Данил Корецкий - Ведется розыск

— Подождите, я сейчас. — Гусар, прихрамывая, побежал куда-то и вскоре привел испуганного парня, который все пытался что-то объяснить ему.

— Полюбуйтесь на этого субъекта, вроде бы потерпевший, в карты проигрался, что ли, хотели у него деньги отнять, грозили, а когда я вмешался, он тихонько смотался! — В голосе Гусара чувствовалось не столько возмущение, сколько недоумение — как может существовать на земле такая черная неблагодарность.

Волошин вызвал машину, мы написали рапорта и сдали задержанных, потом осмотрели Гусара. Отделался он сравнительно легко: удары в основном пришлись по рукам, плечам, ногам. Несколько синяков и ссадин добавились к имеющимся у него царапинам.

— Это у тебя вроде боевого крещения, — сказал Волошин. — Голова не болит?

— Нет. — Гусар явно врал: сильные удары по голове никогда не проходят бесследно, хорошо, если не будет сотрясения мозга.

— Может, пойдешь домой? — предложил я.

— Вот еще. Все в норме.

— Ну что ж, хорошо, если так.

Пляж понемногу пустел. Песок остыл, сменил желтый цвет на серый и сразу потерял свою притягательность. Ветер сдувал окурки сигарет, обрывки бумаги. Было уныло и неуютно. Мы прошли по берегу еще раз, опять прочесали рощу, в которой, кроме палаточных туристов, никого не было, и снова вышли к реке. Кажется, можно заканчивать.

— Ну что, гвардейцы, по домам?

— Да, похоже, здесь больше делать нечего, — отозвался Волошин, а Гусар промолчал, всем своим видом выражая готовность работать еще сколько понадобится.

— Тем более что у Гусара завтра с утра много дел, — продолжил я.

— Какие еще дела? — встрепенулся он.

— К следователю пойдешь, на допрос. Расскажешь, как эти негодяи напали на работника милиции. Может, понадобится очные ставки провести. Ты же тут и свидетель, и потерпевший, главная фигура. Потом опять на допрос — по хулиганству возле кафе. А там, глядишь, изволь дать показания по другим задержаниям.

— Да бросьте шутки шутить! Наше дело найти и задержать, а ходить на допросы, время терять…

— А ты как думаешь, голубчик! — засмеялся Волошин. — А потом еще в суд вызовут, раз да другой. Как говорят умные люди, «не попадай в свидетели — затаскают». Я однажды целый месяц в облсуде провел…

Гусар ненадолго замолчал, а потом заулыбался:

— А вы ведь тоже свидетели, между прочим. Так что вместе по допросам ходить будем!

Теперь мы втроем посмеялись над предстоящими нам формальностями, которые все мы не любили, но которые, увы, необходимы.

У причала стояла очередь ожидающих катера. Мы прошли мимо, направляясь к остановке автобуса, и тут я услышал смех. Собственно, ничего удивительного: здесь собралось около ста отдохнувших, пребывающих в хорошем настроении людей, поэтому стоял сплошной веселый гам: прибаутки, бесшабашные выкрики и сопровождающий их женский визг, кто-то играл на гитаре, кто-то рассказывал анекдоты, и смех был естественным компонентом всей пестрой звуковой гаммы.

Но этот смех был надсадный, несколько нарочитый, какой-то глумливый, с взвизгивающими нотками, одним словом, нехороший смех, хотя я вряд ли смог бы объяснить, почему он мне так не понравился. Когда я обернулся, то убедился, что не понравился он мне не зря. Рыжий патлатый парень ногой загородил узкий, огороженный барьером проход к кассе, две девушки в коротких цветастых сарафанах в замешательстве стояли перед этой преградой, не зная, как выйти из неловкого положения, это-то и веселило патлатого и двух его дружков. Девушки что-то говорили ему, но он хохотал еще громче и дурашливо тряс головой. Одной из них это надоело, и она толкнула преграждающую путь ногу, но сдвинуть не смогла, только рыжего еще больше затрясло, он прямо заходился от смеха, и ему вторило реготанье дружков.

Я направился к кассе, рыжий замешкался, не зная, как поступить, и я с ходу сбил его ногу с перил, так что он потерял равновесие и чуть не упал.

— Ну ты, потише! — Вблизи от него несло перегаром, и я обратил внимание, какие у него злые, до бешенства, глаза. Эта злоба не соответствовала ситуации так же, как не соответствовал поводу и дикий смех, и слишком быстро произошел переход от веселья к злости. Это объяснялось не опьянением — перегар едва ощущался и хмель должен был уже выветриться, — значит, дело в крайней взвинченности, напряженности, граничащей с болезненной, которая ищет выхода, чтоб излиться, успокаивая взбудораженные нервы.

Я купил три билета и вернулся к товарищам:

— Мы едем катером.

Волошин

Когда Крылов сказал, что мы поедем на катере, Гусар запротестовал — это в четыре раза дольше, чем автобусом. Но потом он сообразил, что Крылов ничего не делает зря, и замолчал, стараясь понять, какой тайный смысл скрыт в его решении.

Для меня это не было загадкой, я сразу же понял, что он хочет проверить трех молодых развязных парней. Правда, чем они привлекли его внимание, я не знал, к тому же задержать их можно было прямо здесь, но раз Саша так решил, значит, у него есть свои соображения.

Подошел катер. Началась посадка, и мы влились в плотный людской поток, стараясь не отстать далеко от интересующей нас троицы. Те, не слишком церемонясь, растолкали мешающих им людей и заняли места на корме. Верховодил у них, безусловно, рыжий. Он был выше своих приятелей, крепче их и держался более уверенно. Я пригляделся к нему повнимательнее. Какой-то неопрятный вид, жесткие волосы свисают до плеч, слипаясь в сосульки, на подбородке и щеках проглядывает рыжая щетина. Спутники под стать ему: низкорослый неряшливый брюнет с густыми сросшимися бровями, второй — среднего роста, с плоским лицом и большим носом. На пальце правой руки у плосколицего вытатуирован перстень замысловатой формы с четырьмя расходящимися лучами — знак того, что он успел отведать лагерной похлебки. Всем троим было лет по двадцать пять — двадцать семь.

Они не казались пьяными, но вели себя как-то неестественно — слишком возбужденно, что ли…

Затарахтел движок, и катер, медленно отвалив от причала, описал, разворачиваясь, плавную дугу и лег на курс. Рыжий встал, похлопал себя по карманам и стал озираться по сторонам, слегка подпрыгивая на месте, как будто его подбрасывали невидимые взгляду пружины. Вот он уставился на толстого пожилого мужчину с удочками, еще раз похлопал карманы и быстро подошел: «Слышь, чувак, дай-ка закурить!»

Шокированный таким обращением «чувак» молча протянул пачку. Рыжий выгреб добрую половину сигарет и, ничего не сказав, вернулся к дружкам. Все трое закурили и стали по очереди рассказывать что-то, заливаясь время от времени неестественным, визгливым смехом. Потом они начали возиться, толкаться, громко хлопать друг друга ладонями по груди и спине, в результате этой возни плосколицый упал на палубу, что вызвало новый взрыв гогота.

Мне уже надоело терпеть их ужимки и кривлянье, раздражала манера вести себя, не обращая внимания на окружающих, как будто вокруг никого не было, тем более что их поведение переходило границы приличия. По-моему, уже следовало их приструнить, но Крылов сидел неподвижно, внимательно наблюдая за этой компанией.

Видно, возня им наскучила, и рыжий снова встал, весь подергиваясь, стал осматриваться и вдруг, радостно ухмыльнувшись, направился к двум девушкам, сидевшим у левого борта. Девушки ему не очень обрадовались, но его это не смутило, и он начал что-то говорить им, улыбаясь глупой и какой-то гадкой улыбкой. Девушки не обращали внимания, делая вид, что разговаривают между собой, хотя думаю, что в этот момент им было не до разговоров.

Рыжему такое отношение к своей персоне не понравилось, улыбка сползла с его физиономии, и он сказал что-то резкое, от чего лица девушек залились краской.

Одна из них сказала что-то в ответ, и рыжий, с перекошенными от злобы губами, протянул руку и схватил ее поперек лица, как бы собираясь сделать «смазь».

Я не заметил, когда встал Крылов и как он оказался возле места событий, я увидел уже, как он ударил рыжего по руке, и тоже направился туда.

Лицо рыжего исказилось, и он истерически, перекрывая шум мотора, заорал: «Опять ты суешься! Хочешь пику в бок получить?!»

— А ну-ка, — сказал Крылов и улыбнулся.

Я был знаком с Крыловым несколько лет, мы дружили, и я считал, что знаю его достаточно хорошо, но сейчас мне показалось, что передо мной незнакомый человек, такой неожиданной была эта улыбка — нехорошая, жесткая и даже страшная, не сулившая ничего, кроме очень больших неприятностей. Даже мне сделалось не по себе от такого превращения и от этой улыбки, но рыжий был, что говорится, «на взводе», разум и эмоции анестезированы, и уже не смог остановиться.

— Ах ты падла… Ну я и тебя спишу… — Он держал руку в кармане и сейчас вытащил ее, раздался четкий металлический щелчок, который был воспринят моим обострившимся слухом, несмотря на тарахтенье движка, и из поросшего рыжими волосами кулака выскочил блестящий хищный клинок, скошенный «щучкой», чтобы ловчее входил в тело.