Инна Тронина - Отторжение

— Сказали, что он, наоборот, политработником был на фронте. Имеет кучу наград. В плен никогда не попадал. Но всё это ложь, понимаете? Наглая ложь! Я через стенку слышала, как они с женой шептались…

— Здоровенько ночевали! — Я понял, что надо открыться. Иначе с мадам Ульяновой случится истерика. — Привет честной компании!..

Уборщица ткнула пальцем в пылесос:

— Сейчас только шампунь залью, и по приёмной пройдусь. А кабинет ваш готов. Я к восьми утра приехала…

Инесса шагнула ко мне:

— Андрей, доброе утро! Я вижу, пока посетителей нет. Примешь меня сейчас?

— А что случилось? — Я взял у Светланы папку с корреспонденцией.

— Я тебе всё расскажу. Можно пройти в кабинет?

— Светлана, до одиннадцати есть срочные вопросы?

— Пока нет. Если только неожиданно что-то появится…

— Тогда пошли.

Дождь ревел за окном так, что я убоялся потопа. Лахта находится в низине. Кругом вода — заливы и разливы. Окрестные высотки плыли куда-то, как океанские лайнеры. Грязь вокруг раскисла и превратилась в болото. Вряд ли в такую погоду приедут клиенты. Подождут, пока солнце подсушит дорогу.

— Да, кстати! — Светлана заглянула в настольный календарь. — Андрей, тебе два раза звонил мужчина, один и тот же. А так пока тихо. Аверин Николай Николаевич его зовут. Сказал, что вы с ним знакомы…

Я даже не думал, что могу так отреагировать. Икроножные мышцы задрожали, во рту стало горько. Инесса встревоженно взглянула мне в лицо.

— Это, конечно, не моё собачье дело… Но ты его примешь?

— А почему тебя это интересует? — Я старался сохранять спокойствие.

— Потому я знаю, что ты пережил по его милости. И, самое главное, чем он за это заплатил…

— Я тогда не за деньги работал. Пожалел его и сына. Странно, конечно, что потом профессор Аверин даже не позвонил, не пришёл в больницу. Впрочем, всё это быльём поросло. Давай не будем терять время. У тебя же есть какое-то дело.

— Заплатить не только деньгами можно, — настырно гнула своё Инесса. — И ты прекрасно это знаешь. Получилось так, что я писала роман о тех событиях. Решила с Авериным встретиться. Нашла его номер по справочному, позвонила…

— Ты говорила с ним?

Мне совершенно не хотелось, что всё это слышали Светлана с мадам Ульяновой. Уборщица возилась с пылесосом у порога, заливая шампунь. Её спина, обтянутая синим сатиновым халатом, рыжий затылок выражали живейший интерес.

— Да, говорила, — глухо ответила Инесса.

— Когда? — зачем-то спросил я.

— В марте позапрошлого года. Сразу после того, как мы с тобой вернулись из Москвы. Вы только что закончили «дело мясников». Между прочим, профессор тогда уже женился. Даже год не подождал…

— Женился?! — Вот этого я никак не ожидал. — Прыток, ничего не скажешь! А уж как убивался по благоверной! Впрочем, это его дело. Может, устал от тоски, от одиночества. На ном, интересно?

— На подруге своей погибшей дочери Ирины, продавщице из «Гостинки».

— Он тебе это сам сказал? — Я, наверное, довольно глупо моргал глазами.

— Нет, они в заграничном туре были. Медовый месяц, понимаешь ли! К телефону подошёл тот самый Антон, из-за которого ты столько выстрадал. Он ещё добавил, что мачехе двадцать три года. Можно на двоих с отцом её поделить…

— Сукин сын! — заявила мадам Ульянова из коридора.

— Минуточку! Только без эмоций. Что было дальше?

— Антон спросил, кто я, и что мне нужно от предка. Я объяснила всё, как есть. Ведь именно его тогда спасали. Если Антон поделится воспоминаниями о пребывании в плену у бандитов, буду очень признательна…

— Не рассказал?

По моим губам пробежали мурашки. Я примерно представлял, каков будет ответ.

— Он долго не мог понять, о чём идёт речь. А ведь ты говорил, что Аверин-младший клялся отмечать день своего освобождения как самый светлый праздник. Я напомнила про его девчонку, Лизу Сазонову, которую убили бандиты. Антоша выразился в том духе, что он много с кем ходил. Теперь у него классная подружка, которая работает в Финляндии. Кем — уточнять не стал. И вообще, у них с отцом есть правило — о плохом не вспоминать, иначе жизнь покажется невыносимой. Про «баньку», оказывается, отец ему ничего не сказал. Но предка сынок не осудил. «Они же менты. Это — их работа» — его дословный ответ.

— Вот мерзавец-то! — не выдержала Светлана. — Его райотдел должен был искать, а не Главк, не «антимафия». После этого помогай людям…

— Я ему говорю: «Ребята отца твоего пожалели. Боялись, что он один останется!» — продолжала Инесса. — А он: «Могли бы и не жалеть. И довольно, мадам, мораль мне читать! Предок через две недели только явится. Хотите — звоните ему. Я всё равно забуду». И первый положил трубку.

— Вы позвонили отцу? — Светлана сморщилась, словно от зубной боли.

— Позвонила — через две недели. Кстати, сынок не забыл — передал наш разговор. Папочка вежливо сказал, что был об Андрее Георгиевиче лучшего мнения. Это плохой тон — постоянно напоминать о своих добрых делах. «Он свой служебный долг исполнял, и только! За это он и зарплату получает». Вот, пожалуйста, уже и писатели подключились! А тщеславие, гордыня — смертные грехи. Добро надо делать тихо, незаметно. Чтобы, как говорится, правая рука не знала… Кроме того, вы сильно расстроили моего сына. Заставили его вспомнить те страшные дни. Так вот, милая моя, оставьте прошлое в покое. Живите, как и мы, будущим…»

Я тупо оглядывал приёмную и не понимал, где нахожусь. И это всё сказал жалкий, убитый горем вдовец, который едва ли не на коленях молил меня найти сына? В том, что Инесса дословно передаёт слова Аверина, я не сомневался.

— Я ему говорю: «Николай Николаевич! Вы что, не знаете, что с Андреем сделали бандиты? Что он лишь чудом избежал страшной смерти? Человек из-за вас муки принял…» Аверин удивлённо ответил: «Да? Ах, правильно, что-то слышал… Надо быть осторожнее, вот и всё. Ведь капитан Озирский — специалист. Неужели я должен давать ему указания? А поскольку там всё кончилось счастливо, так и говорить не о чем!» Напоследок профессор порекомендовал мне не западать на жареные факты и не искать героизм там, где его нет». Вот, а теперь решай, что будешь делать…

Глаза Инессы стали такими же зелёными, как её плащ, как газон за окном.

— Верно говорят — бесплатное не ценится, — заметила Света.

— Что ж, откликнусь! Аверин звонил вчера и сегодня? — Я повернулся к секретарше.

— Вчера — в 21.15, а сегодня — в 8.03. Я попросила перезвонить до одиннадцати. Пока молчит.

— Что у него произошло? — Честно, мне хотелось набить профессору морду.

— Говорит, сын пропал. Тот самый Антон, — отчеканила Света. — Двадцать лет, работает банщиком в Сестрорецке.

— Раньше он трудился на «Фармаконе», откуда таскал эфедрин. Когда он пропал, ты спросила?

— Три дня назад.

— Где баня находится? — зачем-то спросил я.

— Минутку. — Света взялась за компьютерную «мышь». — Улица Мосина, дом четыре. Аверин говорил, что сын был на машине. У него «Жигули» шестой модели.

— Неплохо для начала, — заметил я. — Почему он обратился к нам? К бане близко?

— Сказал, что вы знакомы. Он знает тебя как блестящего профессионала. И, самое главное, как бескорыстного доброго человека. Антон не вернулся из бани после работы. В последний раз с ним говорила Рося, мачеха. Сын звонил из магазина «Сотка», который торгует импортной мебелью. Там работает девушка Антона. Адрес магазина — улица Савушкина, 119. И потом всё, исчез с концами…

— Светлана, слушай меня внимательно. Когда позвонит профессор, будь с ним вежлива. Назови наши расценки. Ведь для сына ничего не жалко, правда? Похоже, что они — люди не бедные. У меня здесь не собес. Первичное обращение — пятьсот долларов. Каждый день работы — столько же. Работа ночью — по двойному тарифу. Выезд за пределы города, вознаграждение агентам — всё за его счёт. Вот пусть сядет и посчитает, какую сумму всё это потянет, даже если розыск продлится несколько дней…

— Ясно! — Света хитро улыбнулась. — Уж я ему задам жару!

— Только предельно вежливо, слышишь? Если будет выступать, переключи на меня. Больше никого не пускай — до одиннадцати.

— Можно мне пока выйти ненадолго? Я автоответчик отставлю. — Света вытащила из-под стола дочку и легонько шлёпнула её по мягкому месту. — Когда только тебе три года исполнится, егоза? Никакой работы с тобой…

— Закрой нас и иди. Так даже лучше.

Я кивнул Инессе, и мы вместе прошли в кабинет.

Я даже не подозревала, как больно смотреть на слабость сильного, на позор славного. Вышло так, что я через пространство и время передала удар. Обрушила его на Андрея, не понимая, насколько тяжко ему всё это слушать. Но, с другой стороны, пусть знает, что представляет собой этот профессор. А то, чего доброго, опять бы пожалел, сделал скидку. Я не допущу, чтобы Озирский выглядел лохом — даже если для этого придётся сделать ему больно.