стодолларовых купюр. Она набила сумки «куклами», прикрыв сверху пачками настоящих денег из ячейки сенатора. Оставшиеся деньги из его ячейки она переложила в свою.

— Так мои шесть миллионов не взрывались в мусорных баках? — резюмировал Уиндслоу.

— Эти взрывы уничтожили нарезанную газетную бумагу.

— У вас не доказательств! — Топперс запаниковала, как загнанный в угол зверь.

Сторм поднял с пола принесённые им сумки и подошёл к ней.

— Стодолларовая банкнота весит примерно один грамм, — пояснил он. — Миллион стодолларовыми банкнотами — это десять килограммов, то есть, примерно двадцать два фунта. Шесть миллионов — сто тридцать два фунта.

— Я умею считать, — отрезала Саманта.

— Да, ты говорила, что сильна в математике, — Сторм бросил сумки. — Здесь ровно сто тридцать два фунта. Выходя из хранилища, ты несла сразу все четыре сумки, по две в каждой руке. И если там действительно были шесть миллионов — то ты и сейчас легко поднимешь этот груз.

— И что это докажет? — спросил Уиндслоу.

— Известно, что газетная бумага легче денег, — объяснила агент Шауэрс. — Если она не сумеет поднять эти сумки, значит, она не могла вынести шесть миллионов из хранилища. Это докажет, что в тех сумках были газеты — не деньги.

— Подними сумки, — попросил Сторм. — Докажи, что я неправ.

Топперс не двинулась с места.

— Чёрт тебя дери, девчонка, подними сумки! — приказал сенатор.

Никакой реакции.

— Если хочешь убедить нас, что ты ни при чём — подними эти сумки, — строго сказала Глория.

Топперс медленно встала с дивана, обвела собравшихся взглядом, затем наклонилась, ухватив сумки за ремни, и, крякнув, попыталась поднять.

На мгновение показалось, что у неё получится. Но груз был слишком велик для неё, а она — чересчур слаба. Саманта едва не падала от усердия, но тщетно.

Глория, выскочив из кресла, ринулась к Топперс и, отвесив пощёчину, вцепилась девушке в волосы. Борьба тут же перешла в партер, и Сторм поспешил разнять женщин. Пока он удерживал Глорию, которая, извиваясь, пыталась дотянуться до соперницы, Шауэрс оттащила Саманту.

— Ах ты, сучка, — Глория сорвалась на визг. — Как ты могла так с нами поступить? Как ты могла так поступить с моим сыном? Мы относились к тебе, как к родной, и вот чем ты отплатила?

Агент Шауэрс, обращаясь к Саманте, нарочито спокойно произнесла:

— В сумках, которые ты вынесла из хранилища, действительно, были газеты?

— Да, — сдалась Топперс. — Всё было так, как он сказал. Я подменила деньги.

Надев на неё наручники, Шауэрс благодарно улыбнулась Сторму, заметив:

— Умный ход — сунуть в сумки ровно сто тридцать два фунта.

— Там, на самом деле, все двести. Я смухлевал. Понятия не имею, сколько весят газеты.

Топперс покраснела и, не в силах совладать с переполняющими эмоциями, ударилась в слёзы.

— Кто помогал тебе? — потребовал ответа Уиндслоу. — Кто твой сообщник? Ты писала записки, но кто делал бомбы?

— Вы никогда мне не нравились, — ответила она, захлёбываясь слезами. — И Мэттью вас не любил. Вы грубый.

Сторм достал из кармана мобильник, и нажал на кнопку повтора последнего вызова. Из сумочки Топперс послышался голос Рианны.

— Это телефон мужчины, пытавшегося вчера прорваться к Саманте в госпиталь, — пояснил Деррик. — Он потерял его перед тем, как выстрелить в меня. Последний номер, по которому он звонил, принадлежит мисс Топперс.

Сторм сделал паузу, а затем продолжил максимально дружелюбно: