Владимир Колычев - Братство волчьей стаи

Но Чащин решил ее не щадить.

— А зачем я Пахомова убил? — спросил он. — Правильно, чтобы вы оборотня не нашли. А кто оборотень?

— Не знаю. — Татьяна отвела в сторону взгляд.

— А если я?.. Если это я убивал?

— Тебе принести пива? — спросила она.

Она и хотела бы свести этот разговор к шутке, но это у нее не получилось. Чащин действительно мог быть серийным убийцей, которого она должна была найти. И который мог убить ее саму.

Татьяна все понимала. Она прекрасно все понимала.

— Ты чувствуешь его? — Чащин навис над ней.

— Оборотня? — Она смотрела на него, стараясь не выдавать свой страх.

— Иногда ты его чувствуешь, — сказал он, вспомнив, как ее напугал не очень сильный, но необузданный порыв.

— Может быть.

— Тебе страшно?

— Мне? Я же вижу, что ты сам себя боишься.

Чащин восхищенно усмехнулся. Татьяна права: он действительно боялся самого себя.

— Я бы мог себя бояться. Если бы был оборотнем. Но я не оборотень.

— Правильно, — кивнула она. — Нельзя в этом признаваться.

— Почему?

— Потому что я все-таки следователь. И не забыла о тех убийствах… — Она закрыла глаза, небрежно махнув рукой.

— Что ты не забыла?

— Я не забыла свое прошлое, но дверь в него закрыта.

— Но ты же следователь. Ты сама это сказала.

— Следователь. И давно все поняла… Поняла, что ты можешь себя контролировать. Ты очень сильный человек и можешь держать себя в узде… Может, не всегда получалось. Но тогда у тебя не было меня. А сейчас я с тобой. Вместе мы справимся.

— С чем справимся?

— Ты знаешь с чем. И я знаю. Но мы не будем говорить об этом. Мне твои признания не нужны.

— А мне и признаваться не в чем.

— Вот я о том и говорю, — вымученно улыбнулась Татьяна.

Чащин кивнул. Да, ему было в чем признаваться. Более того, он в принципе мог признаться в содеянном. Протокола не будет, аудио— и видеозаписи тоже, поэтому бояться нечего. Только зачем ему это делать? Посмотреть, как реагирует Знаменова? Так она и без того все понимает…

— Если ты «о том и говоришь», ты должна меня бояться.

— Я тебя боюсь. — Татьяна приподнялась на локте, глядя на него.

— От людей, которых боятся, стараются избавляться.

— А если ты мой крест?.. Если ты меня убьешь, значит, я это заслужила. Значит, так надо.

Похоже, Татьяна ничуть не сомневалась в том, о чем сейчас говорила.

Восемнадцать часов тридцать четыре минуты. «Хаммер» выезжает из ворот. Стекла затемнены, но все равно видно, что в машине как минимум двое…

Девятнадцать часов тринадцать минут. «Хаммер» возвращается, подъезжает к воротам, останавливается. Охранник должен убедиться, что в машине все свои, только тогда он откроет ворота. Но из машины никто не выходит, и охранник не появляется в поле зрения. А ворота открываются. Внедорожник трогается с места, заезжает во двор. А стоял он четырнадцать секунд. И вчера вечером он стоял столько же, и сегодня утром…

Олег внимательно отслеживал перемещения транспорта. Записывать он не мог — боялся лишний раз пошевелиться, — но память у него хорошая.

Сегодня утром со двора выезжали два «Гелендвагена», в одном, по всей видимости, находился Чащин. Эскорт вернулся пару часов назад, но во двор машины заехали, не останавливаясь. Ворота им стали открывать, когда они еще подъезжали к дому. И у Олега не было никаких шансов проникнуть на запретную территорию через открытые ворота. Разве только с боем прорваться, и то не факт. А «Хаммер» ему такой шанс давал.

Вчера вечером он снова видел Татьяну в окне. Она выглянула, окинула взглядом двор и исчезла. На этот раз она не выглядела растрепанной. И не ночная рубашка на ней была, а домашний халат. Может, и не спала она с Чащиным…

Удар у Татьяны сильный, точный. Сначала «свояка» отправила в лузу, затем и «чужого» туда же вбила. Виктор проигрывал, и это его злило.

Татьяна прицелилась и четким ударом загнала в лузу победный шар. И с улыбкой, но виновато глянула на него.

— Ты мастер, — натянуто улыбнулся он.

— Ты не хуже. Просто мне повезло. Еще?

— Ну, если только в одну лузу.

Они уже были вместе. И хотя он практически ничего не помнил, Татьяна уже стала его женщиной. А если вдруг и не было ничего и она соврала, сегодня пощады не будет. Сегодня он точно сыграет в бильярд одного кия.

— В этом я тоже мастер, — шаловливо улыбнулась она.

И, взяв свой бокал, выпила до дна. Чащин повторил за ней. Сегодня он будет пить, но не напиваться.

Татьяна взяла треугольник, выставила шары.

— Ты же меня не боишься? — спросила она.

— Нет.

Виктор плеснул ей в бокал. Коньяк действовал на нее сильней, чем на него. После очередной пары бокалов прицел у нее помутнеет, рука размякнет, потяжелеет, и тогда он сможет одержать над ней верх…

— И себе, — сказала она, лукаво глянув на него.

Татьяна разгадала его хитрость и все равно выпила. Но вместе с ним. А потом вступила в игру.

Чащин понял, что проигрывает, когда его позвал Корнаков. И он только рад был выйти к нему. Как рад был бы услышать приятную новость. Но Корнаков смотрел на него уныло.

— Труп из болота вытащили, — вздохнул он. — Левый труп.

— А Пахомов где?

Корнаков только развел руками.

— Кайман где?

— Да там, на болоте…

— Там пусть и останется.

— В засаде?

Чащин полыхнул на Корнакова взглядом. И до хруста стиснул челюсти.

Пахомов уходил от него раз за разом, и что? А ничего! Кого за это наказали? Никого!.. Виктор одержим дьяволом, его душа — филиал ада, и как можно быть при этом таким мягким? Нельзя щадить виновных, это расхолаживает остальных, в итоге Пахомов до сих пор живой и на свободе.

Нет, нельзя быть мягкотелым. И масса покойников за душой — не повод тормозить репрессии против своих бездельников. Семь бед — один ответ.

— Ну да, он же не нашел Пахомова, — растерянно кивнул Корнаков.

— За это и в болото, — подтвердил его догадку Чащин.

— Мне решить с ним?

— А кому?

— Ну-у…

Не в том положении Корнаков, чтобы заниматься мокрыми делами, но это он так считал.

— Болото большое. — Чащин хищно сузил глаза. — Места в нем хватит для всех!

— Я все понял! — испуганно кивнул Корнаков.

Он исчез, а Чащин вернулся к бильярду. Но доигрывать не стал. Взял Татьяну за руку, отвел в трапезную, там наполнил бокалы и выпил, не дожидаясь, когда она откликнется на его предложение.

— Что-то случилось? — спросила она, мягко положив руку на его плечо.

— Случилось! — Он зло схватил ее за руку, оттолкнул.

Татьяна ничего не сказала. Отсела от него, встревоженно наблюдая.

— Извини! — сквозь зубы процедил Чащин.

Он действительно чувствовал себя виноватым, но не перед ней, а перед самим собой. Он всего лишь скинул руку с плеча, а хотелось ее сломать или даже с мясом вырвать из плечевого сустава. Нельзя было давать волю своим чувствам, а он сорвался.

— Ничего.

— Достали все!

Татьяна покорно кивнула, принимая его реплику на себя.

— Ты не виновата, — скривился он.

— Надеюсь.

— Всех бы!.. — Он сделал движение, которым скручивают голову цыпленку.

И Джима с его группой нужно было грохнуть, и Саловара, и всех, кто не смог задержать Пахомова… Можно позвонить Джиму, назначить ему встречу и всадить ему нож в спину по самую рукоять. И так, чтобы кровь не пролилась… Кровь хороша в бане: здесь можно сразу помыться. И одежды здесь нет, которую можно испачкать…

— Не держи в себе, — тихо, но четко сказала она.

— Что не держать в себе?

— Выплесни злость, станет легче.

— А если это не простая злость?

— Скажи, какая это злость?

— Зачем?

— Себе скажи.

— Себе?

— Чтобы победить врага, его нужно тщательно изучить.

— А врага нужно побеждать?

— Если в тебе враг, то да, — уверенно сказала Татьяна.

— Враг, — кивнул он. — Враг рода человеческого.

— Дьявол?

— И я чувствую его.

— Чувствуй. И не прогоняй его… Можешь выпить с ним. — Смешно это или нет, но Татьяна молола чушь на полном серьезе.

И даже плеснула ему в бокал.

— Выпить?

Чушь или не чушь, но идея ему понравилась. Действительно, зачем гнать от себя дьявола, если с ним можно подружиться? Выпить, поговорить, прийти к компромиссу…

Чащин выпил и почувствовал, как его отпускает. Успокоился сидящий в нем бес, не прыгает, не требует крови.

— А ты с нами не выпьешь? — спросил он.

— Выпью, — кивнула Татьяна.

Она сама наполнила бокалы, они чокнулись.

— За твое здоровье! — сказала она.

Чащин постучал себя в грудь, обращаясь к дьяволу:

— Ты слышишь, за мое здоровье!

Он выпил, прислушался к себе. Вроде бы все тихо.