Виктор Пронин - Мент и бомжара (сборник)

Или же…

И тут я остановился на тротуаре от еще одного неожиданного открытия – кепочка работает на расстоянии и ей нет надобности кому бы то ни было показываться, простите, лично.

Неужели такое возможно… Неужели…

В том, что это все-таки возможно, я убедился, едва переступил порог собственной квартиры.

– От собачатницы привет! – прокричала жена, не показываясь.

– Не понял? – выглянул я из прихожей.

– Собачатница звонила!

– И что сказала?

– Не призналась. Совесть в ней заговорила!

– Совесть – это хорошо, – пробормотал я, совершенно потрясенный неожиданным сообщением. А, оглянувшись в темноту прихожей, увидел, все-таки увидел, как с вешалки полыхнул, как подмигнул, красный лоскут кепочки. Не сомневайся, дескать, моя работа. – А почему ты решила, что это она звонила? – спросил я у жены. – Если не призналась, как ты говоришь?

– Когда она звонит, в трубке всегда слышен собачий лай, понял?! Собака у нее дура. Как и сама хозяйка. Ревнует собака, когда хозяйка не с ней говорит, а с кем-то по телефону, понял?!

Ну, что сказать, конечно, я все понял – Ира позвонила. Больше года не отвечала на телефонные звонки, на мобильные послания, даже телеграммы слал безответные. Ушла. Сгинула. Слиняла, как сейчас выражаются ребята, побывавшие за колючей проволокой. А весь этот год я сам прожил, будто за колючей проволокой, будто офлажкованный какой-то…

Подыхал, ребята, просто подыхал. Что тут можно объяснить – с каждым это хоть раз да случалось. А что касается собаки, я тоже лаял, когда она не со мной говорила…

Ракеты к Марсу уходят, батискафы на дно опускаются, Абхазия государством стала, Пицунда доступной сделалась, Пугачева опять за пацана замуж собралась, не угомонится бабуля никак… А люди меж тем, как и прежде, в окна выбрасываются, петли на шее затягивают, в сердце себе норовят попасть, оказывается, не так просто в собственное сердце без промаха угодить…

Ничего этого я с собой не проделывал, годы уберегли. Когда мужик в моем возрасте от несчастной любви из окна сигает, это не трагедия, это, ребята, комедия, обхохочешься, услышав о таком…

Потому и выжил.

Но ребят этих – которые топятся, стреляются, таблетками травятся… Понимаю. И смеяться над ними мне не хочется.

А тут звонок… Ира позвонила. Конечно, не для того, чтобы о здоровье спросить… Хотя могла бы и поинтересоваться, на эту тему за последний год у меня достаточно поднакопилось свеженького материала. Но, слава богу, у нас с ней хватало здоровья, чтобы о нем не говорить.

Ну, что… Набрал я ее номер. Твердо знал – пока не позвоню, ни о чем думать, ничем заниматься просто не смогу.

– Привет, – сказал я. – Звонила?

– Был грех. Муська выдала?

– Она у тебя всегда лает в нужный момент. Что-нибудь случилось?

– Да… Завтра среда. – Когда-то я написал повесть под названием «Женщина по средам». Вот с тех пор среда и стала нашим днем.

– Представляешь, – продолжала Ира, – какой странный год прошел – ни одной среды… А уж этих четвергов… Видимо-невидимо. А вторники я вообще терпеть не могу. Такие длинные, занудливые… Они всегда изо всех сил оттягивали наступление среды.

Голос у нее все-таки дрожал. Разговор ей давался нелегко.

– Другими словами… Место встречи изменить нельзя?

– И время тоже.

– Хорошо, – сказал я и положил трубку, но не потому, что такой уж гордый да обиженный, просто у меня не было больше сил продолжать этот наш невинный разговор, просто не было сил, ребята. И была еще одна причина – в дверях стояла жена, по-наполеоновски сложив руки на груди.

– Пообщался? – спросила она.

– Слегка.

– Жить стало лучше, жить стало веселее?

– Местами.

– Передай, пусть собаку чаще кормит. От голода тварь воет.

– Передам.

Жена не замечала во мне никаких перемен. То ли кепочка перед ней была бессильна, то ли не считала нужным тратить на нее свои мистические силы.

И еще, ребята, и еще…

Тут уж действительно мистика какая-то… Я заметил одну особенность, и сам теперь боюсь в нее поверить… Кепочка влияла не только на настоящее – спокойно и безнаказанно вмешиваясь в будущее, она меняла прошлое. И опять же, опять в мою пользу, вернее с пользой для меня. Сколько было обид на ту же Иру, сколько злых и справедливых слов прокричал я в ночную темноту, выплескивая свои обиды, свою беспомощность, свои проклятия…

Да были и проклятия.

И распахнутое окно на двенадцатом этаже было, и полная горсть сонных таблеток была на изготовке… А что сейчас?

Сейчас я вспоминаю хмельную ночь на пицундском пляже, я вспоминаю шампанское изобилие в Абрау-Дюрсо, сверкающее золотом пиво в чешском Старом Граде… Но ничего злого и подлого вспомнить не могу. Не то чтобы я сознательно и расчетливо все плохое отверг, отказался от него, нет, оно исчезло, во мне его просто как бы и не существовало! Никогда! А если что-то и было, то только мои собственные злобные ночные видения, мои непроизнесенные слова, не состоявшиеся прощальные встречи. Я не мог вспомнить ни подлой ее измены, ни кривых ухмылок за спиной, ни желчных сплетен… И не потому, что я их забыл под влиянием каких-то добрых сил, нет – их никогда не было!

И не будет. Почему-то в эту ночь я был уверен – не будет.

– Слушаю! – прокричал в трубку сонным голосом Володя.

Я не помню, как подходил к телефону, набирал номер, не помню, зачем решил звонить среди ночи… Почему-то позвонилось… Почему-то набралось… Соединилось…

– Понимаешь… Кепочка, которую ты подарил…

– Какая кепочка? – удивился Володя.

– Ну, эта… Которую ты из Ирландии весной привез…

– Я никогда там не был! Где хоть она, эта Ирландия?!

– А как же тогда… Ну, это… Когда мы кофе с коньяком пили возле метро «Парк культуры»… И я тайком примерил… И в этот момент… Полыхнуло из соседнего мира…

– Старик… Извини – второй час ночи… Ты с кем пил?

– С главным…

– Привет ему! Скажи, что я постоянно о нем помню! Кстати, завтра среда… Хотя нет, среда уже наступила. Приходи, поговорим. К четырем часам… У нас к этому времени заканчиваются все летучки, планерки… Да! Ты же обещал рассказ, забыл?!

– Принесу рассказ, – вяло протянул я. – Про кепочку…

– Да хоть про тапочки! – И Володя положил трубку.

А я, направляясь в свой закуток, бросил опасливый взгляд в прихожую… Вы видели, как полыхают в начале лета крымские маки вдоль железнодорожной насыпи, а то и между шпал, по дороге из Джанкоя в Феодосию? Видели? Вот таким же ясным маковым цветом опять полыхнуло на меня из полутемной прихожей. И в этой краткой вспышке была улыбка, был смысл, были слова… Такие примерно… «Держись, Витя… Жизнь продолжается, и будет продолжаться еще некоторое время. Держись».

Как и все в этой жизни, события начались с вещей будничных и ничем не примечательных. Мы с Равилем слегка подзадержались за пивом – недалеко от Белорусского вокзала рядом с часовым заводом, в полуподвальчике. Вы наверняка знаете это местечко. Пиво там разливает Фатима, женщина красивая, улыбчивая и, самое главное, к нам с Равилем относится с неизменным гостеприимством. Даже подарки дарит в дни рождения, естественно, когда эти дни мы отмечаем в ее подвальчике.

Сознательно говорю об этом столь подробно, поскольку все, что произошло позже, настолько выходило за рамки разумного, что мне просто необходимо как-то заземлить эти события, убедить самого себя, что я в здравом уме и твердом рассудке, что пива выпито не так уж много, бывали у нас посиделки и более обильные.

Разговор шел о мистике, но какой-то пустоватый, хотя время от времени Равиль меня предостерегал – не надо, дескать, об этом так подробно, не трогай понятия не то чтобы недоступные нам, из его слов выходило, что они нежелательные, почти запретные. Такая вот тональность проскальзывала в его словах.

– Почему? – уже в легком пивном хмелю удивлялся я.

– Слушают, – отвечал Равиль вполголоса.

– Кто?

– Они.

– Здесь?

– Они всегда рядом, любят слушать такие вот разговоры. Их прямо водит от хохота.

– А что еще любят?

– Они вообще любопытные ребята… Иногда до неприличия. Например, когда мужчина с женщиной… Ну, ты понимаешь… От этого зрелища их просто не оторвать.

– Надо же, – озадачился я и замолчал, поскольку Фатима принесла пиво и фисташки.

В общем, поговорили.

Мне кажется иногда, что во время таких пивных бесед мы с Равилем сделали немало открытий, проникли в те области бытия, в которые человеку пока еще вход закрыт. Ах, если бы вовремя догадаться да не полениться и записать наши прозрения, а то и запатентовать… Хотя, наверно, все-таки не стоит этим заниматься, открытия наши явно преждевременные, до них дойдет дело лет через сто, если не через тысячу, а то, что мы прорвались в эту область сегодня, дело случайное, результат гула электричек, улыбки Фатимы, прочих совершенно неуловимых обстоятельств, которые, тем не менее, влияют на человеческую психику, разум, интуицию, особенно, когда все это обострено светлым «Невским»…