Сергей Асанов - Экстрасенс

Его призыву вняли только зеваки, попятившиеся в разные стороны. Водитель Паша держал бандита на прицеле, спрятавшись за багажником своей «девятки», а бойцы из только что подкатившего «уазика» еще не успели рассредоточиться.

— Я сказал, всем разойтись!!! Подгоните сюда машину, иначе я его пристрелю!

— Какую? — вступил в диалог Паша.

— Твою, бл…! Давай гони ее сюда!!!

Паша не собирался выполнять эту просьбу. Он по-прежнему сидел у заднего бампера и целился в Филю-Вупсеня.

— Ты глухой, сука?! Машину сюда гони, или я этому пидору череп снесу! Не веришь?!

Паша дрогнул. Он опустил пистолет и выпрямился.

— Как тебе ее дать-то?

— Ключи бросай, баран! — велел Филя, нащупывая ногой ступеньку лестницы, чтобы начать спускаться. Сзади его подпирал, прикрывая с тыла, Дюша-Бубсень. — Бросай ключи, урод, и отходи на двадцать шагов! Все отошли отсюда быстро!!! Дали нам спокойно сесть!

Бойцы зашевелились. Пока водитель «девятки» разбирался с ключами, Виктор с видеокамерой наперевес двинулся вперед — прямо на вооруженных отморозков.

— Витя! — крикнул было вслед Михаил, но тот его уже не слушал.

Виктор принял решение — выйти навстречу своему страху. Он помнил, что чертова камера снимала его и что все, кого она снимала, погибли, а значит, должен погибнуть и он. Но если прав Михаил и можно разорвать эту проклятую цепь, то это нужно делать самому — быстро и без раздумий, как будто вырываешь гнилой зуб…

— Эй ты! — заорал Филя, увидев парня, двигавшегося прямо на него с видеокамерой на плече. — Куда, сука!!! Всем сказано было отойти!

— Я журналист! — крикнул Виктор. — Я тебя снимаю для утренних новостей. Не стреляй!

Отступившие было менты вновь подобрались, приподняли стволы пистолетов и укороченных «калашей». И вот тут Филипп Бастрыкин, кажется, впервые растерялся.

Саакян проснулся. Впрочем, он не спал — просто лежал с закрытыми глазами и наблюдал за разворачивающейся драмой. Он не видел деталей, но мог с достаточно большой точностью угадывать ход событий, и происходящее на парковке возле ночного клуба «Лагуна» поначалу его вполне устраивало.

К великому сожалению профессора, эту изумительную во всех отношениях центрифугу Виктору Вавилову устроил не он. Подобные истории время от времени случаются — по воле неизвестного драматурга, когда звезды на небе складываются в определенном порядке, предугадать который невозможно. Саакян успел лишь под самый занавес восхититься изощренностью замысла и филигранной точностью реализации, и он страстно желал, чтобы этот неведомо кем поставленный спектакль закончился так, как было написано в пьесе. Это была бы поистине сумасшедшая история!

Но вмешался Поречников, и жертвенный баран Виктор Вавилов уже не собирался покорно следовать на убой. Он решил послать драматурга к чертовой матери и состряпать альтернативный финал. Да и хрен бы с ним, с этим безнадежным самовлюбленным идиотом! Но Поречников! Он не должен победить!!!

Александр Георгиевич накинул халат, вышел на балкон, посмотрел, сощурившись, на просыпающийся алеющий восток. Точнее, в сторону клуба «Лагуна».

Ах, как жаль, что он не может повлиять на происходящее! Чертовски жаль!

Филипп Бастрыкин быстро справился с замешательством. Уверенно-взволнованный вид этого сраного журналиста не мог его обмануть. Впрочем, даже если это и действительно был журналист, какая, к черту, разница!

— Стоять, сука!!! — крикнул Филя на всякий случай, что называется, для очистки совести, как часовой на посту. Убедившись, что журналист прет вперед, снимая происходящее на камеру, и вовсе не собирается останавливаться, Филя вынул ствол пистолета из-под подбородка заложника-официанта, навел его на Виктора и нажал на курок.

Под грохот выстрела толпа взвизгнула, отхлынула от площадки, менты пригнулись. Кто-то из женщин зарыдал, кто-то начал громко материться.

Виктору снова повезло: пуля угодила в камеру, вошла аккурат в объектив, разбила линзу, пластик, выбила аккумулятор и улетела дальше. Через какие-то доли секунды на плече у Виктора вместо проклятого дорогостоящего «Панасоника» остались куски корпуса с вывернутыми наружу электронными кишками. Самому Виктору осколками оцарапало щеку. Кроме того, он едва дышал от шока. Он отбросил останки камеры в сторону, опустился на одно колено и пытался справиться с тошнотой.

Времени на передышку ему не дали. Филя оттолкнул парализованного страхом официанта, в одном прыжке преодолел трехметровое расстояние до Виктора, схватил его за шею.

— Теперь ты мой заложник! — шепнул он ему в ухо. — Сам напросился, сучара!.. Дюша, всё! Уходим, уходим!!!

Андрей Слизко, соскочив с крыльца заведения, два раза выстрелил в воздух и метнулся к машине. Наличие заложника по-прежнему останавливало вооруженных бойцов, ожидающих команды, которую некому было дать. Михаил с немым ужасом наблюдал за Виктором, за его остекленевшими глазами, раскрытым ртом, которым он хватал воздух, как рыба, выброшенная на берег. Михаил боялся, что его элементарно может свалить сердечный приступ. Сердечко-то у Вавилова было слабенькое…

Вскоре бандиты оказались в машине. Ее хозяин, молодой белобрысый мент Паша, безропотно отступил. Дюша-Бубсень ударил по газам, «девятка» рявкнула и, протаранив носом чью-то начищенную до блеска иномарку, умчалась прочь с автостоянки.

Михаил в бессилии опустил руки. Что дальше делать, он не представлял. Он пытался вызвать в голове образ Виктора, но не видел ничего, кроме переливающихся красных и синих пятен, словно кто-то смешивал краску из разных банок. Он провел рукой по лицу, встряхнулся, втянул носом воздух… и услышал сквозь треск статистических помех буквально следующее:

— Так, «Кедр», «Кедр», прием!.. Значит, слушай внимательно: «девятка» Калининского убойного выходит прямо на вас, несется по проспекту Победы от клуба «Лагуна» в сторону северо-запада. Да, через полминуты буквально выйдет на вас… Так, огонь на поражение! Как понял, прием!.. Это значит на поражение, что непонятно, «Кедр»?! Остановить машину любым способом… особо опасные преступники… можете ее в капусту на хер! Они наших положили! Как понял, «Кедр», прием?.. Все, красавец, исполняй! По результатам докладывай. Отбой…

Михаил открыл глаза, огляделся. Нет, разговаривали не здесь. Здесь менты уже ничего не предпринимали, одна группа с автоматами перекуривала во дворе, вторая в штатском бегала с улицы в клуб и обратно. В городе уже был введен «Перехват». Значит, переговоры Михаил услышал у себя в голове.

Стало быть, Виктору конец.

Михаил не ошибся. «Девятка» с Филиппом Бастрыкиным, Андреем Слизко и заложником Виктором Вавиловым была встречена шквальным огнем со стороны милицейского кордона на пустынном утреннем проспекте Победы. Это произошло примерно в восьмистах метрах от перекрестка, у которого возвышался ночной клуб «Лагуна». Машина с преступниками сбрасывала скорость, пытаясь совершить разворот, и это был очень удачный момент для атаки.

Десяток автоматных очередей разорвал рассветную дремоту города, сотни пуль вгрызлись в металл, и это было похоже на съемки еще одного голливудского блокбастера. Колеса несчастной «девятки» взорвались, машина подпрыгнула, опрокинулась на бок и, споткнувшись о трамвайные рельсы, легла на крышу, выставив в небо лохматые покрышки.

Сомневаться в том, что все находившиеся в машине люди превратились в куски фарша, мог только клинический оптимист.

Михаил сидел на бордюре возле клубной автостоянки, обхватив голову руками. Он совсем не двигался, отчего был похож на монумент «Скорбящей матери», к которой молодожены по пятницам и субботам возлагали цветы под взрывы шампанского. В конце концов кто-то не выдержал этого душераздирающего зрелища и подошел к парню.

— Эй, братишка, ты в порядке? — поинтересовался один из милиционеров-автоматчиков, тронув его за плечо. Михаил отнял руки от лица, поднял голову. Милиционер отшатнулся: — Извини, брат, я подумал… я пошел.

Михаил вернулся к своему занятию, а именно: он «сканировал» милицейскую радиочастоту. Он напряженно вслушивался в обрывочные, словно телеграфные послания, переговоры неведомых ему «кедров», «вторых», «первых» и прочих «красавцев», способных за милую душу приговорить заложников вместе с головорезами, превратив и тех, и других в окровавленные куски мяса. Михаил пытался поймать хоть словечко, касающееся судьбы его невольного друга, но слышал лишь пунктирное «понял тебя, даю», «принято, хорошо, отбой».

Стал ли Виктор ему другом за те несколько напряженных и выматывающих часов, что они провели вместе? Михаил был потрясен новыми ощущениями — да, черт возьми, он за это время так проникся сочувствием к парню, что уже готов был оплакивать его глупую гибель. Что он, собственно, уже и делал — глаза его блестели нежданными слезами, и именно эти слезы смутили участливого мента с автоматом.