Александр Ли - Правосудие бандитского квартала

– Сворачивай к Мэдисон Холлу, – командую я.

Крис подчиняется. А что ему остается делать?

Биллу тоже не нравится мое предложение, он даже осмеливается перечить мне.

– Слабаки, – говорю им. – Я тогда все сделаю сам. Вы будете на подхвате. Большего вы не стоите.

– Я просто опасаюсь за вас, босс, – пытается придать своей трусости оттенок благородства Билл.

– Можешь врать кому угодно, но только никогда не ври самому себе. Так меня учил отец.

Я смериваю Билла презрительным взглядом и вхожу в здание. В холле полутемно. Кассир за стеклянной перегородкой сосредоточенно считает деньги, складывая их в аккуратные пачки. Он поднимает на меня глаза.

– Могу я купить билет? – спрашиваю.

– Но концерт скоро закончится, сэр, – теряется кассир.

– Я не спрашиваю у тебя, закончится или не закончится. Я спрашиваю, могу ли я купить билет? – в моем голосе слышатся железные нотки.

– Разумеется, можете. Я просто хотел вам подсказать.

– Покупаю самый дорогой билет.

Это жест с моей стороны. Так я поступаю, когда хочу откупиться от судьбы. Потраться впустую, и тебе вернется, так любил говаривать мой покойный папашка. У входа меня останавливает служительница зала – пожилая женщина в старомодных очках. Из нее в молодости получилась бы неплохая проститутка, она до сих пор стройна, и со спины ее можно принять за девушку, но никто вовремя ею не занялся.

– Простите, сэр. Но войти сюда вы не сможете. Идет концерт.

– Но у меня куплен билет, – возражаю я.

– Единственное, что я могу для вас сделать, это провести на балкон.

Что ж, я согласен и на это. Мне нужно увидеть потенциальную добычу собственными глазами. Подкорректировать портрет на плакате можно до полной неузнаваемости. Вот поэтому никогда не доверяйте в борделях красочным каталогам с фотографиями проституток. Можете обмануться. Все, за что платите деньги, стоит прежде хорошенько осмотреть и ощупать.

Служительница зала, подсвечивая себе фонариком, ведет меня на балкон. Я даю ей щедрые чаевые, надеясь вновь откупиться от судьбы, призвать на свою сторону удачу. Есть несколько свободных мест в первых рядах, но я предпочитаю стоять. Так лучше видно. Я же пришел не столько слушать, сколько смотреть. Но и музыка меня зачаровывает. Не знаю, что за мелодию она играет. Меня не учили в детстве музыке. Но это удивительное звучание. Голос виолончели чуть низковат, он грудной, женский, томный. Именно так должен звучать голос дорогой проститутки. Он обязан манить, обещать райское блаженство на земле. Александра играет. Но она играет не только на инструменте, она играет и своим телом. Ее утонченные пальцы способны ласкать. Ее губы чувственны, глаза полуприкрыты. Она делает все не напоказ, а словно для себя. Для нее, кажется, не существует зала и публики. А ее формы! Это тоже чудо.

Александра сама похожа на виолончель. Вот это соединение молодой, даже юной девушки со старым инструментом. Это гениальное сочетание. Клиенты поведутся на него. Не будь я потомственным «охотником» Кевином Крузом. Я наследник этого бизнеса. И плох тот наследник, который не превосходит своих предков. А я превзойду. Я продам не только красивую проститутку, а и то новое, что я придумал. Соединение женщины и инструмента. Такого до меня никто не делал. Потом, конечно, появятся подражатели, но это будет потом.

Я смотрю и слушаю, слушаю и смотрю. А Александра играет, и мне кажется, что она играет для меня одного в зале. Я мысленно обращаюсь к ней. Тебе, конечно, поначалу будет тяжело и больно. Но боль, которая не убивает нас, только делает сильнее. Я понимаю, что не смогу сейчас объяснить твоего будущего счастья. Ты станешь великой проституткой, а так – ты лишь одна из виолончелисток.

Но даже если бы я сейчас кричал ей на самое ухо, она бы не услышала меня. Она вся в музыке, растворилась в ней. Слух у меня есть – не прозвучало ни одной фальшивой ноты, не случилось ни одного «прокола». О, как она сжимает коленями свой инструмент, похожий на человеческое тело.

Александра опускает руку со смычком и продолжает сидеть, полуприкрыв глаза. Последний звук уже погас, потух в полутемном зале. Но кажется, что он еще звучит. Он звучит уже в моей голове.

Несколько секунд в зале царит такая тишина, что было бы слышно, если бы волос упал на ковер. А затем публика взрывается аплодисментами. Звучат крики «браво!» – это кричат ей, будущей лучшей проститутке Города Пороков. Кричу и я.

– Браво.

Мне кажется, что она услышала мой голос. Посмотрела в мою сторону. Но ей уже несут цветы. Она принимает их целыми охапками. Я выскальзываю в вестибюль, спускаюсь вниз.

– Не подскажете, где у вас служебный выход. Ну, тот, которым выходят артисты? – спрашиваю я у той самой служащей зала, которая привела меня на балкон.

Она, памятуя о щедрых чаевых, охотно мне подсказывает.

– Хотите взять автограф? Она играет божественно. И пианист неплох.

Только сейчас я вспоминаю, что на сцене были и рояль, и пианист в черном фраке. Но я словно не заметил этого, в моей памяти отложилась только она – Александра. Мне кажется, я даже не слышал рояля, хотя он, несомненно, звучал.

– Я только хочу посмотреть на нее, какая она за сценой.

– Вам придется долговато ждать, пока артистка переоденется и выйдет.

Мне это на руку. Меньше будет свидетелей похищения.

Публика уже вытекает из светящейся громады Мэдисон Холла. Люди обмениваются впечатлениями, садятся в машины, разъезжаются.

Я стою неподалеку от черного хода, которым пользуются артисты и служащие. У двери – скучающий полицейский. Он толст и неповоротлив, ковыряется во рту зубочисткой. В отдалении застыл длинный лимузин, ожидает пассажирку. Непросто мне будет справиться.

Я подхожу к полицейскому сзади и аккуратно бью его рукояткой пистолета по голове. Он даже не успел увидеть меня. Быстренько оттаскиваю его за кусты. Ох, и разъелся же он на такой непыльной службе. Ему следовало бы похудеть. Надеюсь, он придет в себя позже, когда все уже будет закончено.

Теперь на очереди водитель лимузина. Возможных противников стоит обезвредить загодя и по одному. Он курит, стоя возле машины. Передняя дверца открыта. Хватаю его за шиворот и опускаю головой на дверную стойку. Дверные стойки делают прочными, чтобы не сложились, когда машина переворачивается. Делаю так несколько раз, пока его тело не становится вялым. Укладываю его прямо на асфальт. Конечно же, можно было позвать на помощь Билла с Крисом, но иногда босс должен преподавать своим парням мастер-класс, чтобы они не расслаблялись. Что я и делаю.

Прохаживаюсь в стороне от выхода. За стеклянной дверью чувствуется движение. Первым делом выпускают Александру. За ней следуют двое. Один, в униформе Мэдисон Холла, бережно несет виолончель в черном с серебром футляре. Второй явно ухажер – молодой человек тащит на себе охапки цветов и, волнуясь, говорит комплименты.

– Осторожней, это настоящий Амати, – предупреждает служащего виолончелистка. – Не ударьте его, когда будете класть в машину.

Подозреваю, что Амати – это мастер, изготовивший виолончель, и что инструмент старинный, дорогой. Что ж, настало время действовать. Бить всегда следует первым и наверняка. Хотя сомневаюсь, что тщедушный поклонник был бы способен оказать мне достойное сопротивление. Но я прикладываюсь к нему первому и без предупреждения. Прикладываюсь основательно. Сбитый с ног, он летит в лужу.

Александра смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Наверное, это первый раз в жизни, когда она становится свидетельницей брутального насилия. Да, и такие попадаются в Городе Пороков. Выросла в благополучном районе, посещала престижную школу, куда ее доставлял и откуда увозил личный водитель отца на машине. Затем учеба в консерватории…

Растерян и служитель Мэдисон Холла. Он парень крепкий, но в его руках виолончель.

– Поставь инструмент на землю, – говорю ему я. – Дама просила тебя быть с ним поосторожнее.

Мне не хочется, чтобы пострадала виолончель. Я воспринимаю ее теперь как часть Александры. Служащий в униформе опускает футляр на асфальт. Теперь получает и он – выверенный удар в челюсть. Думаю, я выбил ее. С нечленораздельными стенаниями парень ползает по земле.

Александра не визжит, в отличие от большинства девушек, с которыми мне доводилось иметь дело. Она уверена, что я решил посягнуть на ее инструмент.

– Грабитель, – с ненавистью выплескивает она мне в лицо. – Сколько вы хотите получить за нее? Я вам заплачу.

Мне не нужна виолончель без самой Александры. Они нераздельны в моем воображении. Я не спорю с ней, ничего не объясняю, а просто взваливаю ее на плечо, подхватываю футляр и несу ее к нашему бусику. Виолончелистка колотит меня кулачками по груди, требует поставить на землю, даже пытается укусить.

Ее требование я выполняю только возле машины. Я опускаю ее и залепляю оплеуху. Она смотрит на меня не с обидой, не с презрением, нет, это совсем другое выражение лица. Это удивление. И я понимаю, что ее никогда в жизни не били. Ни разу никто не поднимал на нее руку. Я затаскиваю ее в машину. Билл хочет брызнуть ей в лицо из баллончика. Я говорю: