Валерий Ильичёв - Сладкая ловушка (сборник рассказов)

Перов нехотя повернул свое лицо к стенке. Доносившиеся до него шорохи движений женщины будоражили фантазию и возбуждали не менее, чем зрительные впечатления. Наконец одеяло откинулось и абсолютно обнаженное женское тело легло рядом с ним. Повернувшись, и проведя обеими руками по сразу непроизвольно сжавшемуся телу партнерши, он физически ощутил трепет её учащенно бившегося сердца, и поспешно заключил в объятия, желая взять на себя часть её волнения и тревог. И словно прочитав и поняв его порыв, благодарная женщина всецело вверилась воле так внезапно выплывшего из небытия когда-то сильно любимого ею мужчины.

Ночью Перов спал плохо. Радостное возбуждение физической близости сменилось вновь мучительными сомнениями. Он знал по горькому опыту как быстро улетучивается и исчезает безвозвратно первая радость сближения: «А что потом? Хочу ли я действительно бросить все в Москве и переехать сюда в Санкт-Петербург? Смогу ли я устроиться здесь?»

Долгие тягостные размышления на эту тему не оставляли его и вдруг он понял, что его беспокоит на самом деле: «Я не могу вот так просто взять и уйти от своих повзрослевших, но по-прежнему требующих внимания детей и Елизаветы. Странно, гулять и изменять ей все эти годы не считал зазорным и не чувствовал никакой вины. А вот теперь, когда надо решиться на изменение судьбы я вдруг понял, насколько к ней привязан! Неужели я все ещё люблю женщину, мстя которой бегал за каждой встречной юбкой. Странно! Но мне все же надо что-то решать. И как идти на попятную, если сегодня ночью в порыве страсти я успел слишком много наговорить и наобещать ставшей мне вновь близкой Нине? А, ладно, завтра будет видно, что делать дальше».

И отвернувшись к стене, Перов забылся тяжелым тревожным сном.

Рано утром Нина встала с постели и, не торопясь начала одеваться.

«Теперь она совсем не стесняется меня, позволяя рассматривать свое обнаженное тело и, не скрывая своих интимных привычек при одевании нижнего белья!» — с досадой подумал Перов, чувствуя как ожидание необычной красивой любви сменяется раздраженным разочарованием.

Поднявшись, он вышел в кухню, где Нина торопливо запивала бутерброды чаем. Еще не прожевав, она приветливо кивнула ему:

— Не скучай тут без меня. Я отпрошусь у начальства пораньше и после обеда вернусь.

— Хорошо, я подожду, а потом пойдем вместе в Эрмитаж.

— Ну а это зачем? Я там была несколько раз. Нас туда ещё в школе водили. Ты сходи один. А вечер проведем здесь вдвоем. Посмотрим по телевизору новую серию. Интересно, папаша наконец узнает, чей это ребенок живет в его доме? Ну я побежала!

«Да мы же совсем разные люди! И дернуло же меня ночью сделать ей почти официальное предложение! Неужели теперь мне предстоит долгие годы вместе с ней смотреть вечерами эти глупые сериалы?!»

И ужаснувшись, Перов невольно с содроганием передернул плечами.

Нина направилась к двери, но внезапно бросилась назад к нему и крепко прижалась, словно ища защиты. Долгий и жаркий поцелуй, казалось, успокоил её и женщина, поправляя на ходу помятую при объятии прическу, пошла к выходу. В дверях она снова обернулась и посмотрела на Перова долгим благодарным и в то же время грустным взглядом. Впоследствии он с мистическим страхом думал: «неужели она в тот момент уже предчувствовала приближение беды?»

Сразу после ухода Нины, он направился в Эрмитаж. Приближаясь к всемирно известному зданию, напоминающему ему зеленую малахитовую шкатулку, набитую драгоценностями, Перов почувствовал как волнение заставляет все сильнее биться его сердце. Он знал, что идет туда не любоваться прекрасными всемирно известными произведениями искусства, а на личное свидание, словно его там долгие годы ждал не холодный вечно молчащий портрет, а живая из теплой плоти «Девочка в шляпе».

Впервые Перов увидел её двенадцатилетним мальчиком, вынужденным со скукой таскаться вслед за родителями, заставляющими его смотреть на бесчисленные полотна, развешанные в бесконечных, плавно переходящих из одного в другое залах.

Внезапно все переменилось и он замер, увидев «Ее». Запечатленное на темном фоне яркими красками лицо девочки-подростка в широкополой шляпе с искусственными цветами излучало немеркнущий теплый свет в предчувствии радостных и необычных событий, непременно ожидающих её в предстоящей жизни. Казалось, она обрадовалась, увидев своего сверстника, обратившего на неё свое восхищенное внимание. Имя художника было чудное «Жан — Луи Вуаль» и Сергей тогда решил, что эта «Девочка в шляпе» какая-нибудь иностранка. Ее припухлое слегка наклоненное лицо, казалось едва сдерживает готовую взорваться заливистым смехом озорную улыбку, а глаза смотрят с грустным одобрением, заранее прощая этого уставившегося на неё мальчишку, если он внезапно выкинет, что-нибудь озорное.

И словно поддразниваемый ею, Сережка взял и проскакал на одной ноге широкий круг перед портретом незнакомки. Тут же он был схвачен за плечо сильными пальцами отца, пригрозившему ему за непозволительное поведение в храме искусства.

Вернувшись в тот день в гостиницу, усталый Сергей сразу лег в постель. На настойчивые расспросы отца, что он запомнил в музее больше всего, чтобы отвязаться, назвал часы с золотыми павлинами. «Не станешь же признаваться родителям, что влюбился в нарисованную заморскую девчонку в диковинной шляпе. Еще засмеют!»

С тех пор, если при нем заходила речь об Эрмитаже или о живописи, Перов невольно вспоминал именно эту девочку, и ему казалось, что она тоже ожидает новую с ним встречу. Иногда ему думалось, что он полюбил и женился на Елизавете только потому, что черты её лица чем-то напоминали ту самую девчушку, безмятежно взирающую на посетителей с живописного полотна.

В свой второй приезд в этот город он был уже взрослым женатым человеком. Вынужденный уехать в командировку, он тогда здорово ревновал Елизавету, уже остро ощущая спад их отношений. И хотя внешне все было благопристойно, Перов подозревал, что у неё есть кто-то другой и лишь нежелание разбивать налаженный быт семьи принуждает жену поддерживать их непрочный союз. Мучимый ревностью, он не хотел оставаться наедине со своим душевным неспокойствием в гостинице и ближе к вечеру отправился в Эрмитаж: его неудержимо влекло увидеть портрет той девочки в шляпе.

Он уже не помнил ни этажа, ни номера зала, в котором встретил более пятнадцати лет назад этот живописный образ, так поразивший его воображение. Как на зло, он никак не мог найти этот портрет, словно она пряталась и не хотела его видеть. Усталый, растерянный и уставший от бесконечных напрасных хождений по залам незадолго до закрытия, Перов в отчаянии направился в ту сторону, где по его мнению был выход. Внезапно он непроизвольно оглянулся, словно кто-то его беззвучно окликнул, привлекая внимание. Перов даже не удивился, увидев так долго искомый портрет: они, по его мнению, просто не могли не встретиться. И он шагнул к ней навстречу, нисколько не опасаясь, что девочка в шляпе не узнает его. Ее совсем не детский, а все понимающий взрослый взгляд сразу внес в его душу смятение. Перов стоял и ловил себя на ощущении, что ясно понимает, почему девочка так долго избегала встречи с ним и теперь так осуждающе смотрит: «Слишком уж много грязи накопил я в своей душе. Да и как ещё можно жить в наше жестокое время? Это тебе, девочка, не восьмидесятые годы XVIII века. Хотя откуда мне знать, какие соблазны будоражили ваши души и умы тогда, ровно двести лет назад? И не смотри на меня так! Я сам себе противен. Прости хоть ты меня». В какие-то мгновения Перов увидел, как жесткое выражение неприятия на лице девочки смягчилось. Или это ему только показалось? Но так хотелось верить, что все обстоит именно так. Он поймал себя на мысли, что за все его многочисленные любовные похождения ему хочется оправдаться совсем не перед женой Елизаветой, а именно перед этой невинной, полной собственного достоинства девочкой, так поразившей в юные годы его пылкое воображение. И пристыженный, испытывая угрызения совести, он повернулся и пошел прочь, ощущая сзади, жалеющий его взгляд юного невинного создания.

И вот теперь, уже перешагнув через свое сорокалетие, он шел на третье, может быть последнее в своей жизни свидание с девочкой, в отличие от него не стареющей, а сохраняющей спокойное достоинство, присущее только любимым и уважаемым в семье детям, уверенным в блестящем и спокойном будущем, гарантированным знатным происхождением и богатством рода.

За эти годы, он узнал многое об этой картине. И девочка, запечатленная французским живописцем Вуалем, творившим долгие годы в России, оказалась вовсе не иностранкой, а Екатериной Строгановой, родившейся в 1769 году в старинной дворянской семье. Повзрослев, она вышла замуж за Ивана Александровича Нарышкина обер-камергера и обер-церемонимейстера. Перов знал, что имеется ещё один портрет уже повзрослевшей девушки, датированный 1787 годом, но принципиально не хотел его видеть. Ему нужна была именно эта девочка с её детской незапятностью и незнанием возвышенной грубости плотских взаимоотношений между мужчинами и женщинами. Именно перед такой несведущей во взрослой жизни девочкой он испытывал стыд и необходимость горького раскаяния. И сегодня после ночи, проведенной в чужом городе с женщиной, в сущности ему малознакомой, Перову страстно хотелось предстать перед её портретом и словно под душем после грязной работы смыть с себя в излучаемых ею волнах благожелательства все пакостное, прилипшее к нему за годы взрослой жизни. И хоть на мгновение почувствовать себя вновь чистым и невинным.