Андрей Орлов - Я навсегда тобою ранен...

– Кто такой? Физиономия у него какая-то... неместная.

– Гарбус, – бухнул я.

– В смысле? – набычился прокурор.

– Фамилия такая, Игорь Витальевич, – пояснил прячущийся за моей спиной Крюгер. – А чем по жизни промышлял, когда-нибудь выясним.

Уж лучше бы он молчал в свой воротник. Говорить и дышать этим утром Крюгеру было противопоказано. Каморин нахмурился, потянул носом. Он явно находился в зоне поражения.

– Безобразие, товарищи офицеры...

– Только по понедельникам, Игорь Витальевич, – покраснел, как горбуша, Крюгер.

– А вы знаете, что люди хорошо сохраняются в спирте? – похлопотал за товарища Венька.

– Лучше, чем спирт в людях, – съязвил прокурор, обдал нас волной неприязни и убыл, пообещав, что непременно пригласит меня к себе.

– Держитесь, мужики, – хмыкнул один из санитаров, уносящих тело. – Если пронесет, будете счастливы, если влетит – будете мудрыми.

Но энергетика начальства пока не давила. Я не чувствовал себя кроликом, познающим удава изнутри. За «козырную» должность в этой проклятой провинции я не держался, а разносы начальства стали привычными. Когда я прибыл в городок четыре месяца назад, у меня имелся чемодан, карта Сбербанка и белый котенок с пятном на груди. Я подобрал его на вокзале в Красноярске. Не хотел он от меня уходить, вертелся под ногами, ластился, смотрел огромными умоляющими глазами. Пришлось засунуть в карман. Поселили нас с котом в доме убиенного моего предшественника – Кондратия Ивановича Мазурко, который пятнадцать лет проработал в должности начальника уголовного розыска, похоронил жену, а потом и сам погиб, когда неопознанный субъект выстрелил в окно. Не хотел мой Тишка заходить в дом. Съежился, ощетинился, шипел, как змея. Трижды перебрасывал я его за порог, а он драпал обратно, как от чумы. Два дня мы потом с котом на пару выпроваживали из дома злых духов, жгли мусор, мели, драили. Прокурор Каморин был первым, кто посвятил меня в специфику местной криминальной жизни. «Присматривайся, капитан. Наблюдать, наблюдать и еще раз наблюдать, как говорил академик Павлов. На доверительность населения можешь не рассчитывать. Люди здесь привыкли молчать. Они злопамятны, потомки ссыльных, зэков – полный интернационал: русские, украинцы, хакасы, немцы, евреи... Обзаводись стукачами, на рожон не лезь, и я тебя заклинаю как старший товарищ – много не пей! Сколько хороших людей в этой тмутаракани спилось...»

Про южный берег Уштыма я еще не упоминал. Городок Рыдалов – это не только четыре вышепоименованные улицы, на которых уровень преступности довольно терпимый. Самая клоака – напротив Тальниковой, через речку. Скопище бараков и частных завалюх, разбросанных по холмам и оврагам. Жизнь на уровне пещерной. Район прозвали очень метко – Убей-Поле. Милицию там не любят, и это мягко сказано. От Тальниковой через Уштым протянуты два моста – пешеходный и «комбинированный». На той стороне – непересыхающая грязь, тотальная разруха, помимо жилого района – консервный и рыбный заводы, цех по производству пластиковой тары (единственное предприятие, работающее на износ), фабрика народного промысла, мукомольный комбинат, песчаный карьер. Дороги в гари и копоти, постоянно чего-то лязгает, ежедневные мордобития, поножовщина, на которые работники уголовного розыска приглашаются, слава богу, не всегда, поскольку разыскивать там особо некого – все понятно, как мычание...

Но вот убийство хорошо одетого заезжего господина – явление в наших краях нечастое.

– Выстояли... – просипел Крюгер, когда испарилось начальство, труп переместился в морг, а в доме остались только мы да женщина за стенкой. Смотреть на Крюгера было страшно. Выпитое накануне не щадило человека. И без того не самое привлекательное в мире лицо превращалось в сушеный урюк. Добредя до холодильника, он всунулся туда по пояс, выудил початую бутылку минералки, обругав загребущих экспертов, свистнувших со стола перцовку. Можно подумать, в ней есть какой-нибудь яд! Да плевать ему на яд! В каждом лекарстве есть яд!

Венька украдкой подмигнул:

– Анекдот, Артем Николаевич. «А вот змея, товарищи экскурсанты, поймана во Внутренней Монголии. Почему такая страшная и сморщенная, говорите? А вы бывали во Внутренней Монголии? А она бывала...»

– О, злыдни... – застонал Крюгер, падая на лавку.

– Отличное средство от похмелья, товарищ старший лейтенант, – продолжал потешаться Венька. – Правда, для этого надо быть японцем. Делаете марлевую повязку, смачиваете ее в саке и активно дышите...

– А в Монголии, – поддержал я, – после пьяной ночи принято пить томатный сок с маринованными овечьими глазами. Отличный выпрямитель.

– А в Пуэрто-Рико, – наслаждался своим чувством юмора Венька, – режут половинку лимона и натирают ею подмышки. Но есть одна хитрость. Если вы находитесь в Северном полушарии, тереть надо по часовой стрелке, а если в Южном – то, соответственно, против. Иначе хоть затритесь...

До армянского антипохмельного хаша и русской бани-проруби мы не добрались. Крюгер издал нечеловеческий, берущий за душу стон и сжал виски мозолистыми ладонями...

Через два часа я пожаловал к непосредственному начальству – поднимался по расшатанной лестнице и думал, существует ли на свете посредственное начальство? Без стука вошел в приемную. Секретарша Изольда – чудо в перьях – держала пучок проводов и пыталась стянуть со шкафа металлическую коробочку, напоминающую модем. Стринги под джинсами в этот день были белые, в розовую крапинку. А в пятницу, если память не подводит, преобладали вечерние тона.

– Хм, – сказал я. Изольда резко повернулась, хлопнула глазами. Опять накрасилась так густо, что ничего не видит.

– Здравствуйте, Артем Николаевич, коробочку достаньте, пожалуйста.

– Да хоть звезду с неба, – я достал железку, в которую она воткнула один из проводов, подумала, воткнула другой и протянула мне, чтобы поставил коробочку обратно.

– Как-то странно, – удивился я, – неужели к нам подкрался технический прогресс?

– Очень памятливый компьютер, – похвасталась Изольда. – Из Абакана привезли. А еще ксерокс. Теперь мы можем собрать все наши архивы, которые пылятся где попало, и сжечь во дворе.

– А потом подождать, пока полетит профиль, – подхватил я, – и все содержимое этой коробки растворится в виртуальной пыли. Нет уж, Изольдочка, выбрасывать в наше смутное время ничего нельзя. Вы же не выбрасываете крышки от кастрюль, от которых почему-то отвалилась ручка? Или сломанные лыжи, дырявые сапоги, старые чайники с утюгами, перегоревшие пробки? Вдруг пригодятся?

– Да ну вас, – хихикнув, отмахнулась Изольда.

Я слышал от Веньки Лиходеева, что это чудо влюбилось в меня в первый же день, как я появился на новой работе. Однако странною любовью – понимая, что взаимность не светит, она увлеклась фантазиями и теперь неплохо себя в них чувствует. Во всяком случае, ей хватает духу изображать раздражение, когда я достаю ее больше положенного. Ума не приложу, откуда у Веньки информация. Сочинил, наверное.

– Очень хотелось бы вас предостеречь, Изольдочка, – сделал я озабоченное лицо. – К технике нужно относиться бережно, как к мужу. Если вас попросят скопировать диск, не надо загружать его в ксерокс. Он диски жует. И будьте осторожны – это происходит крайне редко, но несколько случаев в стране уже зафиксировано и описано... – я понизил голос и сделал интригующую паузу. Изольда затаила дыхание, ожидая продолжения:

– Какие случаи, Артем Николаевич?

– Компьютерные мыши оказывались настоящими... – И пока она стояла, оцепенев, я на цыпочках прокрался в кабинет шефа.

В состоянии задумчивости сходство нашего руководителя с бордосским догом – просто потрясающее. Начальник-солнце сидел за столом и усиленно размышлял. Извилина проступила на лбу. Я шаркнул ботинком и задел колокольчик-«очиститель», которые Изольда в целях борьбы с нечистой силой развешивала везде.

Неваляев вздрогнул, вышел из ступора.

– Ты чем сейчас занимаешься, Артем? – посмотрел он на меня тяжелым, немигающим взглядом.

– Работаем, Игнатий Филиппович, – вздохнул я. – В горе, без радости.

– Незаметно, товарищ капитан...

Горячий пар от меня действительно не шел. Я пожал плечами.

– А что вы хотите? Чтобы мы носились по полям, вырабатывая ресурс?

– Остряк... – Шеф фыркнул, снова задумался и принялся барабанить толстым пальцем по столу. Он делал это долго, методично, но я был спокоен, как баобаб. Не тот нервный, кто барабанит по столу, а тот, кого это раздражает.

– Знаете, Игнатий Филиппович, – признался я, когда молчание непристойно затянулось, – меня сегодня и без вас потряхивает.

– Лихорадка? – подыграл шеф.

– Прокуратура. Обычный труп, а все начальство явилось строем. Словно президента замочили. Каморин волнуется, вы волнуетесь... Пять минут назад звонил ваш зам Кудыкин – тоже волнуется. Спрашивает, не нашли ли мы еще убийцу? Когда я коротко и ясно объяснил, что нет, он возмутился и стал орать, что уголовный розыск совсем не работает.