Виктор Пронин - Дурные приметы

— Кончай трепаться! Что тебе нужно?

— У них есть одна штуковина... Проходит под номером семнадцать. Вот эту бы коробочку... В полном комплекте.

— А что входит в комплект?

— Глушитель, патроны, ерш для чистки ствола, бархотка для протирки, машинное масло хорошего качества... Чтобы детали двигались одна относительно другой четко и надежно, — назидательно произнес Евлентьев.

— Кончай, старик, — устало проговорил Самохин, поняв наконец, что его приятель шутит. — Я запомнил. Семнадцатый комплект. Это все? Больше тебе ничего не нужно?

— Место действия.

— Завтра с утра на этой машине мы едем знакомиться с местом действия. Я покажу тебе дорогу, подходы, пути отхода...

— Ты уже подумал о том, какой дорогой я буду смываться? — удивился Евлентьев, и что-то сладко заныло, застонало в его груди, он даже откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, стараясь подольше задержать в себе это новое, незнакомое ему чувство сладостной тревоги.

— Я обо всем подумал, — ответил Самохин с почти неуловимой заминкой. Но то трепетное состояние, в которое впал Евлентьев, позволило ему эту заминку ощутить явственно, четко, как бы на застывшем кадре кинопленки.

— Он ведь там живет? — спросил Евлентьев, чуть сдвигая разговор в сторону.

Ему показалось, что так и следует поступить, что нельзя продолжить разговор точно в той же тональности.

— Да... Я покажу тебе его дом, любимый лесок, озерцо, у которого он любит посидеть, перебирая грибы перед тем, как отправиться домой. Все покажу. И ты убедишься, что дело мы с тобой затеяли надежное и беспроигрышное. Не стал бы я тебя толкать на занятие гиблое и беспросветное. Получишь свой семнадцатый номер... Знаешь, как с ним нужно поступить после... После всего?

— Соображу.

— Да, — усмехнулся Самохин, — ты ведь куда образованнее меня в этом деле! Я и забыл!

Не понравились Евлентьеву последние слова Самохина.

Он и сам не смог бы объяснить, что в этих словах его зацепило, что насторожило, но то, что они выпадали из их разговора, он почувствовал как-то особенно остро. Наверно, было в них немного превосходства, нечто хозяйское перед нанятым работником, снисходительность состоятельного человека... «О, мне так никогда не суметь!» — воскликнет, к примеру, миллионер, глядя, как плотник ловко ввинчивает шуруп в дверную петлю. Нечто подобное прозвучало и в возгласе Самохина.

И еще прозрачное, мимолетное облачко скользнуло в сознании Евлентьева — ему не хотелось, чтобы Самохин понял его настроение, догадался о его настороженности. Хотя до этого он мог легко пошутить над приятелем, подзадорить его, а то и осадить, пришло вдруг ясное понимание того, что сейчас этого делать нельзя. Надо выглядеть доверчивым, простоватым, жадным, даже трусоватым — и это будет работать на него.

— Хорошо, — сказал Евлентьев, помолчав. — Пусть будет завтра. С утра? — спросил он и понял, что все произнес удачно. И вопрос получился уместным, и погашена легкая напряженность, которая вдруг возникла за последние несколько минут.

— Встречаемся здесь, в девять утра, — сказал Самохин. Слова его были спокойны, в них прозвучало даже облегчение. Он словно преодолел зыбкое пространство и ступил на твердую почву. — Форма одежды грибная. Сапоги, корзинка, нож.

— Бутерброд? — подсказал Евлентьев.

— Это я беру на себя.

— Когда вернемся?

— Часа через три... Больше времени не понадобится. Вопросы есть?

— Нет, суду все ясно и понятно.

— Не понял? — резко повернулся Самохин.

— Ты все перезабыл. Гена, — Евлентьев успокаивающе положил ладонь Самохину на плечо. — Когда-то мы с тобой бросались такими словами легко и беззаботно, помнишь?

— Те времена прошли, старик. И никогда не вернутся. Не надо так шутить.

Сейчас не надо. Когда-нибудь мы соберемся в ресторанчике города Пафоса на Кипре и вот там вспомним старые времена. Вспомним и легкость, и беззаботность, которые тебе приглянулись, запомнились.

— Я больше не буду так глупо и рискованно шутить! — серьезно заверил Евлентьев, и, хотя это тоже была шутка, Самохин воспринял эти слова серьезно, будто ждал их, и они его успокоили.

— Надеюсь, — и он вышел из машины. Уже по сложившейся привычке помахал рукой от входа в метро, а Евлентьев ответил светом фар.

Место будущего убийства понравилось Евлентьеву... Оставив машину на небольшой площадке у Минского шоссе, где низкорослые, крикливые кавказцы торговали сыроватыми жилистыми шашлыками, Евлентьев и Самохин углубились в лес.

Через некоторое время они пересекли железную дорогу. Невдалеке, примерно в километре-полутора, Евлентьев увидел платформу. Все-таки с электричкой у него многое было связано, и такие подробности, как платформа, он замечал в первую очередь.

— Какая это остановка? — спросил у молчаливо шагавшего Самохина.

— Понятия не имею! — резко ответил тот. Странно вел себя в этой поездке Самохин, нервничал, раздражался без всякого повода, в машине сидел на заднем сиденье, надвинув полотняную кепку на глаза. Когда Евлентьев предложил перекусить шашлыками, Самохин вообще отказался выходить из машины. И лишь когда Евлентьев отогнал машину в дальний угол площадки, Самохин решился выйти, но сразу же нырнул в кустарник, так, чтобы никто не смог его увидеть.

— Ты же бывал здесь, — удивился Евлентьев. — Грибы собирали, водку пили, баб щупали...

— Я не знаю, как называется эта платформа, — па вторил Самохин ледяным тоном, будто его спрашим ли о чем-то унизительном.

— Нет так нет, — беззаботно ответил Евлентьев. А знать надо.

— Зачем?

— Не ехать же мне сюда на машине.

— Почему бы и нет? — спросил Самохин.

— Не знаю. Мне так кажется.

— Я бы поехал на машине.

— Да? А кого будут искать, если те смуглые ребята запомнят номер? Если у тех смуглых ребят вообще есть привычка записывать номера всех машин, которые у них останавливаются?

— С какой стати им заниматься этой дурью?

— Например, попросили их об этом хорошие ребята в форменных фуражках. Если бы у меня была форменная фуражка и я служил на этом участке дороги, то я бы обязательно их об этом попросил.

— Зачем?! — уже не сдерживая раздражения, чуть ли не закричал Самохин.

— Чтобы знать, кто здесь проезжал, кто останавливался, в каком часу, сколько человек было в машине, какая именно машина... Иномарка «Запорожец» или иномарка «Мерседес», — Евлентьев все это говорил медленно, прерывая себя, когда приходилось наклоняться к притаившемуся в траве грибу. Попадались они очень редко, то ли не пришла еще последняя волна, то ли уже выкосили все ненасытные дачники, то ли слишком близко была платформа и грибы успели попросту вытоптать.

— Этому тебя тоже научили в доме отдыха? — спросил Самохин с явным желанием укусить приятеля.

— Нет, Гена, разве всему можно научиться в учебном заведении? Даже такого высокого класса, как твой дом отдыха...

— Это не мой дом отдыха!

— Я о другом... Здравый смысл, жизненный опыт, врожденная смекалка... Вот что меня держит, вот что спасает меня в этой жизни.

— Спасает? — усмехнулся Самохин. Почти про себя произнес он это словечко, но услышал его Евлентьев, быстро, искоса глянул на Самохина, но ничего не спросил, не ответил, словно бы этого слова он и добивался, а теперь ему все стало ясно и дальнейший разговор уже не имел смысла.

— Послушайте! — неожиданно заорал Евлентьев так, что Самохин даже вздрогнул от неожиданности. Оказывается, тот обращался к пожилой женщине, которая суковатой палкой шарила в траве. — Как называется эта платформа?

— Эта? — переспросила женщина. — Часцовская. А в ту сторону — Петелино.

— Но Часцовская ближе?

— Гораздо! — заверила женщина. — Вдвое, а то и втрое ближе. Вам надо на Часцовскую.

— Спасибо! — Евлентьев оглянулся и только сейчас заметил, что Самохина рядом нет. Он продолжал идти в ту же сторону, прошел метров двадцать и только тогда увидел своего спутника. — Ты чего это рванул в кусты? Приспичило?

— Не знаю, что подсказывает твоя врожденная смекалка, — тихо, но с напором проговорил Самохин, не глядя на Евлентьева, — но мне кажется, что лучше не обращать на себя внимание, лучше оставаться неузнанным и неизвестным. Ты так не думаешь?

— Надо же узнать название платформы, — пробормотал Евлентьев, почувствовав правоту в словах Самохина.

Минут через десять они вышли на большую поляну, сплошь застроенную кирпичными коттеджами. Это был целый поселок домов добротных, домов, словно бы случайно забредших сюда из стран сытых и довольных. Черепичные крыши, арочные окна и проемы, башни с винтовыми лестницами, обзорные площадки, гаражи с вертикально поднимающимися воротами — все это создавало ощущение неприступности.

Дорожки между домами были из асфальта, по сторонам посажены елочки, но совсем маленькие, видно, поселок был благоустроен и доведен до этого совершенства совсем недавно.