Нина Соротокина - Летний детектив

— Не понимаю, зачем они ему в Москве? Неужели только для того, чтоб досадить мне?

Эрик понимал. Видимо, у отца к тоже было особое отношение к «Лондону». Бумаги на дом были последним вещественным доказательством его присутствия в комнате с черным ходом. Они помогали отцу мечтать и разгуливать по тому же маршруту — от кухни до кабинета.

— Ты должен пойти к Марье и потребовать у нее бумаги. Когда ты едешь в Москву? Пойди к ней и объясни все, как есть. Она чудовище, я понимаю, но бумаги на дом не имеют для нее никакой цены. По хорошему, мы имеем право и на драгоценности, но она их не отдаст… Но бумаги…

И так по кругу. Матери казалось, что она многие годы прожила забыв пароль, эдакий «сезам, откройся», а сейчас вспомнила, и поэтому обрела власть над событиями.

И все-таки она его уговорила. Приехав в Москву, Эрик поперся, как дурак, по известному адресу. Он не представлял, как будет разговаривать с этой женщиной. Может быть, он вообще не скажет ни слова. Главным было — посмотреть на нее — ненавистную и притягательную одновременно. Но затея сорвалась, на его звонок в дверь никто не вышел.

Спускаясь по лестнице вниз, он столкнулся с плотной, краснощекой особой с потной шеей. Она, задыхаясь, несла сумку полную овощей и разговаривала сама с собой: «Я ему дала семьдесят тысяч… а он мне… нет, не так надо считать». Не поднимая глаз на Эрика, она обтекла его, обдала жарким духом и полезла дальше вверх. Дойдя до двери, той самой, в которую он только что звонил, она поставила сумку на пол и стала орудовать ключом, опять что-то бормоча под нос.

Мать называла ее обольстительницей, разлучницей, и воображение рисовало что-то элегантное, роковое, с египетскими длинными глазами и гибким телом. Время меняет облик, но не настолько же! Даже мать, а она уже было больна (тогда они еще не знали, что у нее рак), выглядела гораздо моложе и привлекательнее. И ради этого чудовища — нелепого, старого и сумасшедшего — отец изуродовал всем жизнь? Уже не ненависть, а брезгливость перехватила дыхание. Он, топоча по лестнице, рванул вниз.

Мать сгорела быстрее, чем предсказывали врачи. Она знала, что умирает. Ее предсмертное желание, а если хотите, навязчивая идея, была: «Ты должен любым способом вернуть собственность семьи Крауклис — дом и ферму. От фермы остался один сарай — пусть он станет твоим. К сараю тоже полагаются земля. А дом стоит бесхозный. Советский военкомат ликвидировали. Я узнавала. Нужны только документы, а там хороший адвокат поможет доказать твои права.»

С адвокатом он встретился спустя несколько месяцев после смерти матери. Полгода — такой срок он назначил себе в знак траура. Видимо, он был все-таки больше похож на отца, чем на мать. Она умела говорить: «Немедленно!» — и делала это, а образ отца — сильный, большой человек, подразумевал в себе некоторую неторопливость.

Встреча с адвокатом не обнадежила.

— Покажите докуметны…Ага… это ферма. А дом?… По какому он, говорите, адресу.

— Документов на дом у меня пока нет. Но будут. А сейчас я хотел прояснить для себя этот вопрос. Так сказать, принципиально.

— А что тут решать? Имея на руках необходимые бумаги, я смогу доказать в судебном порядке наличие наследственной массы. Но ведь ваш отец был женат. Супруга его жива?

— Насколько мне известно — да, и умирать не собирается.

— Должен вам заметить, что его супруга вашего батюшки, также как и вы, является наследницей. Причем она получает большую часть.

— Дома?

— Всей наследственной массы. Как вы будете с ней все делить?

— Речь идет не о ней, а обо мне. Я ношу фамилию матери, но легко доказать, что мой отец — Улдис Крауклис. Да, у него была жена, но она русская, она живет в Москве и является подданной другого государства. Я думаю, судейские будут на моей стороне.

— Сейчас не время об этом говорить, — сказал адвокат. — Если бы вы полгода назад ко мне обратились, тогда другое дело.

— А сейчас чем плохо?

— Тем, что умники в Брюсселе рассматривают, так называемое, нарушение прав русскоязычных в Латвии, и если европейский суд примет решение в пользу потерпевших, то Латвия будет обвинена в нарушении прав человека. А нам это надо?

— Нам это не надо, — повторил с той же интонацией Эрик.

— Вы понимаете, в чем тонкость вопроса? Сейчас в Риге не захотят ответить московской наследнице отказом. Она одинока?

— Насколько мне известно — да. Детей и близких родственников у нее нет.

— Вот если бы она умерла, тогда другое дело. Тогда бы все решилось само собой.

Адвокат не имел в виду ничего предосудительного. Он просто приводил пример из своей практики. Но Эрик понял его буквально. Адвокат дал совет, и он им воспользовался. Теперь осталось только детально продумать план и осуществить его.

Первое, что пришло в голову — нанять киллера. Но Эрик был беден. Все сбережения ушли на похороны матери. Ведь это сейчас стоит безумные деньги — похоронить человека. А убить — еще дороже. Были мысли, продать что-нибудь из старинной материнской мебели, но все эти комоды-столики пребывали в таком состоянии, что их пришлось бы спустить за бесценок. А чем потом обставлять «Лондон»? Нет, деньги надо искать в Москве.

В казино Эрик и раньше захаживал. Еще в студенчестве он не плохо играл в покер и в преферанс, и в смутные времена решил обновить старую привычку. Играл он по маленькой, но странное дело, выходило баш на баш. Только выиграет приличную сумму, через три дня также незаметно ее и спустит.

В казино понимаешь, что Москва не такой уж большой город. Здесь он их всех увидел: и благодушного балагура с цепким взглядом — Льва Шелихова, и его замороженную Инну, словно взятую напрокат из музея восковых фигур. Но это было потом, когда он все про них узнал. Главное, в казино нашелся человека, согласный выполнить роль киллера. Он-то Эрику Инну и показал, вот, мол, неверная жена со своим хахалем. Прикончил бы его своими руками. Да пока резона нет. В том, что Андрей хоть и косвенно, но имеет отношение к Марье, Эрику виделся особый завиток, эдакий шикарный и насмешливый росчерк судьбы. Мол, все вы, негодяи, одним мирром мазаны.

На вид Андрей Шульгин был вполне надежным человеком. Но жадным. Может Эрик и не прав, считая, что Андрея жаба душит. В конце концов, киллерствовать — не самая легкая профессия. Просто у Эрика не было таких денег. Шульгин запросил вначале две, потом снизил сумму до полторы тысячи баксов, а дальше уперся, как бык. Эрик решил на нем не зацикливаться. Мало ли, может он кого-нибудь подешевле найдет.

Но прежде, чем искать киллера, необходимо было добыть документы на дом — свидетельство на право собственности семьи Крауклис. Если он их не достанет (Марья могла выбросить документы за полной ненадобностью, могла их сжечь), все остальное — полная бессмыслица. Если он не найдет старинного свидетельства, то Марья Шелихова, как это не прискорбно, имеет право жить дальше.

Перед отъездом в Москву он хорошо подготовился. Старые материнские записки (когда-то она писала жалобы и в местком, и в портком по месту работы разлучницы) утверждали, что заведующего отделом, в котором Марья проработала всю жизнь, звали Натан Григорьевич. От его имени он и решил говорить. Марья вначале не поймет, кто ей звонит, а он и напомнит: «Как же так, Машенька… Не хорошо забывать старых друзей…» Марья скажет, что не узнает его голос, а он, как волк из сказки, объяснит, что перенес операцию на гортань. Слово за слово, и он выведает планы Марьи на лето.

Но к телефону подошла не Марья, а ее жилица Галя — очень разговорчивая особа. Эффект с Натаном Григорьевичем сработал как нельзя лучше. Текст по ходу дела был подредактирован: «Старые сослуживцы…та-та-та… решили собраться… А где Машенька?»

А вот где — на реке Угре в Калужской области в замечательной деревне под названием Верхний Стан. И далее полный набор сведений о племяннике Левушке.

— А когда Марья Ивановна будет в Москве?

— Этого я не могу вам сказать. Есть надежда, что она приедет летом в июле, когда я сама уеду в отпуск. Но точно ничего утверждать не могу.

— А вы куда уезжаете?

— В Крым. У меня путевка с десятого июля.

Могло ли прийти ему в голову, что дотошная бухгалтерша Галя не только не выкинет из головы имя неведомого Натана Григорьевича, но даже внесет его в книгу, чтобы потом ее сообщение, как недостающий пазл, легло в общую картину бытия, которую вознамериться составлять Вероника?

Знать где падать, соломки бы подстелил. Эрик повесил трубку с ощущением, что попал не в двух зайцев, а в трех. Да что там — в трех! Он в стадо зайцев пальнул дробью и всех уложил наповал. О такой удаче он не мог и мечтать.

Про деревню Верхний Стан Эрик уже слышал от приятелей-художников. Там Флор Журавский творил свое крестьянское, экологически чистое концептуальное пространство, словом, какую-то хрень. Говорили, что он зовет братьев по цеху потрудиться во славу некоммерческого искусства. Заработок — минимальный, но зато — жилье, еда и чистый воздух в избытке.