Михаил Черненок - Девушка ищет спонсора

– Ну, а что Вика об этом говорит? – спросил Бирюков.

Кавазашвили, вскинув на секунду глаза, опять потупилась:

– Ничего. Который день с ней вместе соображаем и сообразить не можем, кто устроил такой жуткий кошмар. Вика уже извелась от отчаяния.

– Ей вроде бы нечего отчаиваться.

– Вы не знаете Вику. Она пока до сути не доскребется, спать не может. А тут еще маньяк Азер… простите, Абасов на нее буром наехал. Совсем у девчонки жизнь невмоготу стала. Чтобы хоть маленько ее успокоить, я договорилась с вахтершей Хрипуновой насчет укромной квартиры и сама во время ее дежурства тайком из общежития с чемоданом ушла. Всячески уговариваю Вику – бесполезно. Как от стенки горох мои уговоры отскакивают. Сегодня ночью, сумасшедшая, вообще чуть не… – Нино внезапно осеклась.

– Чуть не отравилась? – сразу спросил Бирюков.

– Нет.

– А что?..

– Ну, в общем, это… Повеситься хотела. Если бы упавшая из-под нее табуретка не разбудила меня, кончилась бы Викина жизнь. На шее такая ссадина от веревки осталась, что пришлось косынку повязать, чтобы не видно было.

Бирюков переглянулся с Лимакиным и опять спросил Кавазашвили:

– Что так сильно на Вику подействовало?

– Все вместе. Она очень впечатлительная. И характер имеет экстремистский. Середины не знает. Бросается в крайности. А мысль о самоубийстве втемяшилась Вике с того времени, когда Абасов пытался ее изнасиловать. Я, например, давно бы про это забыла.

– Значит, ты не такая, как Вика?

Нино, покраснев, усмехнулась:

– Нет, не такая. По мнению Вики, я – заурядная телка. Звезд с неба не хватаю. Живу, как получится.

– Ну и как получается?

– По-разному. Иногда – ничего, а иногда – вспоминать стыдно. Если бы все принимала к сердцу так близко, как Вика, давно бы десять раз можно было повеситься.

Бирюков покачал головой:

– Так много неприятностей?

– Хватает. Хотя плохого людям никогда не делаю.

– А люди тебе?..

– Бывает, пакостят. Сплетни грязные плетут. Я на все разговоры смотрю сквозь пальцы. И ни о чем не жалею. Жизнь такая короткая, что не успеешь оглянуться и – старуха.

– О старости тебе еще рано думать.

– Я и не думаю. К слову сказала.

По мере разговора Кавазашвили успокоилась, стала даже чуточку кокетничать. Теперь можно было приступать к серьезным вопросам. Бирюков отыскал в материалах следствия расписку о получении от Теплоухова пяти миллионов. Показав ее Нино, попросил:

– Посмотри внимательно. Это твой почерк?

Реакция Кавазашвили была странной. Будто удивившись, она тут же усмехнулась и ответила флегматично:

– По глупости написала. Могла бы и не писать. Эти деньги Теплоухов дал мне без возврата.

– Объясни подробнее.

– Когда Вика стала меня сговаривать поступить в медучилище, я сказала, что родители категорически отказались финансировать мою учебу и заставляют устраиваться на работу. Она говорит: «Попроси денег у Теплоухова. Николай Валентинович – добрый дядька, не откажет. Откроешь в Сбербанке депозитный счет и будешь жить на проценты». Мне это предложение понравилось. На всякий случай сочинили с Викой расписку на пять миллионов, рассчитывая, что, если такую сумму Теплоухов пожалеет, то хотя бы миллиончик даст. При последней встрече с Николаем Валентиновичем я завела жалостливый разговор, мол, Алене Волосюк вы, можно сказать, ни за что каждый месяц платите хорошую зарплату. Я же от вас никогда копейки не брала, только перед импортными шмотками иногда не могла устоять. Сейчас хочу учиться, а денег нет. Одолжите разовую спонсорскую помощь – век буду благодарить. Он спрашивает: «Сколько для полного счастья надо?» Молча подала ему расписку. Прочитал, засмеялся: «Своим умом такой документ состряпала?» – «Подруга помогла». – «О, святая простота! Тебе невозможно отказать!» Открыл сейф и с улыбочкой положил на стол упакованную сотню пятидесятитысячных кредиток. Мне бы с этой пачкой и ненужную расписку забрать, а я, дура, на радостях сгребла деньги, чмокнула Теплоухова в щеку и убежала. Больше мы с ним не виделись.

– Зачем же ты говорила сотруднику угрозыска, будто родители тебя финансировали? – спросил Бирюков.

Кавазашвили пожала плечами:

– Не знаю. Со школьных лет привыкла выкручиваться. Да, откровенно сказать, еще и испугалась, что из-за этих денег мне привяжут смерть Теплоухова.

– Вика Солнышкина вместе с тобой расписку писала?

– Какую?

– О том, что тоже получила от Теплоухова пять миллионов.

– Да вы что?! – удивилась Нино. – Ничего она от Николая Валентиновича не получала. Вика всего лишь написала образец расписки со своей фамилией, а я переписала и вместо Викиной свою фамилию поставила.

– Без образца не могла написать?

– С грамматикой у меня плохо. Привыкла в школе у Вики сочинения списывать. Ну и попросила, чтобы она черновик набросала.

– Каким образом этот черновик попал к Теплоухову?

– Никаким. Вика себе его забрала.

Бирюков показал ксерокопию расписки Солнышкиной:

– А это что?..

Кавазашвили долго вглядывалась в текст. Ответила растерянно:

– Не знаю. В черновике Вика не расписывалась, а тут подпись стоит.

– Но ведь пять миллионов она где-то взяла…

– Ну, взяла.

– Где? У кого?

– Не знаю. На эту тему мы с ней не говорили.

– Почему же сотруднику угрозыска ты сказала, будто у Черемисина она одолжила эту сумму?

– Черемисин давно на Вику глаз положил, подмасливался к ней. Вот мне и подумалось, что она у Ярослава могла, перехватить деньги, как я у Теплоухова.

– Говорят, Теплоухов на Вику тоже засматривался…

– Врут. Николай Валентинович с девственницами не связывался. Считал их малолетками, за развращение которых могут быть большие неприятности.

– Перед тем, как Вика попыталась кончить жизнь, какой у вас разговор был?

– Вчера, что ли?

– Да.

– Вика весь день промолчала. Не в настроении была. Вечером долго в окно смотрела. Потом достала из моего чемодана портативный магнитофон и поставила кассету про девчонку-хулиганку. Там есть куплет:

После этого куплета Вика выключила песню и говорит: «Зря я не послушалась Алену. Надо было в прошлом году отравить Азера. Сейчас бы не прятались мы с тобой». – «Ты совсем чокнулась? – говорю. – В „дом родимый“ захотела?» Вика вздохнула: «Ничего страшного. Отсидела бы, как в монастыре». – «Женская тюрьма – не монастырь. В ней порядки развратнее, чем в публичном доме». – «Откуда ты знаешь?» – «Девки, которые там побывали, рассказывали». – «Тогда надо было мне самой отравиться». – «Не балдей! Выкинь Азера из головы. Сюда он не приедет». – «Теплоухов же приехал». – «Ну это вообще какое-то чудо, а чудеса часто не повторяются»… – Кавазашвили робко взглянула на Бирюкова. – Вот, можно сказать, и весь разговор.

– Неужели у вас с Викой даже предположения нет, к кому и ради чего Теплоухов сюда приезжал? – настойчиво спросил Бирюков.

Нино вроде бы хотела перекреститься, но передумала:

– Ей-Богу, нет.

– И о том, как Николай Валентинович попал в дом, ничего не знаете?

– Совершенно.

– Сколько у Вики было ключей от внутреннего замка?

Кавазашвили опустила глаза:

– Кажется, два.

– И оба она потеряла?

– Нет, не оба. Один я посеяла, другой – она.

– А Теплоухову не ты отдала ключ?

Нино будто вздрогнула:

– С какой стати я стала бы подводить подругу?

– Но ведь с Казбеком ты в Викином доме тайком встречалась…

– Ну и что, Казбек умер от этих встреч?

– Не умер. Он пять миллионов тебе не давал?

– Клянусь, Теплоухов по-спонсорски дал мне денег, без отдачи. И вовсе не в деньгах тут дело.

– А в чем?

– Не знаю.

Бирюков показал два ключа:

– Мы нашли оба ключика. Посмотри внимательно, какой из них твой?

Кавазашвили расширенными повлажневшими глазами уставилась на ключи:

– Они оба одинаковые. Где нашли?

– Один подбросили в ограду Викиного дома после случившегося. Другой лежал в кармане кожаного пиджака Теплоухова.

– Вика говорила, никаких вещей Николая Валентиновича в доме не было.

– Правильно. Вещи мы достали из озера, которое за Викиным огородом.

– Это вообще… какая-то сказка.

– Сказки сами не рождаются. Люди их сочиняют. Не скажешь, кто сочинил эту?

Нино кончиками мизинцев убрала из уголков глаз навернувшиеся слезинки и молча покрутила головой. Бирюков нажал клавишу селектора:

– Голубев…

– Слушаю, Игнатьич! – бойко ответил Слава.

– Зайдите с Викой ко мне.

– Один момент!

Бирюков ожидал увидеть Солнышкину, как сказал ему следователь Лимакин, «невыспавшейся и чуть заторможенной», однако Вика вошла в прокурорский кабинет с таким видом, будто силилась удержать смех. Пропустивший ее в дверях впереди себя Голубев тоже был весел.