Владимир Колычев - Братство волчьей стаи

Первая жена Зоя действительно от него ушла. Она жила с мамой, а встречалась с одним типом, который редко оставлял ее у себя на всю ночь. Она возвращалась от него ночью. И однажды не вернулась домой. Просто пропала без вести. Виктор задушил ее собственными руками. Но это не помешало ему избить Гену Савинова, с которым встречалась жена. Он обвинил его в убийстве бывшей жены, и Гена бы сел, если бы нашли труп Зои.

— Странно, — тихо сказала Татьяна.

— Что странно?

— Я тебе верю… Я знаю, чем ты занимаешься. Я знаю, кто ты такой. Но я тебе верю… Верю, что ты не брал взяток.

— Не брал.

— Ты не хотел размениваться на мелочи, когда мог получить все.

— Да, я хотел все, — кивнул он, с интересом глядя на нее.

— В этом мы с тобой похожи… Я тоже честно служила закону. Но сейчас хочу получить все. Я хочу получить тебя… Это решение далось мне нелегко. А тебе?

— Это ты о чем?

— Я переступила через себя. И ты переступил через себя. Но я еще не получила тебя, а ты уже стал хозяином города. Думаю, это далось тебе непросто.

— Непросто.

— Все, можно закрыть тему… — улыбнулась она.

Казалось, Татьяна вот-вот поднимется со своего места, подойдет к нему, обнимет, приласкает. Он этого хотел. Но что-то удерживало ее. Возможно, страх. Вдруг он бросится на нее и задушит.

— Можно и закрыть… — кивнул он. — Если тебе неинтересно.

— Интересно, — сказала она. — Я же следователь. И приехала я сюда, чтобы изучить историю твоего успеха.

Ее действительно могла интересовать такая история, но Чащину казалось, что Татьяна больше думает о своей первой с ним ночи. И о том, чем это может для нее обернуться. Вдруг он захочет ее крови, а она догадывается, что такая беда может с ним случиться.

— История моего успеха — это история моих безобразий, — сказал он.

— Безобразия безобразиям рознь. — Она вдруг провела языком по губам.

— Например, я нагнул самого Мазая, — усмехнулся Чащин.

— О-о! — Ее искренне развеселила интерпретация событий из прошлого, которые сделали его тем, кем он являлся в настоящем.

И еще ей захотелось оказаться на месте Мазая, хотя и не в том смысле, о котором шла речь. И это желание развеселило ее.

— И в каком, интересно, доме он у тебя живет? — улыбнулась Татьяна.

— В каком доме? — не понял он.

— Меня ты, например, за городом держал, сейчас вот сюда привез. А Мазая ты где держишь?

— Мазая?

— Мазая.

— После того как в позу поставил?

Татьяна выразительно сыграла бровью, выражая свое «да».

— Я его не держу, он сам по себе… И тебя не держу, — немного подумав, добавил он.

— Я так понимаю, Мазай уже ничего не значит. — Татьяна продолжала улыбаться, но взгляд ее потускнел.

— Свадебный генерал. На моем празднике жизни.

— И я уже ничего не значу, — вздохнула она. — Была следователем, а стала…

— Ты останешься следователем. Возглавишь наше следственное управление. Или прокуратуру.

Татьяна вскинула брови. Ее вдохновила такая перспектива. Действительно, можно было бы организовать столь интересный для нее вариант. Если, конечно, игра будет стоить свеч.

— Все зависит от того, как ты будешь себя вести, — выразительно глянул на нее Чащин.

— Свадебный прокурор. На твоем празднике жизни, — в раздумье проговорила она.

— Тебя это не устраивает?

— Если вообще, то нет. Но если это твой праздник жизни… Мне нравится твой праздник жизни… И еще мне нравится хорошо себя вести…

— Ты хочешь быть хорошей девочкой?

— Да, и хочу за это выпить! — ярко улыбнулась она.

— Выпьем. А что будет дальше?

— Если ты не знаешь, то я тебе скажу. Алкоголь ведет к пороку — вот что я тебе скажу.

— За порок?

— За порок!

Они выпили на брудершафт, и Чащин поцеловал Татьяну в губы. Но удержать не смог.

Ночь, жужжащая темнота, разбавленная сверчками тишина. Дом с башнями, свет фонарей вокруг него. Или это замок, в башне которого заключена принцесса?.. Так это или нет, но в башне действительно находилась женщина, которую нужно было спасти. Татьяна только что выглянула из окна в башне, и Олег успел ее заметить.

А заметил Пахомов ее издалека, с безопасного места. И ему не нужен был бинокль, чтобы разглядеть ее. И взгляд за высокий забор устремлять не нужно: он и без того чуял опасность. Охраняется дом, очень хорошо охраняется. Так просто к Татьяне он не прорвется. А непросто — это смерть, кровь. И противозаконность. Если он убьет кого-то при попытке проникнуть на частную территорию, то уголовной статьи не избежать. И если он вдруг выйдет победителем в борьбе с Чащиным, обвинение в этом преступлении так и останется на нем. Нет, нельзя убивать. А что делать?

Олег нашел отличное место в относительной близости от дома. И замаскировался так, что без собаки его не найти. Но толку от этого? Пока он может только наблюдать. Хотя и это уже достижение.

А Татьяну выручать нужно. Без нее из положения не выпутаться. Ее-то ни в чем не обвиняют, и если она даст показания против Чащина, на Волкобойск наконец-то сможет обрушиться торжество правосудия. А майор Пахомов — преступник, ему веры нет, даже родное начальство отказалось от него.

Мимо проехал черный «Хаммер». Машина подкатила к воротам дома, остановилась чуть ли не вплотную к ним. А ворота открывались медленно, внедорожник простоял в ожидании секунд пятнадцать, не меньше.

Пахомов глянул на видеокамеры на воротах. Несомненно, «Хаммер» находился в поле зрения охраны, но камеры возвышались над землей, и вряд ли они просматривали узкий периметр у самого подножия забора. Камеры были оснащены датчиками движения, часть из которых сработает на подъезжающий «Хаммер». В этот момент и нужно выходить к машине, захватывать ее. Но как попасть незаметно к подножию забора? И как захватить автомобиль, если двери будут заблокированы?.. Вопросов полно, а ответов пока нет. Возможно, они появятся в процессе наблюдения.

В любом случае Пахомову ничего не оставалось, как вести наблюдение за домом. Если Татьяна в доме у Чащина, он просто обязан ее выручить! Возможно, она и выглянула из окна при свете, чтобы он заметил ее и спас…

Только почему-то волосы у нее были растрепаны, как после бурного возлежания. И ночная рубашка у нее какая-то уж очень открытая. Впрочем, это могло ему и показаться. Он же издалека ее видел, потому и померещилось. Да и дурные мысли разгулялись. Что, если Татьяна снюхалась с Чащиным? Что, если в ней взыграл стокгольмский синдром, и она стала женщиной этого урода? Тем более, в свое время он смог произвести на нее впечатление и без этого синдрома… Вопросов много. Очень много. И нужно отсеивать те, которые ставят под сомнение нужность поставленной задачи…

Татьяна лежала на боку, спиной к нему. Одеяло сброшено, но наготу тела скрывает ночная сорочка. Где-то Виктор это уже видел. Ну да, во сне. Однажды утром Татьяна ему приснилась. Но и сейчас утро. Что, если она снова ему снится?

Чащин вытянул руку и ощутил упругость ее бедер.

— Ну, не надо! — заканючила она.

И, не поднимая головы, стала натягивать на себя одеяло.

— Надо!

— Я по утрам не могу…

— Я могу!

Увы, но его героизма хватало только на декларацию своего могущества. На самом деле он едва ворочал языком, не говоря уж о чем-то другом. И надо же было так вчера надраться. Не помнил он, что было с Татьяной. Но если она с ним в постели, значит, что-то было.

— Ну сколько можно! — простонала она. — Всю ночь! Как трактор!

И этот крик души говорил о многом.

— Как трахтор? — усмехнулся он.

— Не пугай меня! — не поворачиваясь к нему, захныкала Татьяна. — Пусть твой трахтор постоит в гараже, хотя бы до вечера.

— А вечером что?

— Два гектара, не больше, — пробормотала она.

— А вчера сколько было?

— Места живого не осталось… Дай поспать…

— А как же Пахомов?

— Что Пахомов?

— Разве я не говорил тебе, что он утонул?

— Ты говорил, что труп не вытащили.

— Вытащим.

Чащин поморщился. Он уловил в голосе Татьяны искорку надежды, и это ему не понравилось. Хотя и осуждать ее он не мог.

— И труп вытащим, и дело закроем. Твое дело. Скажем, что у Пахомова блокнот был, а там координаты, где он тебя прятал… Он тебя прятал, а я тебя нашел. И ты уже здесь. Понятно?

Татьяна повернулась к нему.

— Я уже здесь?

— Здесь.

— И в твоей постели?

— В моей постели может быть только мой человек. Ты мой человек?

— Твой, — не очень уверенно кивнула она.

— И ты готова простить мне Пахомова?

— Я тебя люблю. И я сделала свой выбор.

— Выходит, ты предала Пахомова?

— Ну, не надо! — Казалось, Татьяна вот-вот расплачется — не столько от жалости к Пахомову, сколько от обиды на Виктора.